«И подкалывающий своих коллег своей идентичностью»

Очень крутая, глубокая и интересная статья о восточном дискурсе в текущей отечественной литературе, с анализом и упоминаниями «Заххока», «Поклонения волхвов», книг Алексея Иванова, Германа Садулаева и многих других — и богатым сопоставлением аж трех моих романов.

«То есть независимости никто особо не хотел, но, вкусив ее, уже от нее не откажется. Россия же, наоборот, не может воспринять новую ситуацию, остается в плену у имперских комплексов, жаждет восстановления, строит с тем или иным успехом СССР 2.0. (…) Дальше, под эпиграфы из Майка Науменко и Егора Летова, начинается настоящий боевик — американцев татары дурят и мочат. Казань — вот настоящий символ и гордость постколониальных исследований, огромный привет Эдварду Саиду, утверждавшему, что Запад сознательно если не тормозил развитие Востока, то таковым (неразвитым) его презентовал — оказывается центром всего. Нужен хитрый яд для устранения президента? Здесь в советские времена работал НИИ. Нужно побомбить Белый дом? В Казани как раз ремонтируют российские сверхзвуковые стратегические бомбардировщики-ракетоносцы ТУ-160 последней модели. Хакеры, бойцы, пиарщики — также имеются. (…) Посему к теме того, как те же жители Казани разбираются с «чужими», автор вернется в своей последней книге «Город Брежнев», очень объемном и сильном романе, о жанровой принадлежности которого критики спорят и иронизируют, попавшись на уловку определения «производственный роман», хотя многомерная книга в той же мере — история взросления (и Bildungsroman) в позднесоветские годы (тот же пионерлагерь, что и в «…Ударе»), хроника конца империи и многое еще чего.»

Эдак, глядишь, кто-нибудь и пасхалочку из «Rucciи» в «ГБ» обнаружит все-таки.
Радуюсь.

Беспримесный ресентимент и производство во имя детей

Пока никто не видит, сложу сюда последние тексты и упоминания в СМИ, напрямую не связанные с рецензиями на «Город Брежнев».

Сперва забавное. Вот так решишь про татарских фантастов почитать — а там про тебя, оказывается.
(уныло) Все-таки фантаст я, получается.

«Термоядерный сюжет, в котором отразились чаяния, стремления и страхи республики начала прошлого десятилетия — цены на нефть рухнули, между национальными республиками и федеральным центром разгорелся конфликт, Татарстан готовится к выходу из состава РФ, смутой решает воспользоваться коварное руководство НАТО. Особенности «Татарского удара» — лихо закрученный сюжет, достойный картины Федора Бондарчука (американская база в Марий Эл! Триумфальное возвращение Ту-160 и возрождение завода КАПО! Уничтожение Белого дома!), обилие военно-технических деталей и беспримесный ресентимент, в котором слышны отзвуки ярости, вызванной бомбардировкой Югославии. Все это складывается в бодрый и в меру экзотичный геополитический боевик, пропитанный характерными для начала 2000-х настроениями.»

Не менее внезапный отзыв:
««За старшего» (авт. название «Варшавский договор») резко отличается от остального творчества казанского журналиста. Эта книга возрождает уже почти забытую моду на высококачественные триллеры на национальном материале. Ничего интереснее за десятилетие со времен «Охоты на изюбря» Латыниной вплоть до 2009 года, когда была впервые издана эта книга Идиатуллина, кажется, в этом жанре не возникало.»
И следующие четыре года не возникало: книжка вышла в 2013 году. Ну и следует, видимо, отметить, что, пока я был казанским журналистом, книжек в моем яшмовом творчестве не значилось.
Фэнтези как есть.
(Но ранней Латыниной я фоннат, честно, так что польщен)

Почти одновременно литератор Идиатуллин попал в список скольки-то там самых заметных татар 2017 года:
«Нашлось место в нашем списке и литератору. Ныне московский журналист и писатель Шамиль Идиатуллин опубликовал роман «Город Брежнев» о жизни подростка в Набережных Челнах 1980-х. Книга была замечена ведущими российскими литературными премиями.»

