Вот кто бы угадал, про что этот текст:
«На вокзал я прихожу слишком рано и оказываюсь в ловушке — до поезда еще два с лишним часа, а деваться отсюда уже некуда. На улице холодина, окрестные забегаловки, лениво потчующие полумертвых клиентов, выглядят устрашающе, на квадратной привокзальной площади идет оживленная торговля пивом, заледеневшими шерстяными носками и фарфоровыми поросятами, отъехать куда-нибудь подальше — безнадежная затея: улица Ленина скована предвечерним параличом (растянувшаяся на семьдесят километров Пермь, без метро и с двумя только автомобильными мостами через Каму, в смысле пробок легко может составить конкуренцию столице — особенно зимой). «Словно пьяный художник // Набросал эту местность на карту, // Посмотри, — где ни плюнь // Там уже кто-то плюнул, // И встречает тебя, // Словно челюсть старухи беззубой, // Та, до колик знакомая надпись: // Вокзал Пермь-II» — подающий надежды местный поэт*, написавший эти строки, тоже, видимо, здесь однажды застрял… К пробкам, кстати, пермяки относятся с христианской покорностью: никто не гудит и на тротуар не выруливает, стоят смирно, безмолвно, с выключенными двигателями. «Пермский менталитет», — сказал бы писатель Алексей Иванов.
Но у меня менталитет не пермский, поэтому я иду искать какой-нибудь «зал повышенной комфортности» — и, конечно же, нахожу. Маниакальная российская привычка в любом российском пространстве, будь то сортир или кинотеатр, немедленно сооружать VIP-выгородку на вокзале очень удобна: теперь всего за 89 рублей в час я получаю право сидеть в большом черном кресле из кожзаменителя и даже смотреть телевизор. В телевизоре — региональные новости; щуплый ведущий с клонированной парфеновской интонацией фонтанирует бессмысленными фразами: «…решение депутата об уходе с поста добровольное, но многоуровневое…». Разум отключается; когда я снова смотрю на экран, поддельный Парфенов уже исчез, а вместо него появился мрачный чернявый тип — тележурналист с говорящей фамилией Пермяков. Он долго бродит по заснеженной Перми, останавливаясь то тут, то там, и уныло рапортует: «В одном из прошлых выпусков мы сообщали, что этот светофор неисправен. И что же? Прошло уже больше месяца, а светофор по-прежнему неисправен…»; «В одном из прошлых выпусков мы рассказывали, что этот фонтан сломался. И что же? Уже зима, а фонтан никто и не думает чинить»… Зачем спорить с судьбой? — догадываюсь я (все-таки три дня, проведенные здесь, даром не прошли), — сломался, так сломался. «Пермский менталитет», — сказал бы Алексей Иванов.»
Правильно, про Алексея Иванова. С ним московская журналистка и писательница провела 3 дня и насандалила по этому поводу очерк, который мог бы стать просто прекрасным после сокращения в 3 раза. Ну, и неплохо было бы просто не привирать красоты ради. Скажем, написала девушка: «Кунгур в переводе с татарского — «грязное место»». Это ложь. Слова «грязь» и «место» звучат по-татарски абсолютно по-другому, а сами кунгурцы возводят название города либо к «ночлежной пещере», либо просто к татарскому слову «коричневый».
Остальные десять страниц здесь:
http://www.expert.ru/printissues/expert/2007/10/chelovek_permskogo_perioda/
