“Дым отечества”

Василий Щепетнев

Звездолет «Королев» возвращается из первого гиперпрыжка, посвященного столетию пролетарской революции, к совсем другой Земле. Коммунистическим астронавтам придется смириться с тем, что тысячи лет не оставили следа от передовой идеологии, ССКР и привычной цивилизации, – и придумать, как жить дальше.
Странноватый выбор текста для номинации на премию. Повесть (романом ее назвать невозможно) ни сюжетно, ни идейно не отличается от предыдущих антикоммунистических антиутопий Щепетнева, а классом она заметно пониже того же «Марса, 1939 г.». «Дым Отечества» носит очевидно служебный характер: это всего лишь приквел к давнему роману «Хроники Навь-города», не слишком обязательный, совсем не увеличивающий ценность «основного» романа и имеющий спорную самостоятельную ценность. Сюжет вторичен, интрига притянута за уши, и вообще текст кажется написанным на голом мастерстве и сугубо для закрытия некоторого непонятного читателю гештальта.

Остальные отзывы жюри премии «Новые горизонты» на десятого, последнего (по алфавиту) номинанта здесь.

“Автопортрет с устрицей в кармане”

Роман Шмараков

Классический английский детектив – по сути, даже детективная пьеса типа «Мышеловки» – в упаковке итальянского романа эпохи Возрождения: в уютном провинциальном особняке, обжитом странным набором колоритных типов, убиты юная девушка и пожилой болтливый попугай. Не менее болтливыми оказываются подозреваемые, ежеминутно выдающие истории различной степени поучительности и нелепости. Не отстает от них и нарисованный волк, малозаметный персонаж висящей на стене картины, с непонятной почти до финала заботливостью развлекающий фабулесками простодушную первоплановую пастушку.
Шмараков гений высокоинтеллектуальной смеховой культуры, утонченно едкий мастер всесокрушающих и страшно обаятельных шуток по любым поводам. Почему-то принято считать, что сюжет то ли дается ему хуже, то ли просто не слишком его интересует. «Автопортрет» эту версию обнуляет, – тут все в порядке с сюжетом и интригой, – но репутацию непростого автора, увы, способен только укрепить. Виноват в этом не автор, который прекрасен, и не текст, который очарователен, а та простота массового читателя, что хуже воровства. Уморительные шутки про итальянских художников, французских дам, античных богов и немножко про английских простаков, которыми в залповом режиме перебрасываются умники и немножко простаки, слишком толстым слоем обкладывают интригу, чтобы надеяться на легкую усваиваемость. Жаль – но тем радостней за читателя, до которого Шмараков дойдет.

“Золотой ключ, или Похождения Буратины. Том первый”

Михаил Харитонов

В постапокалиптическом мире малосимпатичные герои, то ведомые, то отвлекаемые телесным низом, ищут артефакты сгинувшей эпохи, восходящие к сказке Толстого.
У советских школьников и студентов была игра: взять любую газету, представить некую интимную ситуацию с участием двух-трех человек, и вслух читать заголовки, как бы примеряя их к заданной ситуации. Хватало игры минут на пять, потом надоедало. В постсоветские времена текстовый формат похожих игр пережил недолгий расцвет и логичное увядание на сайтах типа удафф.ком и прочих помоек, на которых подрастающая школота долечивала детские болезни. Рассказы с помоек умещались в полтора-два экрана, зато набирали сотни тысяч просмотров.
Михаил Харитонов старательно раздул подобный рассказ в пятьсот раз. Объема ради пришлось пригоршнями накидать в повествование и другие предметы озабоченности, от зоофилии с копрофагией до нацистов с евреями, плюс мешок культурных и общественных реминисценций, актуальных для девяностых-нулевых годов: либеральный постап, русский рок, Кафка, силовики, подробные характеристики компьютерного харда и прочие атавизмы ушедшей эпохи. В общем, все как обычно. Только в прошлые разы автор пытался рассмотреть через сфинктер творческое наследие Стругацких, а теперь взялся за красного графа. Замах был если не на Сорокина, то на «Зеленый слоник», но получился испорченный удафф.ком: первые полторы страницы забавно, потом странно, далее натужный, несмешной и неинтересный вал сисек-писек-какашек превращается в белый шум, представляющий ценность разве что для самого автора и для поклонников его различных ипостасей.

Полный набор отзывов жюри «Новых горизонтов», преимущественно более восторженных, здесь.

«Челтенхэм»

Андрей Лях

В разгар затяжной галактической войны, перескакивающей из холодной стадии в горячую, гении земной ГБ с бессильной тоской наблюдают за тем, как на далеком отсталом двойнике Земли война Алой и Белой Роз выливается в победоносное шествие подозрительно ушлого Ричарда III, который совершенно не собирается повторять печальную судьбу земного прототипа, а подминает всех и вся, умело пуская в ход интриги, подкуп, убийственный бас, полимерную катану, лучших генералов Вселенной и пуленепробиваемых киборгов.

