Спасибо пособникам крававых рижымов — затеянный ими в fb флешмоб, в рамках которого следовало выложить фотачьгу 90-х, побудил меня перефоткать несколько совсем ранних снимков, забытых и испускающих дух. Здесь выкладываю в основном для себя.
Старые фото
Tag Archives: детство
Спотыкаясь, словно мальчишка, король шел к ней, протягивая руки
Александр Говоров родился в 1925-м, пацаном успел порыть окопы, поработать на военном заводе и поторговать в букинистическом, был призван в армию, но до фронта не добрался — помешала болезнь.
Она не помешала парню сесть за антисоветскую агитацию: вдохновленный победой студент Говоров написал и, что хуже, охотно давал читать пару прекраснодушных повестей про всеобщее братание, свободу печати и прощение белогвардейцам. Отсидел 7 лет, вышел 30-летним, закончил истфак педа, устроиться учителем, понятно, не смог, пошел в книготорговцы. Быстро стал известным всей Москве книжным экспертом, по совету случайного собеседника из Детгиза написал историческую повесть. Она вышла. Говоров начал преподавать, возглавлял кафедры, защитил докторскую, написал ряд монографий и несколько романов, которые называл профессорскими: «То есть художественное произведение, написанное ученым, знатоком в своей области, однако написанное без какой-нибудь заученности, по вольным законам литературного творчества» — с оглядкой на Эберса, Мериме, Тынянова с Ефремовым да Обручевым, но в первую очередь на «Петра I» Толстого.
Одна из книг, «Последние Каролинги», в 70-80-е стала предметом тихого культа, в одиночку более-менее закрыв в тогдашнем детлите ниши авантюрной мелодрамы, протофэнтези и исторического романа воспитания.
Слишком многие отличные авторы так и не дождались ПСС. Говоров дождался и прожил еще 10 лет.
Издательство «Терра» выпустило четырехтомник в 1993-м. Я не купил его сразу — отчасти из-за дороговизны (что-то в районе стипендии, кажется), отчасти потому, что не относился к яростным поклонникам автора: «Каролингов» прочитал поздно, оценил высоко, но в восторг не пришел. Потом, конечно, спохватился, но из продажи собрание исчезло.
Следующие двадцать лет время от времени вспоминал про этот свой должок перед собой, ухватил несколько разрозненных изданий Говорова, но четырехтомник так и не встречал.
На этой неделе встретил и купил. В букинисте. 150 рублей за все четыре тома. Нечитаных. С автографом — похоже, авторским.
И все понятно: нишевой автор, стоковый магазин (там и за шикарный восьмитомник нобелевца Стейнбека 180 рублей просят), друг был в возрасте, потому не прочитал, а наследникам не до того.
А все равно печально мне что-то.
Домашняя акустика подкинет несколько аккордов
Давеча переслушал после тридцатилетнего примерно перерыва по паре альбомов ансамблей «Центр» и «Телефон». Выяснилось страшное: помню более-менее наизусть не только слова, но и большинство инструментальных партий.
«В школе бы так запоминал, балбес» (с).
Тот самый вкус
После четвертьвекового перерыва внезапу нарезал яблоко в чай. Выжрал три кружки. Вкусно примерно как в детстве. Надо еще попробовать хлеб-с-маслом-с-вареньем — или просто бутерброд в сахар макнуть. И черный хлеб с постным да солью, да.
Право нации на определение и обстоятельство
(Инспирировано этим мемуаром)
Я про то, что русские и татары представляют разные нации, узнал довольно рано, но смирился не сразу. Цыгане тоже довольно рано возникли — как герои страшилок. Армяне и грузины, потом чукчи являлись чем-то типа Василия Иваныча с Петькой, сугубо персонажами фольклора и кино.