Далее интервью народного поэта Татарстана Роберта Миннуллина:
«— Гүзәл Яхина, Шамил Идиатуллиннарны сез татар язучылары дип таныйсызмы?
— Иң беренче язучы үзен үзе аңларга тиеш — ул татар язучысымы әллә рус язучысымы? Мәсәлән, Олжас Сөләйманов русча язучы казах шагыйре. Ул минем өчен казах шагыйре, чөнки аның бөтен иҗаты, һәрбер юлы, һәрбер шигыре, һәрбер китабы казах рухы белән сугарылган. Ул аннан беркая да китми. Шулай ук Чыңгыз Айтматов та. Аңа төрлечә караш булырга мөмкин, кыргызлар аны кыргыз ди, ә руслар рус әдәбияты вәкиле дип берничә тапкыр яздылар. Шуңа күрә инде монда бик катлаулы әйбер. Мәсәлән, Рөстәм Кутуй бервакытта да татар язучысы була алмады, аның язганында да татар рухы юк. Яисә Диас Валиев.
— Гүзәл Яхинаны сез кем дип саныйсыз?
— Гүзәл Яхина, ул рус язучысы, әлбәттә.
— Санап киткән шушы исемлектә татар язучысы дип әйтерлекләр бармы, Шамил Идиатуллин мәсәлән?
— Дөресен генә әйткәндә, укыганым юк. Мин аны журналист буларак элегрәк белә идем, китабы кулга кергәне юк.»

Пересказ моего нечаянного диалога с другим Народным поэтом (в рамках Аксенов-феста и Литературного собрания в Казани):
«Отвечая на реплику Рената Хариса, Шамиль Идиатуллин сказал: «Татары, действительно, мало представлены в мировой литературе. Мы все знаем, как звучит “друг” и “здравствуйте” по-грузински, а по-татарски не то, чтобы “здравствуйте” и “до свидания”, а в программе “Куклы” Шаймиев говорил не с татарским акцентом, а с каким-то другим. Это не проблема того, что грузины очень ушлые и прочее, а проблема того, что мы не очень расторопные. Все сводится к тому, что несколько талантливых и гениальных грузин сделали несколько хороших вещей в литературе и кино, сумели завоевать сердца читателей и зрителей, обеспечили себе и своему народу присутствие в культурной ноосфере».»

Отчет «Татар-информа» с казанской презентации «ГБ» (в рамках Аксенов-феста):
«“Город Брежнев” китабына аерым тукталып, аңа иң якын торган укучыларның 1966 – 1975 елгылар икәнлеген искәртеп узды: “Бу минем буын, һәм без китапта язылган чорны яхшы беләбез. Башкалар өчен ниндидер аңлатмалар кертергә кирәк булачак”, — диде ул.
“Бу сәяси темага язылган яки производство романы түгел. Китап мәхәббәт турында”, — диде Шамил.
»


Фото из классной галереи «Татар-информа» с презентации

Интервью, данное тут же «АиФ»:
«Один из главных конфликтов в производственных городах 80-х годов и сегодня — то, что родители не видят своих детей. Они зарабатывают деньги, чтобы ребёнок мог одеться, купить 8-й айфон, чтобы выложил в соцсетях фотки не хуже, чем у других. Они за это честно бьются. А человек растёт сам по себе. Когда в «Городе Брежневе» отец впервые пытается поговорить с сыном, он понимает, что сын не хочет с ним разговаривать. Время упущено.»

Рассуждение на производственную тему для портала LiTerratura:
«Названный пробел, на мой взгляд, является серьёзным дефектом современной литературы, да и культурного освоения времени и пространства в целом. Причин тут, по-моему, три, и они взаимосвязаны. Первая – авторы боятся впасть в соцреализм или просто оказаться в одном ряду с производственными романами, которых на самом деле никто уже и не помнит – так, какие-то ошмётки про конфликт хорошего с прекрасным и почти лишённые смысла фразы типа «человек труда», «встречный план», «бригада Потапова» и «глухо бухает штамп». Вторая – сегодня нет ни соцзаказа, ни поля, на котором подобная проза могла бы массово расти: советские производственные драмы были плотью от плоти советского культурного колосса, скрученного из газет, телепрограмм и речей из радиоприёмника, а сегодняшний медийный колосс слеплен из совсем других субстанций. Третья – чтобы написать текст про завод, авиахаб, свиноферму или укладку дорог, нужно знать матчасть – а её мало кто из пишущих знает и совсем малая их часть готова изучать. Читателю такие книги нужны пока не слишком сильно – по названным причинам: старые переели, малым неинтересно. Диктатура пролетариата, индустриализация и НТР из повестки ушли, а новой повестки нет – если не считать таковой попытку зацепиться скрепами за какой-нибудь заграничный тренд, именно что постиндустриальный. При этом всякий читатель, старый и малый, смотрит не только в книгу и/или в один из множества экранов, но и работает, считает копейки, вообще ведёт активную непростую жизнь – и пусть неосознанно, но ждёт, что про эту вот жизнь литература ему и расскажет, а может, и объяснит чего. А она не рассказывает. Она стесняется или боится показаться узкотемной, старорежимной, неактуальной и отстающей от трендов, дискурсов и хайпа. Поэтому она рассказывает про моральные терзания столичных менеджеров, бизнесменов и суровых диверсантов либо отбегает в безопасные глуби истории. И так теряет читателей.»

