Ирина Андронати, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский

Лет 20 назад я окончательно убедился, что лучший в мире писатель – Владислав Крапивин, заставил родителей выписать помимо «Пионера» «Уральский следопыт», где печатался автор «Голубятни», и принялся расстраиваться. Потому что повести «Тайна пирамиды» или «Тополиная рубашка» слабо соответствовали моему представлению о книгах лучшего в мире писателя. Я, помнится, даже отправил ему письмо с рядом упреков и ценных советов, и получил теплый ответ крапивинской снохи. Совершенно не помню, чего я там напредъявлял и нарекомендовал. Кажется, предлагал не повторяться, не излагать сотый раз вялые сказки про Тюмень конца 40-х, не юморить лирично на современные темы, а вернуться к жестким конфликтам типа тех, на которых строились «Журавленок» или та же «Голубятня». Лариса Крапивина меня почему-то не отчитала, Владислав Крапивин немедленно взялся за «Острова и капитаны» — и жизнь снова стала прекрасной.

Лет 10 назад, когда я уже знал, что Лазарчук и Успенский – лучшие в мире российские фантасты, я в какой-то АСТовской книжке увидел анонс их совместного романа «Посмотри в глаза чудовищ» (безумец Аль-Хазред из Конотопа, конец света, Николай Гумилев – ну, все помнят), взвыл от восторга и принялся искать. Вхолостую. В Казани книги просто не было, а приятель, которому «Чудовища» были заказаны в Москву, заявил, что купил последний экземпляр и желает его оставить себе, потому что, оказывается, круто. Гад.

Книгу на прочтение я, конечно, выбил, потом купил – в экзотичном каком-то книжном отделе хозяйственного магазина на Серова почему-то, — потом купил переиздание, потому что первую книжку замылили… Ну, и так далее. В общем, предчувствия меня не обманули. Классика, как и сказано в диагнозе.

«Гиперборейская чума» показалась странноватой и как-то откровенно амбидекстерной, что ли. В первой книге нельзя было уверенно сказать, что вот эту линию писал Лазарчук, а вот эту – Успенский, все как заверте… в начала, так и верте… до победного звонка в дверь. В «Чуме» идентификация проходила гораздо легче: видно было, что большую часть современщины (кроме откровенной юмористики) ваял Геннадьич, а большую часть флэшбэков (кроме жесткача и тонкостей темпоральных перескоков) гнал Глебыч.

При этом «Чума» была стройнее, мускулистее, и не наследовала дисквалифицирующий порок сиквелов. Их, как известно, губит желание автора дать читателю все любимые компоненты первой части, только с коэффициентом 2. А в «Чуме» не то что ящеров – даже Гумилева не было.

Кабы не Коломиец и не иоаннобогословские интонации, ни одна бы зараза не сказала, что это второй том трилогии.

Про «Марш экклезиаста» сказать подобное невозможно. Он четко привязан и к первой, и ко второй книгам. И в этом его главная беда.

Авторы попытались доказать, что можно и омуля съесть, и подняться высоко. То есть сделать классический народный сиквел, в котором увязать все разбросанные по стартовой дилогии линии и вообще, смастерить замысловатый бантик на всем, что шевелилось. И при этом сделать аутентичный лазарчуковско-успенский сиквел, в котором герои, проблемы и заморочки первых книг – лишь ступень для подскока.

Эксперимент удался. «Марш экклезиастов» отвечает на большинство вопросов, родившихся у пытливых читателей «Чудовищ» и «Чумы». При этом книга не пережевывает заявленные уже сюжеты, а бойко движется вперед, выдерживая фирменный стиль и уровень лучшего тандема (или как его там теперь назвать) современной отечественной литературы.

А книга не удалась. Не потому что там слишком много героев и слишком много сюжетных линий. Сроду это Лазарчука с Успенским не выбивало из седла. Просто пучок вышел незаарматуренным. Нет среди героев главного, нет среди сюжетных линий основной, и нет среди мелких стычек той глобальной войны, в которой не стыдно сгинуть.

Зато есть ощущение, что и Лазарчуку, и Успенскому прежние персонажи надоели настолько, что они решили просто над своими героями поиздеваться – за читательские деньги. А Андронати, выполнявшая, видимо, функцию редактора, бороться с этим не решилась.

Правда, есть подозрение, что питерская чета отодвинула Успенского от основной работы, подрядив писать только арабскую линию, ту самую, что в издании «Амфоры» выполнена почти нечитаемым шрифтом. Но это подозрение мы отбросим как недостойное и продолжим расстраиваться по совокупности факторов.

В «Посмотри в глаза чудовищ» поэт и всеобщий спаситель бился за выживание человечества с цивилизацией ящеров. В «Гиперборейской чуме» сыщик-саксофонист и добродушный врач бились за смысл жизни с бандой доисторических богов, а два красных машиниста – с интервентами и коллаборационистами. В «Марше экклезиастов» поэт и спаситель бьется головой о стенку, а остальные десятки героев то вяло, а то и резво нарезают круги по планете в поисках друг друга. Степан Николаич оказывается обаятельным подростком, но на главного подчеркнуто не тянет: авторы постоянно стягивают с него одеяло в пользу змеиного куратора и таджикского строителя, но и тех чести не удостаивают. Получается рассыпушка.

Прежние враги оказываются друзьями либо придорожными столбиками – и неминуемо сваливаются в разряд милых второстепенных персонажей. Новый враг проявляется дважды и исчезает, не оставив даже запаха серы. Может, это намек на четвертую часть. Может, очередной бантик, не докрученный до фиги.

А может, отсыл к заголовку: маршируй — не маршируй, и это тоже пройдет.

Надо найти подростка, который письмо авторам написал бы.