А евреи и вовсе были неэвклидовой фигурой, увидеть и описать которую невозможно. Даже «Наша кошка тоже еврей» ситуацию не прояснила. Я в детстве рисовал много, и просто картинки, и серии (комиксы как явление, к счастью, воспринять не успел) — в основном на военную и политическую тему. И вот помню, в очередной больничке начал фигачить такую серию антимилитаристских карикатур с национально обусловленными полусмешариками в качестве героев: дядя Сэм при козлиной бородке и в полосатых штанах — с нейтронной бомбой, блондинистый фашист — со шмайсером, китаец в конической соломенной шляпе — с пушкой и т.д. А что рисовать на страничке, подписанной «Израэль» (видимо, в честь эпизодического героя «Острова сокровищ»), долго придумать не мог — потому что примитивно не знал, кто живет в этой постоянно поминаемой в новостях агрессивной стране, и как этот кто-то живущий выглядит. Нарисовал что-то абстрактное в военной форме и с ножиком.
(сокрушенно) А кто там живет и как выглядит, не знаю до сих пор.
День юного героя-антифашиста
И прыгнул вниз на вытянутые жала штыков
В детстве я очень любил Бориса Лавренева. «Ветер» и «Сорок первый» прочитал лет в восемь — с диким восторгом. Все лихо, с присвистом, стрельбой и разлетающимися мозгами. И как же я был рад, когда папе удалось достать подписку на толстенный 6-томник Лавренева.
И как же я был расстроен, обнаружив, что не доставленный нам 2-й том так доставлен и не будет. Без объяснений. Потерялся — ну и чего ж теперь.
Тридцать лет я прожил с дыркой на полке и в сердце. Лет десять из них очень хотел узнать, что ж это за повести 27-36 годов. «Гравюру на дереве» даже нашел в отдельном издании. После чего, видимо, и поостыл. Но дырка осталась.
А пару недель назад я зашел в букинист рядом с Курским вокзалом. Возле кассы стояла коробка с надписью «Все книги по 30 рублей». Сверху лежал тот самый второй том.
Я погладил его пальцем, вздохнул, притворился перед собой, что не помню, второго все-таки тома не хватает или третьего — и быстро вышел.
Так я стал предателем (с).
Все равно не прочитаю, конечно. Все равно книги некуда ставить, конечно. Все равно детям никакой Лавренев не нужен, конечно.
Все равно стыдно, конечно.
Свечка зажглась
Я никогда не скрывал трепетного отношения к Владиславу Крапивину, снисходительной неприязни к любителям поразоблачать его по разным поводам и завистливого сочувствия к тем, кто умудрился в правильное время не познакомиться с правильными книгами. А теперь уперся в забавную коллизию, связанную именно что с обстоятельством, вызывавшим у меня зависть.
Я ведь как думал? Я думал: как, наверное, славно впервые в жизни читать «Голубятню» или «Колыбельную». То есть понятно, что пройти эту инициацию необходимо до 14, а потом может как с ветрянкой получиться – но лучше поздно и все такое.
Не о том я думал. Оказалось, что мои добрые друзья, решившие булькнуть в эту инициацию на старости лет, стремятся начать знакомство не «Голубятней», а каким-нибудь «Чоки-чоком» или сагой о Великом Кристалле, которая в детстве выпала из рук – и с тех пор вот ай как мечталось дочитать. И это явление становится не то что массовым, но довольно распространенным.
Попытка ретрансляции собственных вкусов по глупости уступает разве что конспектированию телепередачи «Дом-2». Сделаем вид, что это я просто так и чисто для себя.
Значит, так.
Крапивина надо начинать «Колыбельной для брата». Понятно, что это пляска от себя и от того февральского дня 1980, кажется, года, когда я, сачкуя в рамках очередной пневмонии, бродил в свитере по квартире, тоскливо оглядывая либо перепаханные, либо неинтересные полки, с отчаяния вытащил из-под стола пачку прошлогодних журналов «Пионер», принялся читать кусками что придется, наткнулся на продолжение повести «Колыбельная для брата» — и пропал. Там было, к счастью, еще одно продолжение, а также окончание. А первых двух номеров не было. И искал я их по макулатурам да библиотекам долгие полтора года. Начало третьего куска (про визит Женьки с доносом на гетмана-злодея Петру Евгеньевичу от Кочубея) уже запомнилось без малого дословно и почти не требовало прелюдий и пояснений, когда нашелся первый номер – а там трагические обстоятельства кражи. И счастие под той же оборванной обложкой. И новое счастье: отыскался второй номер – а там вся правда про зеленого павиана Джимми и строительство гафельного кеча «Капитан Грант». Хотя нет, не вся. Одного листа не хватало, что заставило меня придумать кучу версий абзаца, кончавшегося почему-то словами «А потом уже не смеялись». Не угадал, естественно.