И пара моих, оказывается, цитат из карельских отчетов о визите представителей премии «Книгуру».

Первая:
«Литература родилась и до сих пор существует только потому, что решает главную задачу выживания человечества. Она позволяет рассмотреть модели поведения в актуальных конфликтах и выйти из них живыми и невредимыми. Если кто-то из читателей, особенно подросткового возраста, которые не верят ни богу, ни черту, ни родителям, ни друзьям, ни учителям, никому, если подростки, у которых сносит голову от гормонов, приступов отчаяния и ненависти, попали в ситуацию, когда хочется сунуть пальцы в розетку, но они этого не делают благодаря книге, то литература выполнила огромную часть своей задачи.»

Вторая
«Для человека, который после десяти лет начинает сам определять, что он будет читать, а что нет, важно найти свою книгу – про себя, про свою семью, страну – книгу, которая ему что-то объяснит, чем-то поможет. Если он ее не найдет, он читать не будет. Статистика показывает, что в большинстве случаев так и происходит. Дети перестают читать не потому что они ленивые, не потому что у них много соблазнов, а, в том числе, потому что они не нашли нужную книгу вовремя. Конкурс «Книгуру» старается сделать так, чтобы такая книга ему попалась.»

Микрофотоотчет из Нска


Пеннивайз Сибирских Афин


Добро пожаловать под землю


Проспект пешего хода


Новосибирцы привычно танцуют под песню бывшего (ныне красноярского) губернатора


Презентация «ГБ» на новосибирском фестивале «Новая книга» (фото из официальной группы фестиваля)

ГБ и том II

В субботу я в Новосибирске: с 15:30 до 16:30 у меня и Сергея Солоуха автограф-сессия в «Плинии Старшем», в 17.30 — презентация «Города Брежнева» в Лектории №2 на площадке «Новая Книга.Life» (Первомайский сквер).
Совершенно не уверен, что там можно будет купить мои книжки, но постараюсь, чтобы было интересно.

Программа фестиваля «Новая книга. Том II» тут.

«Гоп-стоп + Уэлш + Балабанов + вам и не снилось + детектив + производственный роман»

На страницах крупнейших онлайн-библиотек и магазинов Bookmate, Litres и ReadRate продолжается народное голосование в рамках Национальной литературной премии «Большая книга». Книги-финалисты, в том числе «Город Брежнев», можно бесплатно читать и скачивать до конца ноября.

Мой роман, ура-ура, читают и обсуждают. Вот последняя летняя выжимка самых интересных и неожиданных примеров.

Во-первых и главных, мой роман стал поводом для сразу двух грандиозных мемуаров.

Первый. «Идиатуллин описывает не только переживания взрослеющего подростка, но и его отца, который убивается на производстве, часто не имея возможности ночевать дома. Я точно так же рос в семье, где отца вечно не было дома, а мать молча терпела всё это, убиваясь на собственной работе. Читать это у Идиатуллина иногда немного жутко — такое впечатление, что он забрался в мои воспоминания и вытащил их на страницы книги. Описанная автором улица — это та улица, на которой вырос я сам. Заброшенные стройки, арматура, тёмные подворотни, пространства между гаражами, где людей в темноте колотят по голове, воняющая тряпками школа, разборки за углом, муторный страх в животе перед дракой, когда нужно бить по очереди двумя руками, потому что драться ты не умеешь, а если ударить дважды, то вероятность попасть больше. Я как-то раз очнулся в не очень трезвом состоянии посреди кипящей драки, в которой условные мы били условных тех, при этом те были, судя по погонам, подполковниками и майорами — в темноте большие звёздочки приняли за маленькие, и думали, что сражаемся с лейтенантами. И очнулся-то я от того, что оттаскиваю от какого-то поверженного за залитую льдом землю мужика в форме своего соратника, который замахивается на него огромным гаечным ключом.»

