Коза кричала нечеловеческим голосом

«Варвара сидела на тахте, беспокойно следила за Бузыкиным. Он черкал и правил работу.
— Очень плохо, да?
— Да нет, не очень.
— Но ты же все вычеркиваешь?
— Не все. Но какие-то вещи я не могу оставить. Ну, вот: «Коза кричала нечеловеческим голосом».
— А каким?..
— А никаким. Просто кричала.»

Александр Володин, «Осенний марафон» (итоговая версия 1979 года, переделанная совместно с Георгием Данелией из сценария «Горестная жизнь плута»)

«У одного известного ленинградского романиста я как-то читал про козу, которая «кричала нечеловеческим голосом». Так вот, наш Жмурик тоже заорал нечеловеческим голосом, когда первый раз в жизни увидел одесситку с бельмом на глазу.»
Виктор Конецкий, «Петр Ниточкин к вопросу о психической несовместимости» (1971 г.)

«Психологи придумали адскую шутку для того, чтобы выяснить психологическую совместимость. Вас загоняют в душ, а рядом, в других душевых, — ваши друзья или враги. И вы должны мыться, крутя смесительные краны, а на вас льется то кипяток, то ледяная вода — в зависимости от поведения соседа, ибо водяные магистрали связаны.
Так вот, посади нас психологи в такой душ, я бы немедленно сварил Георгия Николаевича Данелию, а он с наслаждением заморозил бы меня. (…)
— Тебе надо читать умные книги, а не резаться в «козла» день и ночь! — орал я под занавес. — Ты «корову» пишешь через «а»! А лезешь в писатели! Ваши дурацкие сценарии никогда не будут произведением искусства! Даже Бог и сатана, запустив в производство мир, выкинули сценарий в преисподнюю!
— Ты никогда не будешь драматургом! — орал он. — Ты знать не знаешь, о чем пишешь в своих дурацких книгах! А в драматургии надо знать!»

Виктор Конецкий, «Сценаристы и режиссеры в море» (1973 г.)


Конецкий слева, Данелия затягивается

«Когда фильм «Путь к причалу» вышел на экраны, Конецкий позвонил и попросил меня срочно приехать в Ленинград.
– Зачем?
– Приедешь – узнаешь.
Он встретил меня и прямо с вокзала повез в сберкассу. Снял с книжки деньги и протянул мне толстую пачку:
– Потиражные за сценарий. Здесь твоя доля – две тысячи триста пятьдесят. Пятьдесят процентов.
Я в той или иной степени работал над всеми сценариями к моим фильмам. Но меньше всего я работал над этим сценарием.
– Я сценарий не писал и денег не возьму, – сказал я и вышел из сберкассы. Конецкий – за мной:
– Ты много придумал.
– Это неважно. Я не написал ни строчки.
Тогда он положил деньги на перила мостика (мы шли по мостику через Мойку), сказал:
– Мне чужие деньги не нужны, – и пошел.
И я сказал:
– И мне не нужны.
И тоже пошел. А деньги лежали на перилах. Две тысячи триста пятьдесят. Машину можно купить, «Победу».
Фанаберии у нас хватило шагов на семь. Подул ветерок, мы развернулись и, как по команде, рванули назад.»

Георгий Данелия, «Тостуемый пьет до дна» (2005 г.)

Именно этот человек был послан (с)

Виктор Конецкий, «Из семейной хроники»:

«Когда отец вышел в отставку и начал тихо спиваться, у него пробудились литературные наклонности. Вот образец его творчества, напечатанный на машинке и подклеенный на первую страницу «Краткого курса истории ВКП(б)». Книга была подарена мне с приказом никогда с ней не расставаться.
«ПАМЯТИ ВАЛЕРИЯ ЧКАЛОВА. Я вношу предложение, чтобы на каждом военном самолете был портрет Валерия Чкалова.
Пусть его прах покоится в Кремлевской стене, но его облик должен всегда парить в небесах. Пусть его улыбка, встречаясь с лучом солнца, скажет солнцу, что он жил для Советского народа, что десятки тысяч летчиков носят в своих сердцах Великого летчика Великой Страны Социализма, которую ведет Великий СТАЛИН. Тяжела утрата.
Я знаю, что ты, солнце, не веришь, не хочешь верить, что ЧКАЛОВА нет, что не прилетит к тебе в поднебесье Валерий, что своими крыльями он больше не будет ласкать твои лучи в поднебесье. Ты любишь его, солнце, первой чудной любовью, того, кто первый долетел до тебя, кто первый коснулся тебя, тебя, солнце, которое дает жизнь.
Он первый рассказал тебе о счастье Социалистической страны, он первый рассказал тебе там, в недосягаемой высоте, о правде земной и на своих крыльях принес тебе привет от Великого Сталина, который своим гением согревает человечество.
О, Великое солнце-жизнь, ты пошлешь свои жизненные лучи в Страну Советов, на ее необозримые поля, леса, реки и долы и чтобы мы поняли тебя. Солнце, ты в своем спектре добавишь новый цвет, который назовет человечество ЧКАЛЫЙ.
Этот Чкалый цвет, в грядущих боях, будет светить Сталинским соколам и, переплетаясь с улыбкой Великого Вождя, гения человечества, будет нести победы, победы и еще раз победы трудящимся всего Мира».

Вся орфография, пунктуация остаются подлинными. Больше всего мне нравится «Чкалый цвет». Удивительные прокуроры жили в ту эпоху.»

