Я диверсифицирую радость чтения, перекладывая беллетристику нонфикшном — как правило, довольно специфическим. Попробую — в основном для себя, — делать по ходу пометки на освоенном материале.
1. Дмитрий Васильев, "Ислам в Золотой Орде (историко-археологическое исследование)".
Издательство Астраханского государственного университета, 2007 г.
Название лукавое – по сути, книга представляет собой чуть облагороженную версию диссертации Васильева, который вообще-то занимается захоронениями 13-14 веков на территории Улуса Джучи. В прямом смысле – размер и форма насыпи, ямы и надмогильного сооружения, поза покойного, наличие посторонних предметов. С другой стороны, трудно спорить со строгостью этого метода определения веры покойного: лежит лицом к Мекке — мусульманин, меч или браслет в могиле – не мусульманин. Отдельную почти юмористическую категорию составляют захоронения раннего периода распространения ислама: недоученные неофиты то подсовывали под саван дорогому усопшему золотишко, то поворачивали его к Мекке затылком. Общий вывод: «Ислам одержал убедительную победу в мировоззрении кочевников во второй половине XIV века, впитав в себя в качестве дозволенных элементов многие доисламские верования, отражающиеся, в том числе, в погребальном обряде».
Просто цитата:
«Хоронить мусульманина на немусульманском кладбище и немусульманина на мусульманском кладбище шариат запрещает. В этом смысле ислам ничем не отличается от христианства и иудаизма, которые также запрещают хоронить на своих кладбищах нехристиан и неиудеев. Однако, в шариате имеется на сей счёт исключение. Если умирает жена мусульманина — христианка или иудейка, то в случае отсутствия христианского или иудейского кладбища разрешается хоронить её на мусульманском, с условием, что покойница будет лежать в могиле на левом боку, спиной к Мекке. Если умерла беременная женщина-безбожница, жена мусульманина, её также хоронят спиной к Мекке, чтобы ребёнок во чреве матери лежал к Мекке лицом».
2. Гарун Юсупов, "Введение в булгаро-татарскую эпитафику".
Издательство АН СССР, 1960 г.
Очень любопытная книжка с не менее любопытной предысторией.
9 августа 1944 года ЦК ВКП (б) издал постановление «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации», год спустя – аналогичное постановление по поводу Башкирского обкома. Партия, задавив национальный экстремизм на Кавказе, решила нанести упреждающий удар по Поволжью с Уралом. Упреждать особо было нечего: последних идель-уральских националистов давно истребили или выдавили в эмиграцию. Но так получилось, что именно к августу 44-го Семен Липкин завершил русский перевод дастана «Идегей», собранного, причесанного и опубликованного на татарском Наки Исанбетом в 1940-м. В истории мятежного темника партийные чиновники разглядели прославление Золотой Орды, буржуазный национализм и игнорирование всемирно-исторической роли русского трудового народа. А когда проверили татарские учебники и планы исследований местных профильных НИИ, вообще ужаснулись. И пошла команда.
Ордынское происхождение татар было срочно забыто. Взамен пришлось вспомнить, что вообще-то татары всегда рассказывали про свое булгарское происхождение. Правда, всерьез народная этнография особо не воспринималась, а единственными и неповторимыми потомками булгар по ряду причин считались чуваши. Но раз ЦК сказал, эта концепция была объявлена смехотворным измышлением царских историографов – и ученые дружно принялись тянуть цепочку татарского происхождения в булгарские и даже (без фанатизма, правда, чтобы, наоборот, в сионистскую безродность не впасть) хазарские царства.
Юсупов пошел по могилам — с которыми, как я уже заметил, трудно спорить. К счастью, интерес ученого распространялся сугубо на надгробья и надписи на них.
По книге вольно раскиданы отпечатки ужаса, пережитого историками. В книге, вышедшей через 4 года после 20-го съезда, аж дважды цитируется Сталин – а основателем татарской исторической науки объявляется Петр I. Ордынцы поминаются сугубо как инородные оккупанты, любое вмешательство великого русского соседа (включая набеги ушкуйников, выкладку могильными камнями церковных фундаментов и, естественно, вырезание Казани Иваном Грозным) – как большое счастье для булгаротатар. Любые особенности орнаменталистики, характерные для мусульманского Востока, но хотя бы однажды замеченные в русских землях, немедленно объявляются заимствованием от русских. Абсолютное большинство надписей на могилах, легко трактуемых как религиозная или националистическая пропаганда, дается в арабской графике без латинской или русской транскрипции, а многие – и совсем без перевода (так что мне пришлось в очередной раз вспомнить толком так и не выученную алифбу). При этом, что характерно, нередкую фразу «мученически пал от руки неверного» автор таки переводит. Хотя транскрипция «кяфир кулындан шахид булды» зашла бы в аудиторию, уверен, помощнее.