Второй. «Формулу представителей КАМАЗА я тоже использовал. Когда в годы массовой алии меня спрашивали, как у нас в Чудозаводе было с антисемитизмом, я всегда отвечал: «Да никак, татар-то все равно больше было». Для тех, кто не, напоминаю, что Пермская область входила в территории Золотой Орды. Топонимическая память об этом сохранилась в названии городов Орда, Барда, Куеда, не говоря уже про Уразметьево. Говорят, что даже при советской власти на юге Пермской области были деревни, в которых по-татарски говорили лучше, чем по-русски. В Чудозаводе уже все было не так, конечно, у нас быть татарином, так же как евреем было, ну, как бы, неудобно что ли. Как легкое физическое увечье. Не тыкай своей культей людям в лицо и с тобой тоже будут как с человеком. К тому же и татары, и евреи по местной легенде считались лучшими любовниками, поэтому половой дискриминации тоже не было.
Так что, ощущения почти утратившего на КАМАЗе татарскую идентичность Вазыха и его сына полутатарина Артура я очень хорошо понимаю.»

Во-вторых, вот тут мне стало немножко страшно: «20 июня на филологическом факультете состоялось последнее в этом учебном году заседание читательского клуба учителей-словесников города Москвы. Учителя литературы обсудили книгу Шамиля Идиатуллина «Город Брежнев».»

В-третьих, автор романа оказался прыгающим через призовые ступени молодым писателем из соседней страны, а сама книга — эпосом о гопниках и материалом для ностальгической комедии.
Александр Чанцев:
«Во-первых, как уже приходилось мне говорить даже на этих страницах, всё интереснее литература как соседних стран, постсоветского ареала – А. Никитин и С. Жадан, М. Гиголашвили и З. Бурчуладзе, Ферганская школа, С. Афлатуни, Ш. Идиатуллин, живший в Таджикистане автор мощного «Заххока» В. Медведев и другие, так и стран эмиграции, переселения. Во-вторых, если литература элитарная оказалась в загоне (когда она там, впрочем, не была?), то действительно крепко сбитой беллетристики, хорошей литературы среднего класса (скажем так, не пейоративно, а комплиментарно) становится всё больше. К А. Иванову, А. Рубанову, А. Терехову устойчиво присоединились женские авторы – Фигль-Мигль и Е. Чижова, подтягиваются уверенно и другие (а Ш. Идиатуллин с настоящим эпосом «Город Брежнев» вообще перепрыгнул сразу через несколько призовых ступеней).»

Леонид Абрамов:
««Город Брежнев» о гопниках. Место действия – Набережные Челны. Мне ещё далеко до её последней страницы, но уже кажется, что так о нашей истории ещё никто не писал. Есть книги «Бандитская Казань» и «Бандитский Татарстан», созданные в соавторстве Максимом Беляевым и Андреем Шептицким. Но у них документальный жанр. Шамиль Идиатуллин же с помощью художественного языка помогает увидеть те события глазами самих участников – подростков. С любопытством читаю и отмечаю, что наконец-то у нас появляется своя плеяда молодых талантливых писателей.»

Портал ReadRate:
«Какой фильм может получиться: в меру ностальгическая и смешная картина о советском детстве, которая возьмёт самое лучшее от «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён» и «Курьера».»

Наконец, отзывы на «Город Брежнев» появляются в соцсетях, блогах и на упомянутых онлайн-площадках.

«Совок середины 1980х + гоп-стоп + Уэлш + Балабанов + вам и не снилось + детектив + производственный роман про будни завода и прочие перебои с чугуном. Толстый и душераздирающий всем всем всем»

«Будучи практически одногодкой главного героя и проживая в подобном промышленном городе, мне было любопытно следить за ходом его приключений, а также описанием быта и нравов того времени. В последнее время книги и фильмы об СССР можно условно подразделить на две категории. В одних нам хотят вбить в голову некий монстрообразный силуэт страны, в которой все были под колпаком у КГБ, где было всё мрачно, затхло и плохо. В других же подаётся некая сусально-слащавая картинка советских времён.
Шамиль Идиатуллин отошёл от этих клише, и показал нам в своей книге жизнь, какой она была на самом деле — без прикрас, без преувеличения, без лишних ужастиков и ненужного сюсюканья. Да, это очень хороший, лирический роман-ностальгия о добре и зле, предательстве и дружбе, опыте и разочарованиях.»

