«Географ глобус пропил»

Добрый пропойца Служкин устраивается учителем в школу, чтобы передохнуть от наездов осатаневшей, но любимой жены, устроить ее личную жизнь, а заодно попрактиковаться в давнем намерении попробовать святую жизнь. Намерению мешают заскорузлость жизни, крикливые подростки, которые географа в основном презирают, ученица, к которой у географа вспыхивает взаимная, но невозможная любовь — ну и мешает Служкину, конечно, привычка не подставлять вторую щеку и решать любые проблемы выпадением в алкогольную спячку.

Пермский говор относится к самым узнаваемым и неискоренимым диалектам современного русского языка. Почти все подростки в фильме говорят по-перьмски — потому что сыграны и озвучены местными силами. При этом остальные персонажи говорят по-среднерусски, начисто выпадая из предполагаемой картины мира. Та же беда со всем фильмом: аутентичные камские берега, облупленные панельки, ржавые трубы и отдельные куски подлинной жизни остаются в раме, созданной прекрасным романом Алексея Иванова — а высокопрофессиональное действо вываливается, как умелая пластилиновая нашлепка из бумажной аппликации. Временами все очень хорошо — детки отличные, Будкин замечательный, Хабенский издали похож на провинциального алика-интеллигента — а общее впечатление все равно неловкое, как от мхатовского придыхания в повседневном разговоре.
Неплохой фильм. Но и не хороший.
Очень жаль — книга-то великая. Да и «Живой», предыдущий фильм режиссера Велединского, позволял надеяться на большее.

Трение фактов о домыслы и заблуждения

‎"Схожесть и системность появления подобных мнений у разных рецензентов наталкивает на иронически-горький вывод: на самом деле большую часть нынешней литкритики делает один и тот же человек под разными псевдонимами. Эпатажную — “Топоров”, придирчивую — “Ремизова”, саркастическую — “Наринская”, заковыристую — “Данилкин”… И кучно, и скучно, и некому руку подать."
http://magazines.russ.ru/znamia/2013/1/s10.html
Изрядно сказано, да и вообще текст заметный и идущий супротив Марьи Алексеевны, хотя некоторые тезисы (например, про беспсевдонимность советской литературы) ввергли меня в недоумение.

Что вымени тебе моем

Роман Алексея Иванова «Комьюнити» занимает 10-ю строку в рейтинге продаж раздела «Российская проза» книжного магазина «Москва».
Роман Алексея Иванова «Псоглавцы», продолжением которого, как известно, и является «Комьюнити», занимает 22-ю строку в том же рейтинге.
Роман Алексея Маврина с тем же названием (да что там — просто первое мистификационное издание того же романа «Псоглавцы») занимает в том же рейтинге 117-е место.
Это к слову об издательских играх, паспортных данных, золотовалютных запасах и времени менять имена.

UPD. Хорошая статья Марии Галиной на эту тему: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2012/6/g23.html

«Я уже слишком большой мальчик, чтобы меня учили писать романы»

Прекрасный писатель и уральский самурай Алексей Иванов пошел в отмах.

"Я чувствую, что начинается какая-то бредятина. Понимаю: литкритики не опознали меня в авторе «Псоглавцев», значит, теперь им надо меня облаять, чтобы стало ясно – проблема в моей бездарности, а не в их непрофессионализме. Но уровень их профессионализма вы только что продемонстрировали. Короче, всё по роману: я – чужак, я «ушёл из зоны», в которой мне разрешали находиться, и теперь на меня нападают псоглавцы.

Вопрос номер 8 – это мораль. А я уже слишком большой мальчик, чтобы меня учили писать романы. Тут и читать-то не умеют.

Понимаю, что с нынешними литкритиками приходится самому изображать и Волка, и Зайчика. Как-то интерпретировать текст наши профи уже разучились, сикось-накось перебубнили сюжет «в лобешник», как поняли, и хватит. Но ужасно не хочется растолковывать. Тем более, в итоге вы всё равно скажете, что объявленные мною параметры не работают, раз уж вы их не «освоили» со второго абзаца первой главы.

А какие у меня тогда могли быть иные активные действия, кроме рассылки рукописей? Местное книгоиздание издыхало. Денег на поездку в Москву у меня не было, знакомств в среде писателей или издателей — тоже, по телефону футболили. Даже на подержанный компьютер денег не было, чтобы через и-нет попробовать. Полный загон был. Живи на учительскую тыщу пятьсот в месяц и води в походы дегенератов, вот и все твои возможности, писатель хренов."
http://www.arkada-ivanov.ru/ru/faq/
via

Немножко неловко, довольно весело и просто красиво.