Я это, собственно, к чему. Эта эпоха ту заткнет куда не надо. У нас не то что прокуроры — главреды удивительные.

И аж заколдобился

Это у меня уже мантра какая-то — прав был Виктор Конецкий, указывая: если что и похоже на жизнь, так это бульварное чтиво нижайшего пошиба. Но, елки зеленые, даже я, такой мантрический, был бы эстетически оскорблен, встретив эдакое сочетание в покетбуке или телесериале. А теперь читаю в новостях и нервно хихикаю: «86-летний внук Льва Троцкого Эстебан Волков».

Кое-что в этом мире не меняется

«- …Кстати, это правда, что у вас поставили «Турбиных» на телевидении?
– Увы, да. Володя Басов. Феерическая пошлятина и дерьмо. Булгаков волчком в могиле вертится с тех пор.
– Следовало ожидать, – заметил Некрасов.»

Виктор Конецкий, «Париж без праздника» (1989 г.)

Выходные высокой культуры быта

В выходные разбирал балкон (который после ремонта приобрел удивительно собранный вид), тешил старые болячки, читал и смотрел. Отчитываюсь.

«Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография».
Небезупречно сформованная, но довольно любопытная подборка писем, заметок и интервью разных лет. Отдельных жемчужин две — остроумнейшая переписка с киноведом Галиной Долматовской и сценарий «Через звезды к терниям» (по мотивам знаменитого рассказа о психологической несовместимости и матросском коварстве). Ну и роскошные тезисы из дневников отчаянно юного офицера Конецкого, который горько сетует, что Паустовский так и не ответил на письмо с переживаниями «отчего же в литературу лезут люди, не столь беззаветно преданные марксизму-ленинизму, как Вы, дорогой Константин Георгиевич».
На любителя, короче — но я как раз любитель.

Артур Кларк «Лунная пыль».
В нужное время я прохлопал почти всего Кларка, начиная с «Одиссей». Отдельные рассказы и журнальные куски «Фонтанов рая» не взволновали. Между тем (сейчас Америку вместе с Цейлоном открою), Кларк — автор исключительный, а повесть про спасение утонувшего в пыльном море лунохода является образцом умной и очень сбалансированной фантастики (сверх этого она пугающе напоминает о «Курске», но вспоминать не хочется — особенно учитывая, как по-разному завершились истории).

Еще я посмотрел три киношки — «Солт» Нойса, «Мачете» Родригеса и «Призрак» Полянского. Крайне доволен, ибо мудро готовился к худшему — а в итоге набрал кучу позитивных эмоций.

«Солт», конечно, бред увядшей брюквы — зато Джоли дивно хороша (но еще полкило — и доиграется). Зато-2: мне стало понятно, наконец, на фига политическое руководство США летом устроило шпионский мегаскандал с разоблачением ничего не успевших российских нелегалов и спаливанием крота в СВР, которому мы явно и обязаны разоблачением. Все очень просто: политическое руководство США посмотрело «Солт» — судя по срокам, еще недомонтированную версию, а судя по панической быстроте реакции — версию без хэппи-энда. Посмотрело, значить, и решило от греха схлопнуть весь этот грубозабойщиков СМЕРШ на ранней стадии, пока засланцы КГБ не начали президентов пачками отстреливать. Тоже дело, чо.

«Мачете» — удивительно честное исполнение обещания. Это и впрямь тот самый трейлер к «Грайндхаусу», раздутый в сто раз и наполненный леденцами, жувачками, Сигалами с де Нирами, голым профилем Джессики Альбы, скоростным спуском по кишкам противника и прочими взаправдашними пистонами. Мечта любого нормального пацана, не обремененного эпилепсией.

А «Призрак» доказал мне, наконец, что Полянский коли не великий, так очень толковый мастер, умеющий внятно рассказывать несколько старомодные, но увлекательные истории. Припадание к раннему творчеству классика меня в этом не убеждало — зато заставляло страдать в связи с тем, какой я дурак, что ничего не понимаю. Страдания облагораживают — так не быть мне более благородным.

Отчет окончен.

«Завтрашние заботы»

Виктор Конецкий

Конецкого я люблю с детства, с купленного в букинистическом отделе магазина «Глобус» малоформатного сборника рассказов, в котором были в числе прочего несколько историй Петра Ниточкина. Какую-то из них, про невезучего Альфонса, я, помнится, даже порывался рассказать со сцены, когда классе в девятом меня пытались впрячь в плуг концертной самодеятельности. По счастью, эксперимент не случился – а то худо пришлось бы аудитории: я тогда абсолютно не умел медленно читать и медленно говорить, этому меня только Москва научила (о как я страдал).
Виктора же Викторовича я с тех пор выслеживал и собирал где возможно, благодаря изощренности издателей многие повести и рассказы представлены в моей библиотеке полудесятком экземпляров – это не считая выдирок из «Невы» и «Звезды», которые я изящно сшивал под единую обложку. Как всякий на моем месте Плюшкин, я полагал, что коли читаю все подряд и собрал всего возможного Конецкого, то, значицца, и прочитал всего и навсегда. Ан нет, показала каникулярная ревизия. И это было одним из славных моментов затянувшегося праздника.
Короткая ранняя повесть «Завтрашние заботы» о моряке, который встретил любовь, глупо промахнул мимо и отчаянно рванул обратно, легко и беспощадно демонстрирует, что Конецкий смолоду был одним из лучших, умных и честнейших писателей – и обидно недооцененным.
У меня все.