«Мы с автором практически ровесники и категорически утверждаю, что моё детство не было настолько беспросветным. Вопрос – что хочешь найти ? Опарыши в навозе? – Этого добра достаточно в любой местности и любом временном отрезке. Для этого нет нужды лезть в прошлое. Просто включи новости. Говнописатель решил заработать на теме «Моя жизнь – дерьмо» Имеет право, тем более, что тема крайне доходная. Однако, возникает логичный вопрос: если автор не видел вокруг себя ничего кроме сортира, то кто он сам по жизни?»

«Помните притчу о слоне и трех слепых? Шамиль Идиатуллин в своем романе «Город Брежнев» сделал ровно то, что делает журналист, чтобы получить представление о слоне. Он дал высказаться каждому слепому – на его собственном языке, с его кругозором и представлениями о том, чем именно слон может ему угрожать и как надо спасаться.
Слон – это время начала 80-х в Советском Союзе. Он еще мощен, но внутренние болезни уже начали его подламывать. Война в Афганистане, дефицит всего, полный отрыв идеологии от реальности, начинающиеся маргинализация подростков, развал семьи и рост преступности – процессы, которые нельзя назвать просто фоном для сюжета. Именно они складываются в первый сюжет романа, двигают действие и управляют логикой поведения героев. Второй сюжет – это то, как люди отзываются на наступающее на них время и делают свой выбор. Защищать или спрятаться – для мужчин, быть подругой или так, на время – для женщин.»

«Героям не сопереживаешь, потому что они элементы системы и смирились с ней. В те годы уже были фарцовщики, спекулянты, подпольные дельцы, старавшиеся нажиться на издержках социалистического строя. Персонажи же сего романа – заводские трудяги, перебивающиеся с получки до зарплаты и поэтому к ним нет симпатий. Молодежь дерется, потому что ей больше нечего делать. Да и чего еще ожидать от тех, кто обитает в индустриальном гетто из однотипных высоток? Автор слишком многословен и диалоги слабо двигают развитие сюжета. Можно спокойно пропустить пять глав подряд и нить повествования не теряется. Затянутые заводские сцены надо было вообще выкинуть из текста – чувствуется недоработка редактора. Кислый привкус производственного романа портит впечатление и так не от самого выдающегося произведения. На выходе имеем нуднейший долгострой, столь же зевотный, как и речи дорогого Леонида Ильича.»

«первые страницы напомнили Захара Прилепина и, почему-то, Елену Чижову. Главному герою 13 лет, а это добавляет ощущение что читаешь Астрид Линдгрен, в советских реалиях, с ароматом макаронной запеканки и треском китайского мафона.»

««Здесь не жить хорошо, а на грузовике насквозь проезжать.» Джинсы, дискотеки, драки стенка на стенку, отцы не понимают детей, дети не понимают отцов, да и секс, кто бы что ни говорил, в СССР есть.»

«Там есть легкий ностальгический флер, конечно, но он — по детству, по юности, а не по этому мироустройству. И есть — с самого солнечного приморского начала — ощущение некоторого ужаса, на котором на самом деле выстроен этот мир — привычный и вроде устойчивый, хотя и неказистый.»

«Сразу хочу отметить, что эта книга вряд ли будет интересна молодому поколению. Многие моменты будут просто-напросто непонятны, потому что нынешняя жизнь кардинально отличается от жизни школьника из 1983 года. Для тех же кто имел возможность жить в то время, книга станет самым настоящим подарком, особенно для тех, кто жил на улице и старался быть в тренде. (…) Вообще, воссозданная им атмосфера жизни в 1983-1984 году, наверное, получилась до боли знакомой всем тем, кому довелось в то время жить. Погружение в текст происходит моментально, от чтения этой книги иногда пробегают мурашки, настолько близко передает автор даже малейшие детали.»

«Первый раз за много-много лет и, наверное, первый раз во взрослой жизни стало страшно читать дальше…»

«Книга очень сильная, хотя остается впечатление, что автор писал на одном дыхании, не работал над ней — как сложилось, так и сложилось. Композиционно можно было бы отточить, избавиться от провисаний. В нарочитую примитивность языка (повествование ведется от лица персонажей, людей незатейливых) можно было бы добавить красок. В сюжете есть грубоватые швы. В целом — одно из сильнейших читательских впечатлений последнего времени, книга не отпускает.»

«С первых строк погружаюсь в атмосферу бандитских Набережных Челнов — клянчания 10 копеек, пыряния ножичком, всё, как рассказывала мама. Всё с какой-то блатной романтикой сделано — однозначный дислайк.»

