По просьбам трудящихся выкладываю начало рассказа (и одну из гениальных иллюстраций Александра Храмцова).
Тубагач
Зеленая гроза полыхала всю ночь, а наутро вырос тубагач. Первыми об этом узнали старшие, потом пацаны Ситиграда, а последним — Булгак, который все утро пытался починить челнок.
Когда Булгак прибежал на поляну, галдящая очередь завершала уже второй виток. Судя по штанам и локтям в серо-зеленых полосах, пацаны стояли в очереди второй, если не в третий раз. А Булгаку пришлось топтаться минут двадцать, чтобы впервые увидеть тубагач.
Он был как на картинке в учебнике – толстенное невысокое, в полтора человеческих роста, дерево с корявой серебристой корой, мелкими круглыми листьями на редких ветках и как будто срезанной макушкой. Рыжий Борхе забрался на макушку в три движения – ногу на ветку, пальцами за кору, раз-раз, и он уже наверху. Очередь взвыла, Борхе салютанул друзьям и солдатиком нырнул в дерево, будто в колодец. Гомон стих, чтобы все услышали, как тубагач скрипит, еле заметно поникая ветками.
А потом стук – и Борхе вылетел из ствола, как с батута, растопырив руки и ноги в воздухе и рухнул на кучу травы, едва не промахнувшись. Очередь взревела, Борхе вскочил, задрав перемазанные кулаки, и завопил громче всех. И тут же побежал в конец очереди.
В тубагач уже неловко лез толстый Бо, а пацаны из головы очереди, примериваясь, охапками и пинками передвигали кучу травы чуть подальше от дерева.
Когда подошла очередь Булгака, тубагач вырос раза в два: нижняя ветка теперь была на уровне школьного турника. Стоявший впереди Андерс, мускулистый блондин с причесочкой, ловко подпрыгнул, подтянулся и сделал выход на две.
Булгак смотрел на это с ужасом. Подтягиваться он так и не научился, а зачет по физподготовке сдал, пробежав два дополнительных кросса. Бегать Булгак любил и умел. Бег часто спасал. Но сейчас спасти не мог – на дерево ведь не забежишь.
Тубагач заскрипел и издал глухой треск. Андерс вылетел с улюлюканьем, раскинулся звездой, ухнул глубоко в кучу травы и полежал там, хохоча. Булгак нерешительно шагнул к стволу, посмотрел наверх, сообразил, что не запрыгнет, и заелозил носком башмака по толстым трещинам в коре, подыскивая опору.
— Идёшесь, не идёшесь? – спросили сзади.
Булгак занервничал и заелозил обеими ногами. Это не помогло. Сейчас выгонят, понял он.
— Хватайсь, — сказали сзади.
Булгака крепко взяли за бока и взметнули к ветке. Он судорожно вцепился в нее и подумал: ну а дальше что?
Те же сильные руки толкнули Булгака в пятки, и он, сам не поняв, как, с маху лег грудью на ветку. Охнул от боли, перебросил ногу, сел верхом, вцепился в следующую ветку и осторожно встал. Ноги тряслись, в голове бухало, в животе был мороз. Снизу насмешливо глядели Абэ и Аксак, дружбаны из старших.
— Спасиб, — прошептал Булгак.
— Ползись быстр, — сказал Абэ.
Булгак выдохнул и полез, оцарапывая локти и ссаживая живот, и вдохнул уже на вершине, перебирая трясущимися ногами по толстому неровному кольцу вокруг темной дыры. «Расшибусь же, — подумал он в панике, — или ногу сломаю, или сознание потеряю, вылечу в обмороке и убьюсь совсем. Все стояли и глядели. Булгак отчаянно зыркнул в сторону дома, прижал ладони к бедрам и ухнул в дыру.
Пугался он дольше, чем летел. Дыра приняла Булгака мягко-мягко, будто толстенным слоем ваты, который плавно, но быстро осел под его весом и со скрипом сжался. Булгак присел и раскинул руки, чтобы удержаться, уткнулся пальцами в мокрый мох, нечаянно черпанув прохладной слизи, прижал кулаки к животу и застыл под оглушительный треск. И полетел.
Тубагач вышиб Булгака, как мяч с углового, — прямо в небо, чуть левее пухлого облака. Сердце упало в ледяной живот и отпрыгнуло в горло, голову раздуло возмущение: что делаете, дураки, я же разобьюсь, вы отвечать будете!
И пришло счастье.
Булгак на долгую долю секунды, сладко обмирая, повис посреди неба, поперхнулся смехом и ухнул сквозь толстый ветер, который рвал волосы и выдавливал горячие, но сразу леденеющие слезы. Ухнул в самую середку кучу травы.
