Шпион, пришедший с голода

«Провокация, шпионаж, похищение важных бумаг, фабрикация фальшивых документов и, когда надо, убийство, чужими, конечно, руками, — все это пускалось в ход, только б результаты получились благоприятные, только б ослабить Россию» — описанный Брешко-Брешковским злодейский инструментарий определил смысл отечественного шпионского романа на век вперед. И не просто вперед, а с огромным гандикапом. Потому что после революции шпионский роман, как и всякая бульварная литература, исчез. Казалось, навсегда.
На сайте «Горький» вышла моя огромная статья об истории советского шпионского романа (части первая и вторая)

Значит, должен выживать

krupa

Я раскрыл Военную Тайну советского детлита журналу «ПитерBook», а журнал рассказал о спорной книге «Город Брежнев».

Сразу ставший активным сорежиссером

"В эпизоде на фронтовом продскладе, проходя по территории, старший группы капитан Алёхин более десятка совершенно незнакомых ему таскающих мешки солдат хватал за руки, хлопал по спинам, по плечам, по бёдрам, словно у него задача — коснуться каждого. Мы это уже видели в двух американских фильмах, где персонажи: в одном случае сержант морской пехоты США, а в другом — то ли помощник начальника тюрьмы, то ли старший надзиратель точно так же лапали встречных мужчин. Но там позднее выяснилось, что они — гомосексуалисты, и всё становилось понятно. Однако какое отношение подобная педерастическая жестикуляция может иметь к «совместному белорусско-российскому кинофильму» о работе военной контрразведки в годы войны? Ни в романе, ни в литературном сценарии нетрадиционной сексуальной ориентацией даже не пахло. Судя по всему, Пташук и сразу ставший активным сорежиссёром Семаго решили, что наличие гомосексуалиста поднимет интерес к картине на Западе и увеличит шансы фильма на получение как главного приза в Каннах, так и «Оскаров» за океаном."

Оказывается, Владимир Богомолов успел развернуто и исчерпывающе высказаться по поводу экранизации "Момента истины" и ее, этой экранизации, печальной истории. Странно, что до российской аудитории это высказывание почти не дошло. Но благодаря с первоисточником могут познакомиться все желающие (http://stabrk.livejournal.com/153454.html).

«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

Владимир Богомолов

Свой главный роман Богомолов писал долго, написал много – больше 400 страниц книжного издания (даже если не считать часть «В кригере», сформованную в отдельную повесть), но это в лучшем случае пятая часть задуманного – судя по пунктирности повествования, многочисленным повторам и загроможденности текста. Впрочем, явно подлежавшая вычистке загроможденность (описаниями и, конечно, документами, собранными и додуманными с привычным мастерством) не мешает очень легкому слогу и внятности изложения – я давно так быстро не читал. А повторы, вернее, рефрены, главным из которых является «За что?», являются вполне осознанным и почти структурообразующим приемом.
Текст производит довольно странное впечатление. Льва видно по когтям, но автору уже неинтересны когти, которыми на гранит вечности были нанесены «Иван» и «Момент истины». «Жизнь моя…» наследует больше «Зосе» (хоть нарочито грубей и желчней). С этим связана лично моя проблема восприятия текста.
Богомолов – это мастер психологии действия, причем и действие, и психология уникальны, а рассказчик конгениален герою, потому что явно умеет и качать маятник вразножку, и уверенно высчитывать в своем собеседнике одного из трех тысяч нелично знакомых диверсантов (не только по выпуклости противокозелка, но и по манере вести дискуссию) – и, соответственно, определять, что выгоднее не только тактически, но и стратегически (для общей победы) – валить собеседника на месте или дробить ему коленные суставы.
Что умеют герой и автор «Жизни моей…», не совсем понятно, потому что им обоим интересна только психология рефлексии, а действие побоку. В течение почти всего текста автор предпочитает показывать героя – настоящего героя, старлея Федотова, пацаном ушедшего на войну и «тянувшего Отечку» три года, издырявленного, невинного, многоопытного, наивного фронтового разведчика и доверчивого щенка – в момент подготовки к чему-то главному (сражению, операции, учениям, зимовке) или в пост-режиме, когда все уже кончилось. Действие в лучшем случае упоминается (вроде «я тоже получил пулю в предплечье и провалялся в госпитале два месяца»). Чрезмерно подробно прописаны только бытовая и лирическая линии – именно что с повторами и многопудовыми отвлечениями. В результате читатель верит, конечно, но не видит, почему герой не сопляк-ванька-взводный, а опытный и умелый ротный командир, которого никак нельзя унижать и ставить на четыре кости.
Между тем, вся книга посвящена тому, как умелых ротных командиров и комполка, лейтенантов и генералов, пацанов и стариков ставят на четыре кости и унижают – не всегда умело, но всегда грубо и расчетливо. Унижают другие лейтенанты и генералы, штабисты, особисты, кадровики, очаровательные девушки и измученные лахудры – все. «Только так бесполезно, так зло и ненужно опустили их» – просто потому, что так работает система.
Досадно, что как раз про это и без Богомолова написано множество книг.
И про страдания юного лейтенанта по теплому женскому тоже написано множество книг – в том числе и Богомоловым, причем сильно тоньше, лаконичней и вернее (см. ту же «Зосю» и главки «Момента истины» про замкоменданта Аникушина).
Только ближе к финалу опубликованных фрагментов я остро пожалел, что «Жизнь моя…» осталась недописанной. Потому что чукотская, самая бессмысленная и беспощадная, часть жизни старлея Федотова все-таки впечатления дежавю не производит – не помню я литературно обоснованных аналогов. Потому что очень сильно изложена история подготовки и проведения учений, в рамках которых изможденные холодом, болезнями и подножным сбором угля солдатики должны продемонстрировать лихое отражение американского наступления с Аляски. Потому что совсем убойное, неожиданное и издевательски точное у этой истории завершение – а сцена с лайками меня просто накрыла.
«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…» могла стать великим романом о судьбе, смысле жизни и справедливости. Этого романа не будет никогда. Мне очень жаль.