«У Идиатуллина получилось то, что не получается почти у всех:
В повествовательной форме, без прямых обвинений, сгущения красок и захлёбывания эпитетами показать всю несуразность Совка. Всю его нелогичность и глупость.
Шамиль смог показать быт (и быт советский, прошу заметить) так, что от него не тошнит. Ты понимаешь абсурдность, ущербность и безысходность этого самого быта, но в то же время тебе не противно.
Детская и советская наивность главного персонажа по ходу повествования то смешит, то умиляет, а порой и злит.
Роман полон мелких подробностей того советского странного очень нелогичного периода, который, слава Богу, закончился. Но читать об этом интересно. Особенно, если написано так хорошо.»

«Книга поразила жестокостью и безысходностью советских людей начала 80-х.»

«Реально прошлась по улицам своего детства и своего комплекса Набережных Челнов. Читается легко и показана действительность 80-х годов, всё как было при нас, когда мы такими же 14 летними подростками росли в городе Брежнев! Да, были времена точно такие в Брежневе, но мы всегда, как и герои книги звали город Набережные Челны. «Широкоштанники» так мы звали наших пацанов, многие их которых погибли от драк и разборок.»

«Очень долго читала. Сразу проглотить такое невозможно. Автору большой респект. Все герои живые, настоящие, как и ушедшая эпоха великих строек, социализма еще без человеческого лица, а потому еще верящего в светлое будущее. Которое у нас никак не построить.»

«Нелюбимое время, нелюбимая среда, всё нелюбимое и всё не моё. Но почему-то на три дня выпала из жизни, вцепившись в эту книгу. Похоже, что это показатель.»

«Эта книга захватила полностью. Давно такого не было, чтобы любую свободную минуту хотелось читать, читать и читать. (…) А вообще, это рассказ о том, как и чем жили подростки в 1980-е годы: это и школа, и пионерский лагерь, и первая любовь, и дружба. Но интереснее всего описано, как протекала жизнь после школы. А жизнь была такова, что, когда Артур – главный герой романа, рассказал откровенно о себе отцу, у того вырвалось: «Бедненький мой». И это так отреагировал мужчина, отец, который просто горел на работе, а жизнь сына шла параллельно. Есть в романе и страницы о работе КАМЗа. Но эта производственная тема совсем не напрягает, даже интересно, как решались форс-мажорные обстоятельства в то время, что делали, чтобы смягчить последствия санкций США (а они были введены из-за вторжение СССР в Афганистан).
Одним словом, если хотите полного погружения в чтение – роман «Город Брежнев» Шамиля Идиатуллина — самое то.
Эта книга к прочтению ОБЯЗАТЕЛЬНА.
Кстати, обложка книги — ни о чем.»

«Фотография на обложке правильная) Сталин, Хрущев, Брежнев, хоть Навальный, а в 14 лет только любовь и нужна (важна).»

«Нельзя сказать, что я безумно ностальгирую по 1983 году, но я так сладостно провалилась туда! Давно я не видела перед собой такого… нефальшивого произведения. Я неизменно вижу в фильмах и читаю в рассказах про то время фальшь. Хоть в мелочи, да надувают. А тут вот прямо всё оттуда, вплоть до словечек (которыми я, к слову, до сих пор радую окружающих — моё «зазырить» срисовал весь офис))))
В общем, рекомендую.»

Сиськи и масиськи навсегда

Я ж похвастаться забыл! У ГБ теперь есть гимн (универсального применения). Гениальный автор пытался утаить творение от страждущей общественности — и мы с удовольствием исправляем этот досадный промах:

Николай Назаркин
Ничего секретного в этой записи нет, но я уже один раз получил по башке от хорошего человека, когда что-то слегка неприличное написал, а у него, человека, малолетние племянницы читают. Так что перестраховываюсь и открываю, заодно, только для тех, кто, как мне кажется, поймёт: те, кто читали, смотрели или собираются.
Читали прекрасного Шамиля Идиатуллина, а именно его «Город Брежнев». А смотрели ролик, найденный мной по наводке прекрасной Асей Шев. Вот он:

Если не смотрели, то пожалуйста, посмотрите сначала песенку, она коротенькая и хороша сама по себе!
Посмотрели? Мотив в голове крутится? Тогда читайте мою рецензию. Или пойте:

Continue reading

“Автор, миленький, пусть у них будет всё хорошо, ну пожалуйста!”