Булгак часто задышал и все-таки засмеялся, раскинув руки и вспоминая, как это было – полет и невесомость.
Как во сне, только страшнее и лучше.
— Вставайсь, Аксак заплющит, — сказал Абэ.
Аксак уже забрался на верхушку тубагача.
Булгак вскочил и рванул в хвост очереди.
Хвоста не было. Была толпа унылых пацанов, которые завистливо озирались на тубагач и ныли:
— Ну Хасаныч, ну давайсь разик, ну мы быстр.
Хасаныч молча посмеивался, поигрывая резаком и поглядывая на нескольких счастливчиков за спиной Абэ.
Булгак вздохнул. Упрашивать Хасаныча бесполезно, все знали.
И все знали, что тубагач запрещен сто лет назад как опасный для жизни и здоровья. За несколько дней он вымахивал выше мачты связи и плевался слепленными из семян ядрами так, что воздух был паутинчато-зеленым на несколько километров во все стороны и вверх. Челнок не пролетит, человек не пройдет, да и задохнуться может. Потом тубагач стремительно высыхал, падал под своим весом и рассыпался в грязную труху.
Поэтому тубагачи полагалось уничтожать – сразу или почти сразу. Совет Ситиграда позволял тубагачу дорасти до трехметровой высоты. Этот вот почти дорос.
— Быстрее, — сказал Хасаныч, и двое последних счастливчиков, Брюс и Бэнки, подсаживая друг друга, заползли на нижнюю ветку еще до того, как Апулей достиг вершины. Остальные заныли громче и безнадежней.
Хасаныч подошел к тубагачу, дождался, пока Бэнки вылетит из ствола, вопя особенно громко, и зажужжал резаком. Тубагач скрипнул, незнакомо крякнул и застыл.
К вечеру он станет звонким полым бревном золотистого цвета с высохшими сучьями. К нему подчалит платформа хозуправления, срежет и утащит на лесопилку.
Пацаны разбредались. Вздохи и бурчание вытеснялись бурными рассказами и криками: «А я еще круче летелсь, гляделсь ты?»
Булгак подошел к тубагачу, чтобы погладить уже совсем серебряную на трещинах кору, и обнаружил, что до сих пор сжимает кулаки. В кулаках была подсохшая слизь, зеленоватая и какая-то крупитчатая. Булгак хотел отряхнуть руки, но почему-то бережно растер крупинки и стряхнул их в карман с застежкой. И застегнул.
И рванул в школу – опаздывал уже, оказывается.
— Четвертную, я так понимаю, опять не принес, — сказала Галина Джоновна. – Что на сей раз: забыл, не успел, зарядить не смог?
Класс гоготнул.
— Челнок побилсь, — прошептал Булгак.
— Потому что надо было как все, брать тему трудовой подготовки к Возвращению, а не вечные твои фантазии про кос… — начала Галина Джоновна и осеклась. – Ладно. Игрушек, значит, больше не осталось, всем спокойней будет. Сделаешь теоретическую работу. Сегодня же пойдешь к Михалычу, возьмешь интервью и подготовишь доклад о Возвращении. Две минуты общим языком. Не вздыхай, это ерундистика, в наше время введение к сочинению больше было. На выставку отдадим. Два дня у тебя, иначе «неуд» в главный табель, понятно? Что такое?
Булгак, стараясь не всхлипнуть, сказал:
— Михалыч боит.
— Не бойся, я предупрежу, — заверила Галина Джоновна, – все расскажет должным образом. Иди сразу после уроков, потом покажешь. Последний трояк – ну, «уд», — тебе на «отлично» исправлю.
— Спасиб, — буркнул Булгак.
— Спа-си-бо! Сколько можно повторять? Хотя бы в школе прошу говорить по-человечески, а не на этом вашем.
— Мы по-человечески не разве? – изумился Бо.
Галина Джоновна вздохнула.
— Вот вернемся на Родную, выйдете вы со своим «Дрась, спасиб, давайсь», — все же хохотать начнут. Умоляю – читайте книги. Понимаю, что трудно, но…
— А когда вернемсь? – спросил Булгак, решившись.
Весь класс смотрел на него. Галина Джоновна смотрела на него. Потом улыбнулась и сказала:
— Ну Булгак. Ну ты разве забыл? «Вечность» ждет нас на орбите. Вот завершим сбор данных и трудовую подготовку – и полетим. Чтобы что?
— Подарить Родной Лучшую! – заученно рявкнул класс.
Булгак кивнул и все-таки переспросил:
— А… Когда?
— Так. Урок давно идет. Хочешь домашнюю работу отвечать? Так и думала. Тогда давай на место, после уроков к Михалычу, две минуты. Открываем раздел четыре, главную страницу: «Средства выживания и подножный корм в лесостепной полосе».