Исключительно из любви к фантастике

«А с первой публикацией вообще вышел курьез. Я околачивался в «Уральском следопыте» исключительно из любви к фантастике, а вовсе не из корысти – мечтах о публикации. Мой первый конкурентоспособный текст друг по знакомству предложил популярному тогда алма-атинскому журналу «Простор». Но там узнали, что я пасусь в «Следопыте», и попросили справку, что эта моя повесть в «Следопыте» еще не печаталась. В «Следопыте», конечно, слегка офигели от такой просьбы и настояли на том, чтобы я отдал свою, такую уже «популярную» среди издателей повесть, тем, кому уже и так намозолил глаза. То есть им. Вот я невольно и очутился среди авторов «Следопыта». Для двадцатилетнего пацана это было супер, потому что в этом журнале тогда печатались братья Стругацкие, Владислав Крапивин и другие зубры.»
http://www.cosmo.ru/in_focus/cosmostars/862820/

«КП», наверное, украсила бы интервью загом типа «Автор бестселлеров попал в литературу… по справке!» — и, как ни обидно, была бы права. У «Космо», впрочем, тоже неплохо получилось.
И все-таки хорошо, что Бугров с Мешавкиным справку зажадничали. «Простор» я точно в жизни не увидел бы. А «Следопыта» пропустить не мог.

«Блуда и МУДО»

Алексей Иванов

Если коротко (в стилистике надписей на библиотечных форзацах), то так: «Книжка очень хорошая».
Не без тараканов, конечно. Особенно выделяются навязчивое впихивание образов в каждую фразу (просто «Общага-на-крови» какая-то, прости господи) и способ мышления главного героя, который стремится свести ползущую по бокам жизнь к неким базовым понятиям, назвать их с неуклюжей напыщенностью, превратить в аббревиатуру и мусолить страниц десять, пока не наступит черед следующей аббревиатуры. Видать, издержки творческого процесса сквозь звезды и медные трубы: «Блуда», по большому счету, стала первой книгой, которую Иванов от начала и до конца писал в качестве золотовалютного резерва русской литературой. И всячески пытался соответствовать. Многозначительности нагонял, пиксельность мышления бессмысленную эту знаменем сделал (причем не только в книжке, но и во всех решительно интервью), художественности подкачивал где мог. Первая четверть книги производит впечатление заредактированной до пародийного уровня: будто Иванов сперва отписался нормальным текстом, потом, после отлежки, взялся за вычитку, принялся тихо паниковать из-за того, что как-то просто все необразно — и айда втыкать сравнения после каждой запятой. Потом то ли устал, то ли издательство поторопило — в любом случае, страницы с 70-й ряска разбегается и идет чистая вода (впрочем, у Иванова уже вошло в привычку поначалу кошмарить читателя с целью отбрасывания балласта, а потом, когда остались только свои, переходить на нормальный язык).
Тараканом можно счесть и слишком раскрытую тему виагры. Все-таки умелый и вполне молодой бабник, ни с чего особенного вдруг переходящий на химические стимуляторы, представляется мне фигурой, скорее, вымышленной, чем реальной.
А так — крайне реальная и позитивная книжка, наследующая великому «Географу» (каковой, в принципе, вполне узнаваемо появляется в образе дружка главного героя): очень настоящий провинциальный город, очень живые дядьки, тетьки, менты, гопники (а какие диалоги подростков! какой Гершензон!), безнадежный кураж, безрадостный блуд и любовь, стынущая без поддува. И очень много нового. Главное — новый тип главного героя. Были у Иванова тихие святые, сильные и бессильные, были злые вожаки, легко жертвующие всем на свете. А теперь появился Моржов — состоятельный озабоченный шалун, умеющий брать на себя ответственность и спасать всех, кто под эту ответственность попал. А за тех, кто не попал и сгинул — мстить, умно и умело.
Естественно, ни велосипеда, ни сноповязалки Иванов не изобрел: таких Тревисов Макги полбатальона на каждой полке с развлекательными жанрами. Но введение подобного типажа в качественную отечественную литературу дорогого стоит — и, соответственно, поднимает котировки золотовалютных активов.

Невероятные 100 тысяч

«Новая газета» опубликовала огромное интервью — с кем бы вы думали? Совершенно неожиданно с Алексеем Ивановым.
http://www.novayagazeta.ru/data/2007/25/00.html

Текст примечателен не только как подтверждение человеческой сущности писателя, который не может пятьсот раз по-разному отвечать на одинаковые вопросы, а потому вынужден повторяться. Показательно также, что добросердечность и старательность интервьюера не всегда искупают нехватку знаний. Но интересны не блохи в каждом абзаце, а запев про тираж в 100 тысяч — «нормальные такие цифры времен Астафьева, Трифонова, Эйдельмана». Даже если отвлечься от размышлений о том, что это были за времена и какой Фрейд заставил втиснуть вторую фамилию между первой и третьей, можно порадоваться воспоминаниям о бессмертной «Хромой судьбе». Ее герой, как известно, хуже смерти боялся того, что измеритель писательского таланта накапает ему 100 тысяч читателей — самое серое и обреченное число.
Ну, это нормально.