1. «Так иногда слушаешь чью-нибудь длинную подлинную историю, то и дело ловишь себя на мысли, что ну нет же, да ну вы что, не может такого быть, но по некоторым — многим — частностям то и дело сверяешь рассказываемое со своими воспоминаниями, что попрятались под всякие коряги, и понимаешь, что, нет, не заливает рассказчик.
Вот эта непрестанная инстинктивная сверка с действительностью добавляет роману эффект «Ведьмы из Блэр»: постоянное хождение вдоль кромки бытового кошмара. Настоящие, кхм, неприятности происходят в романе то и дело, но ощущение, что все это — один из тысяч залов преисподней, возникает далеко не только из-за этого. Причем преисподней куда более достоверной, чем любые ады мировых религий. В ней можно жить и не замечать ее. Целую жизнь не замечать можно. И с такими текстами как раз отчетливо понимаешь для себя, каковы они, черты существования, которые превращают это самое существование в ад.»

2. «Автор знает и любит то, о чем пишет. Недовольные фейсбучные критики упрекают его кто в очернительстве, кто в приземленности. Я возражаю – в книге нет никакого давления на читателя.
Это книга о нас и для нас – тех, кто успел вступить в пионеры. Главы – несколько месяцев 83-го и 84-го: идет война в Афганистане, заканчивается правление Андропова. Герой – четырнадцатилетний подросток, место – город, выстроенный вокруг КАМАЗа. Это что-то вроде романа воспитания, скрещенного с семейным и производственным романами. Он битком набит советскими реалиями. Хотя детство в маленьком городке было другое, в этом чтении есть радость (и горечь) узнавания. И ещё одно детское впечатление – две трети книги ты мысленно просишь: “Автор, миленький, пусть у них будет всё хорошо, ну пожалуйста!” Давно уже я не читала художественный текст с таким чувством.»

Удивительный дуплет проекта «Голос Омара»: через день после замечательной рецензии Шаши Март на «Город Брежнев» вышла замечательная и совсем иная рецензия Елены Мотовой.

Патологическая слабость подчинения гуманному месту ®

Тем временем завершился прием работ на конкурс «Фанткритик». Опубликованы 27 текстов (анонимных пока), три из них утаптывают мое яшмовое творчество.

Во-первых (я уже хвастался, но опять не удержусь), это душевная похвальная рецензия на «Это просто игру»:
(«Лично мне кажется очень важным этот момент. Один на один, всего лишь вдвоем, герои вряд ли смогли бы решить подброшенную им виртуальностью головоломку. Но, в отличие от большинства подростковых текстов, герои «Это просто игры» не гордые волки-одиночки, а друзья среди друзей. Они ищут и находят поддержку в семьях. Они ищут и находят помощь у ровесников — сначала у близких друзей, потом и массовую, у большого сообщества. Ведь просить и получать помощь — не значит ничего не делать самому. И Настя, и Максим успевают за неполные трое суток своротить горы, совершить по нескольку невозможностей — потому что каждый из них не имеет права сдаться, каждый борется за что-то больше, чем собственная жизнь.»)

Во-вторых, безудержно сердитая рецензия на «Город Брежнев»:
(«Предыдущие книги Идиатуллина, в частности «Убыр» и «За старшего», имели патологическую слабость: в них все было подчинено так называемому гуманному месту, язве русской литературы. В «Городе Брежневе» гуманное место становится еще и общим местом. Все те нравственные ситуации выбора, в которых оказываются герои, усредненно-дистилированные, взятые словно бы не из жизни, а из советского учебника нравственного воспитания. Еще до нравственного выбора героя известно, что он поступит, как полагается советскому (или «советскому», если мы говорим о модели реальности) человеку. Гуманность упаковывается в уже готовые схемы для экспонирования все в том же музее. Артур (да и другие герои тоже) периодически вслух или про себя проговаривает моральные установки: «Родина. Ну, Родину мы все любим, и вопроса, отдам ли я за нее жизнь, вообще нет. Подразумевается, что отдам, и любой отдаст, и никто нас даже не спросит. Потому что это Родина. Так положено». Это речь мальчика? Советского мальчика? Или это «игра» в речь советского мальчика? А если «игра», то тогда и мораль становится «моралью».»)

Ну и тщеславно отмечу деловитое упоминание «СССР™» в очень интересной статье о «красной утопии»:
(«Показателен «СССРтм» Ш. Идиатуллина – описывается некий социальный эксперимент, персонажи пытаются организовать научно-техническую революцию в буквально «свободной коммунистической зоне». Но эксперимент подавляется внешними силами. Почему? Он воспроизводит образ единичного промышленного скачка, который идёт в рамках локального проекта. И такие единичные скачки без громадной военной мощи – уязвимы. Их затаптывают конкуренты. Хорошо ещё, что в романе всё кончилось не как в Парагвае в XIX-го века, с истребление большей части мужского населения.»)