Но вне зависимости от памяти детства и прочих тактильных переживаний мне представляется, что именно «Колыбельная» является лучшим индикатором, указывающим, следует ли углублять знакомство с Крапивиным. Не зашла эта повесть – небольшая, жесткая и, в общем-то, заявляющая главные темы автора, — значит, можно дальше не мучиться. Не твой это кактус.
С высоты своего кактуса я могу (и, оказывается, хочу – но не буду) поэтапно рассказать и про прочие книги. Но ограничимся засушенным перечислением.
Если «Колыбельная» зашла, следует читать четыре главных трилогии – «Мальчик со шпагой», «Голубятня на желтой поляне», «Журавленок и молнии» и «Острова и капитаны».
Можно и нужно читать почти все повести, написанные между 1964 и 1984 годами.
Все остальное, включая эпопею про Великий Кристалл, лично я (который никто и звать никак) не советую.
И есть мечта-2
Году примерно в 1986-м я сумел наконец выписать «Уральский следопыт» (сильно раньше я про такой журнал и не слышал, а потом оказалось, что не вся Кама — Урал, и в Челнах условно местные издания выписывать нельзя). Естественно, Крапивина ради.
Как раз Крапивиным тот год был небогат, зато обнаружилось, что в «УС» большое место занимает раздел фантастики, неотъемлемой частью которого являются игры знатоков жанра — в том числе грандиозная ежегодная викторина (несколько десятков вопросов, ради ответа на которые следует сперва найти, а потом прочесать библиотеку томов на мильён; приз — книжка с автографом). Естественно, я немедленно принял в викторине участие. Естественно, с нулевым результатом. Что не помешало мне вписываться в конкурс и на следующий год, и годом позже.
Как я хотел выиграть.
Одного хотения, как говорят учителя, мало.
В общем, я закончил школу, переехал учиться и со свежими номерами расстался. Ну, попутно собирал старые «УС», из которых любовно выдирал не только художественные тексты, но и прежние конкурсы с ответами. Удовольствие от их чтения было сопоставимым, если не большим. Все-таки Виталий Бугров, завотделом фантастики «УС», по сути спасший жанр в молодогвардейские 80-е, был умел и велик. Ну и люди ему могучие помогали. БВИ, скажем.
Потом читать зарубежную фантастику я бросил, отечественная сократилась для меня до десятка имен, за которыми необходимо следить совсем не жанровых предпочтений ради — ну и вообще работа придавила. И все кончилось? Нет, не кончилось.
На прошлой неделе я выиграл в похожем конкурсе, организованном БВИ, книжку с автографом Бориса Стругацкого.
Мечты сбываются. Даже через четверть века.
A what are
Когда я был не очень крупный, в нашей великой стране практиковались всенародные походы в кино. Ну, не совсем всенародные — но школьников загоняли на очередной особенный фильм в обязательном порядке, а взрослых, по-моему, отдельными предприятиями. После похода в каждом классе, цеху и лаборатории устраивалось всенародное же обсуждение просмотренной кинокартины, по градусу и наличию смысла вполне сопоставимое с обсуждением материалов очередного пленума или опять-таки очередной книжки Леонида Ильича.
Иногда такие фильмы оказывались необходимыми, хоть и почти невыносимыми соцкультсобытиями (как «Иди и смотри» или «Чучело»), иногда более или менее старательной среднестатистикой про трудовые подвиги (как «Вкус хлеба» или «Особо важное задание»). Но в любом случае вот эта обязательность: все встали и пошли, а потом обсуждаем, и чтобы каждый высказался, все поняли? каждый! здесь не урок, отсидеться не удастся, — лично меня сильно грузила. И не только меня — всех знакомых пацанов. Ни смотреть уже не хотелось, ни тем более обсуждать. Да еще хором, по кругу и одними и теми же словами.
Это ж кино. Чо его обсуждать — его смотреть надо, а потом обдумывать в тишине — или радостно забыть.
А народ, по ходу, соскучился по процедуре.