И звезда с звездою

А вот, что называется, статусная беседа. Писатель Алексей Иванов отвечает на вопросы редактора Леонида Парфенова.

— Еще разница между двумя романами и, как понимаю, временами. В «Географе…» было понятно, что герои часто матерятся, но вам не надо было мат прямо использовать в тексте, а в «Блуде…» вы уже его пишете черным по-белому.

— Пришлось. Потому что это уже не мат — это речь. Люди уже им не матерятся — они им говорят про всё. Это как герой романа — страшный бабник, но он говорит: «Я не озабочен бабами, я бабами думаю про всё». Это такой формат мышления, как мат — такой формат речи.

— «Ты, бля, в России живешь, шаг в сторону и пиздец!»

— Да, я тщательно составлял эту формулу в речи моего героя.

http://runewsweek.ru/rubrics/?rubric=society&rid=1732

Пермяк солены уши

Вот кто бы угадал, про что этот текст:

«На вокзал я прихожу слишком рано и оказываюсь в ловушке — до поезда еще два с лишним часа, а деваться отсюда уже некуда. На улице холодина, окрестные забегаловки, лениво потчующие полумертвых клиентов, выглядят устрашающе, на квадратной привокзальной площади идет оживленная торговля пивом, заледеневшими шерстяными носками и фарфоровыми поросятами, отъехать куда-нибудь подальше — безнадежная затея: улица Ленина скована предвечерним параличом (растянувшаяся на семьдесят километров Пермь, без метро и с двумя только автомобильными мостами через Каму, в смысле пробок легко может составить конкуренцию столице — особенно зимой). «Словно пьяный художник // Набросал эту местность на карту, // Посмотри, — где ни плюнь // Там уже кто-то плюнул, // И встречает тебя, // Словно челюсть старухи беззубой, // Та, до колик знакомая надпись: // Вокзал Пермь-II» — подающий надежды местный поэт*, написавший эти строки, тоже, видимо, здесь однажды застрял… К пробкам, кстати, пермяки относятся с христианской покорностью: никто не гудит и на тротуар не выруливает, стоят смирно, безмолвно, с выключенными двигателями. «Пермский менталитет», — сказал бы писатель Алексей Иванов.
Но у меня менталитет не пермский, поэтому я иду искать какой-нибудь «зал повышенной комфортности» — и, конечно же, нахожу. Маниакальная российская привычка в любом российском пространстве, будь то сортир или кинотеатр, немедленно сооружать VIP-выгородку на вокзале очень удобна: теперь всего за 89 рублей в час я получаю право сидеть в большом черном кресле из кожзаменителя и даже смотреть телевизор. В телевизоре — региональные новости; щуплый ведущий с клонированной парфеновской интонацией фонтанирует бессмысленными фразами: «…решение депутата об уходе с поста добровольное, но многоуровневое…». Разум отключается; когда я снова смотрю на экран, поддельный Парфенов уже исчез, а вместо него появился мрачный чернявый тип — тележурналист с говорящей фамилией Пермяков. Он долго бродит по заснеженной Перми, останавливаясь то тут, то там, и уныло рапортует: «В одном из прошлых выпусков мы сообщали, что этот светофор неисправен. И что же? Прошло уже больше месяца, а светофор по-прежнему неисправен…»; «В одном из прошлых выпусков мы рассказывали, что этот фонтан сломался. И что же? Уже зима, а фонтан никто и не думает чинить»… Зачем спорить с судьбой? — догадываюсь я (все-таки три дня, проведенные здесь, даром не прошли), — сломался, так сломался. «Пермский менталитет», — сказал бы Алексей Иванов.»

Правильно, про Алексея Иванова. С ним московская журналистка и писательница провела 3 дня и насандалила по этому поводу очерк, который мог бы стать просто прекрасным после сокращения в 3 раза. Ну, и неплохо было бы просто не привирать красоты ради. Скажем, написала девушка: «Кунгур в переводе с татарского — «грязное место»». Это ложь. Слова «грязь» и «место» звучат по-татарски абсолютно по-другому, а сами кунгурцы возводят название города либо к «ночлежной пещере», либо просто к татарскому слову «коричневый».

Остальные десять страниц здесь:

http://www.expert.ru/printissues/expert/2007/10/chelovek_permskogo_perioda/

В ожидании апреля

В апреле выходит в прокат «Планета страха» — первый фильм из дилогии, затеянной Тарантино и Родригесом. Часть первая, мексиканская, посвящена девушке с автоматом вместо ноги, сражающейся с зомбаками.
Еще в апреле выходит (в продажу) новый роман Алексея Иванова «Блудо и МУДО». Второй, после «Географ глобус пропил», подход автора к буйной школьной теме.