Бабулька приехала

Владимир Богомолов задумал и начал писать «Момент истины» как юношеский детектив о поиске диверсантов в 1951 году, задолго до «Ивана». То есть эта могла быть вообще первая книга автора — если бы он с самого начала не практиковал выматывающую, но вписывающую в историю методу пропахивания десятков тысяч документов и личной выверки ощущений (в рамках которой в 1956 году поехал в Западную Белоруссию, где разглядывал местных жителей, делал пейзажные зарисовки, закапывал ящик на опушке и скандалил по этому поводу с КГБ). Есть талантливые писатели, есть те, кто пишет сердцем, а я пишу жопой (неточная цитата, книги под рукой нет).
Первоначально книга должна была называться «Возьми их всех!..» или «Позывной КАОД» (а быковский «Сотников», кстати, назывался «Ликвидация»).
Богомолов на 2 года опоздал со сдачей текста в «Юности», а через полгода изъял рукопись с диким скандалом — после того, как узнал, что Полевой с Дементьевым намерены не просто вырезать две главы, но сделать это руками гэбешников и военных — а затем закрепить изменения в книжных изданиях.
Цензоры от текста тихо обалдевали: «Слова какие-то, точки… И это хотят печатать?» (про алехинский поток сознания).
Выдернув рукопись из «Юности», Богомолов полгода бодался с силовиками, объясняя, что написал не роман, а художественную легенду идеологической направленности, призванную реабилитировать особистов — и что «вы хоть раком на Красной площади встанете, я ни запятой ни изменю». Причем добил (и едва не прикончил) главного военного цензора, документально обосновав его сотрудничество с КГБ — и пригрозив сообщить об этом начальству.
Автор отказался от выдвижения на Госпремию и не принял орден Трудового Красного знамени, объясняя, что ему это не надо, и что с наградами творится натуральная порнография.
Короче, у каждого человека, для которого «Момент истины» оказался не просто книгой, нет поводов отказаться от покупки этого издания, помимо прочего чуть-чуть рассказывающего о жизни и судьбе прототипов (собственное происхождение, смену фамилии, военные подробности и пр. автор так и обошел, но это, в конце концов, его право).
Я купил – и теперь у меня три «Момента истины» (еще один с рассказами и повестями, другой с повестью «В кригере»). Было бы пять, но два я подарил.
Я страшно доволен.
Кстати, прототипом Мищенко был агент-вербовщик Грищенко, розыск которого был по непонятной причине взят на контроль Сталиным и который был схвачен в 1943 году на Урале.
А себя Богомолов считал прообразом не Блинова, а (со ссылкой на знающих его людей) Таманцева, Аникушина и Егорова.

Скорохват Покрышкин

Плагиат бывает разным, но таким идиотским — редко.
Участник Военно-исторического форума Мазила раскопал книжку Е.Полищука «Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» По версии Мазилы, «первый роман о легендарном асе» представляет собой вольный пересказ книги Юрия Жукова «Один МиГ из тысячи», разбавленный жизнеописанием немецкого аса Хартманна. Это-то не чудо, чудо на стр. 384, где Полищук просто тупо передрал кусочек из романа Богомолова «Момент истины» — посвященный не бою, не стратегическому совещанию, а бытовой картинке с участием Таманцева. Как боевому летчику стало приятно