Самое смешное, что собственно научная сторона: материал, его анализ и выводы — вполне убедительны (когда автор не пытается походя объяснить происхождение чуваш, мишар и прочих тэмэнов). Да, если на кладбище непрерывно хоронят полтыщи лет, при этом посторонних хоронить нельзя, то те, кто хоронят сейчас, скорее всего, являются потомками тех, кто был похоронен полтыщи лет назад – особенно, если могилы почитаются, а язык и вероисповедание (но пока еще не генетика – Сталина ж цитируем) в течение дистанции заметно не меняются. Другое дело, что одного корня даже растению мало. Но и грубое отсечение одного из корней – штука тоже не самая нужная. Так что спасибо товарищу Сталину.
Просто цитата:
«Наконец, не исключена возможность, что кладбища эти тогда принадлежали ушедшим мадьярам и названы были «черемисскими» (чирмеш зийараты), так как для местных мусульман всякое немусульманское, языческое есть «черемисское» (чирмеш). Раньше широко было принято называть чирмеш тех, кто не соблюдал предписанных исламом обычаев, обрядов, т.е. проявил себя «неверным». Именно потому к этим кладбищам крестьяне–мусульмане водили раньше своих больных лошадей, полагая, что кони, якобы услышав из-под земли стоны мучающихся язычников, «исцеляются»».
3. Ибрагим Нуруллин. «Тукай» (серия «ЖЗЛ»).
«Молодая гвардия», 1977 г.
Книга совсем-совсем советская и норовящая свести смысл жизни Габдуллы Тукая к сотрудничеству с большевиками – которого, в общем-то, и не было. Жизнь, получается, прошла зря. Впрочем, фактура собрана и изложена добросовестно – и доказывает, что не зря. Хотя до обидного быстро.
Тукай, как известно, татарский Пушкин. Еще Лермонтов, Добролюбов, Гейне, Шекспир и без дураков наше все. Создал современный литературный язык, обосновал национальную идентичность, внедрил в общественное сознание необходимость прогресса, непрерывно бедовал, страдал и мучился – осиротел совсем клопиком, все детство передавался с рук на руки дальними родственниками и вообще посторонними бабушками-дедушками (так было принято), рано окривел, на первой медкомиссии узнал, что не жилец, но прожил еще десяток лет, обеспечивших татарскую литературу смыслом на десятилетия вперед, пацаном стал всенародным кумиром, почти сразу был развенчан как исписавшийся попсовик, собачился с духовенством и богатеями, при этом разок выступил на как бы корпоративе, чего дико стыдился, от женщин бегал, с друзьями цапался или молчал, последние годы дышал кусочком легких, умер в неполные 27 лет. Последние слова: «Когда последняя корректура?» Нормальный татарин знает от одного до сотни стихов Тукая наизусть.
Старые татары до сих пор говорят внукам: «Мы народ, который Тукая не уберег. Такой ведь народу один раз дается – и то не каждому. А мы не уберегли. Чего мы хотим-то теперь вообще?»
Просто цитата:
«Ночью он зашел ко мне проститься, — пишет Фатых Амирхан. — Лицо у него было по-детски просветленное.
— Завтра утром я ложусь в Клячкинскую. Ты еще будешь спать. Может, больше не увидимся. Тогда прощай!
От докторов я знал, что ему осталось жить месяц, самое большое — полтора. Я понимал: это «прощай» было последним. Но сказал ему:
— Поправляйся, до скорой встречи!
Выходя из комнаты, он обернулся.
— Нет уж, пусть встреча состоится нескоро — ты живи долго.
Источник романа
Ученый, придуманный вместе с авантюрной биографией в качестве источника — это, конечно, уже где-то было. Мариэтта Шагинян придумала писателя Джима Доллара… Рыбаков придумал Ван Зайчика… Да это неважно, имхо.
Пока не прочитала и половину. Тяжко. Нет языка, нет собственно РОМАНА. Ну да, есть источники — те же Кумранские летописи, широко описываемые тем же Лоренсом, вообще трактовка Иисуса Лоренсом — все это пока прослеживается. А вот ЛИТЕРАТУРЫ — нету. Есть «костяк фактологии» с кое-как нарощенным на него «мясом рассказа очевидца». Характера очевидца, вернее очевидицы — нету. По крайней мере, пока. Чую — брошу я этот роман до когда-нибудь… Или добью, исключительно в силу того, что сама в свое время задумывалась над тем, как можно было бы художественно изложить жизнь реально существовавшего прототипа Христа по пересказу «от Лоренса».