Указания на то, что «ГБ» и «СССР™» таки не фантастика, а «ЭПИ» написал некой пронырливой старик Измайлов, мы с негодованием отметем как неподготовленные. И будем фантастически хорошеть.

«Это означает, что Левиафан умер»

«Поздний застой. Цой курит у дверей кочегарки. Слово «йогурт» значит примерно то же, что «жаботикаба». Стеклянные бутылки сдают в молочный. Всё вроде бы и неплохо, но…
Один и тот же прием, который Идиатуллин проводит раз за разом на каждой сюжетной нитке романа, беспощадно выявляет суть происходящего. Герои нащупывают норму и логику социальных взаимодействий внутри какой-то части мира – той, где они живут; встраиваются в эту — чаще всего, вполне для них приемлемую – норму; согласовываются между собой и уже было начинают рассчитывать на спокойную работу и хотя бы промежуточный хэппи-энд – как в ситуацию на всех парах вламывается оснащенный более сильными кодами актор совершенно иной нормы и разносит в клочки только-только налаженное согласование. На каждом уровне. Школьные курсы самообороны, заводская система снабжения, воровской договорняк, профсоюзная работа, права работающей женщины, производство военной техники и комсомольский активизм. Ни одна из исполняемых в романе норм не является сквозной, понятной для всех участников происходящего. Ни одну согласованную участниками деятельность не удается довести до заранее поставленной цели. Хотя нет, вру – героям один раз за текст удается успешно налепить и поесть пельменей. Всё.
Нет, это не революция. В революции каждый участник более-менее представляет нормы восприятия и поведения другого. Те, кто вешает буржуя на фонаре, отлично представляют себе буржуя, а те, кто с винтовками разгоняют самосуд, чтобы сослать буржуя за Можай или расстрелять его по распоряжению тройки – отлично понимают вешальщиков. В революции люди могут быть носителями разных норм – но каждая норма сама по себе имеет внутреннюю логику и каждый носитель, часто непроизвольно, маркирует свою принадлежность к ней. В реальности города Брежнева каждый носитель какой-либо нормы вызывает у других тяжелейшее недоумение. Практически все персонажи друг другу инопланетяне. Если бы дело ограничивалось несмешиванием демонстрационной и практической норм (о чем писали уже очень многие советологи), было бы куда легче. Да оно и было легче. Раньше. Но теперь даже демонстрационная норма противоречива внутри себя (гордимся ли мы воинами-интернационалистами? Какой заказ важнее – военный или экспортный?), а что из себя представляет практическая норма, вообще страшно сказать. По большому счету, она сведена к биологической – «кто боится, тот и не прав». Толстенький трусливый мальчик требует у вооруженной кодлы «чирик» — и получает. Просто потому, что слишком устал и перепсиховал, чтобы испугаться. А они знают достаточно, чтобы бояться. И аналоги этой коллизии – то там, то тут – вспыхивают на крупных партийных заседаниях, в конфликтах силовых ведомств, в спорах начальников с подчиненными. Где-то тут рождается будущая «борзость» девяностых годов – разучись бояться, гони, пока дышишь.
Макросоциальный объект, который живущие в нем люди привыкли воспринимать как целеполагающий, направленный и в достаточной степени предсказуемый, на глазах теряет связность. Задаваемые им функциональные роли превращаются то в тени, то в изнанки самих себя. Кто здесь отважный комсомолец, вожатый для ребят; кого на самом деле бережет милиция; кто герой, кто шпион, а кто контрразведчик (ни тех, ни других реально не существует, да что толку) – разобраться решительно невозможно. Маркеры этики, доселе четко выдававшие принадлежность к тому или иному объединению людей, не обозначают фактически ничего, поскольку в координатах самого носителя он может все еще быть честным служакой, убивая или воруя; а может быть нищим изгоем, фактически поднявшись до ответственных позиций в большом производстве. И в тот момент, когда очередной герой осознает, что нет вокруг него никакого на самом деле, кроме доступного на зуб и на ощупь, и никаких взаимных обязательств, кроме личных – это означает, что на этой небольшой территории Левиафан умер.»

Журнал «Новый мир» выложил в открытый доступ совершенно колоссальную статью Анны Михеевой про умирающих Левиафанов, производственный роман и «Город Брежнев».