Андрей Лях написал опус магнум, замкнувший наконец щедро раскиданные повествовательные линии давно придуманной им Вселенной. Попутно он отвесил поклоны чуть ли не всем любимым авторам и кунштюкам, от Ефремова с Хайнлайном до Миядзаки с Mass Effect, местами угрожая сорваться в описанную Стругацкими картину «Любимый учитель» («В одной руке у него был огромный кусок торта, в другой – огромный уполовник с вареньем, и еще огромная банка с вареньем стояла на столе перед ним. Видимо, парнишка собрал на картинке все свои предметы любви»). Не сорваться помогло то обстоятельство, что Лях более-менее гений – по крайней мере в лично выбранных им рамках.
При этом да, «Челтенхэм» избыточен практически в каждом пункте: он слишком объемен, повествование слишком развесисто, фабула с трудом выдерживает гроздь из четырех почти независимых сюжетов и букета отсылов к собственным и чужим книгам, пасхалки раздуты так, что мешают танцевать и героям, и сюжету, последняя глава написана сугубо как мостик к «Реквиему по пилоту», а в «Челтенхэме» выглядит седьмым колесом, способным разве что взбесить тех, кто предыдущие романы не читал. Автор постоянно срывается в интерлюдии (которые кокетливо и необоснованно называет скучными, обстоятельно поясняя исторические тонкости и ТТХ различных реалий и устройств), персонажи карикатурно монофункциональны, диалоги чересчур остроумны, как в голливудских screwball-комедиях золотого века, а авторские представления об орфографии могут выбесить – например, пристрастием к школотной конструкции «черте что».
И я прекрасно (хоть и с тоской) понимаю, почему написанный два года назад роман не опубликован и не имеет твердых надежд на публикацию в обозримом будущем. Я почти понимаю, почему даже искушенный читатель может счесть блестящий стиль и слог безыскусным, а изумительную изощренность автора, твердой рукой высекающего живого огнедышащего колосса из пластов поверченной на разных осях истории, – попаданческим стандартом. Я сам готов попунктно пояснять, как поправил бы тот или иной провис.
Но ведь это я сто лет назад завершил отзыв на предыдущую книгу автора фразой «Лях, пиши, а». Он написал – много и классно. Чего же боли? Ничего. Никаких болей – только почти чистое счастье на почти тысячу страниц.
И да, чуть не забыл: Лях, пиши, а.

Все рецензии жюри премии «Новых горизонтов» здесь

“Бес названия”

К.А.Терина

Мальчик в ночном метро осторожно, но бесповоротно меняет чужую жизнь, которая могла кончиться – а теперь вот только начинается.
В третий раз читаю этот рассказ и в третий раз радуюсь. Он сделан по всем правилам «Рваной грелки», что сбила нюх очень многим талантливым ровесникам автора – но, к счастью, не автору. Грелочные правила выдрессировали кучу МТА, обучив их с жабьим хладнокровием и механистической точностью замешивать нужных героев в нужный набор эпизодов, и выпекать горы фальшивых игрушек. У К.А.Терины тоже все нужное и на месте – но ум живой, сердце горячее, а игрушки не фальшивые. Редкость и радость.

Перевалили за середину: отзывы жюри на шестой (и самый короткий) из десяти номинантов здесь

“Анизотропное шоссе”

Павел Дмитриев

Современный студент, попавший в Ленинград второй половины 20-х, быстро переходит от наполеоновских планов к попыткам уцелеть.
Идея ревизии попаданческого жанра, быстро превратившегося из игры живого ума в бесконечный реваншистский бред, не слишком свежа (угодившие в прошлое герои позднесоветских повестей Сергея Абрамова и «Тьмы Византийской» Александра Говорова стремились не столько преподать вождям и императорам науку побеждать, сколько тупо выжить) – но сегодня на уровне концепта выглядит назревшей и благородной. Реализация, к сожалению, оказалась средненькой: антигероический попаданец Дмитриева чуть живее и реалистичнее стандартного айтишника или спецназовца при дворе Иосифа Виссарионовича, но в остальном «Анизотропное шоссе» отмечено теми же несовместимыми с литературной жизнью травмами, что и стандартная попаданческая графомания: это вялый перегруженный дидактикой и ТТХ сериал, который скверно написан («Результат стараний по повышению комфорта не замедлил воплотиться во вполне материальный объект», «Страшно – уж очень противоречивая о них репутация сложилась в 21-ом веке», «Экономия мигом отправила чувство голода в далекое, слегка эротическое путешествие. Положив роскошную обложку тисненой кожи с одиноким желтым листочком отпечатанных на пишмашинке расценок обратно на стол, я тихо смылся в шумную суету перрона…»).

Полный комплект рецензий членов жюри премии «Новые горизонты» здесь

“Фаталист”

Виктор Глебов

Григорий Александрович Печорин, прибывший в Пятигорск, сражается с зомби и призраками.
Неудачная попытка мэш-апа, выполненная графоманскими средствами: «В голову Печорину пришло, что где-то там, в пучине, обитает нечто, встретиться с которым ему хотелось бы меньше всего.» Но он, увы, все-таки встретился с автором «Фаталиста».
Корявый трэш вполне вписывается в логику древнего анекдота: подобно тому, как поручик Ржевский безуспешно пытался воспроизвести изящный каламбур, Виктор Глебов попробовал на горе (Машук) всем буржуям выложить слово «пожар» из накромсанных кусков романа Лермонтова – но «Р» выпала, а буквы поменялись местами.

Рецензии других членов жюри премии «Новые горизонты» здесь

«Рамка»

Ксения Букша

Рамка, через которую прогоняют толпу, желающую насладиться коронацией, не пропускает десяток совсем не похожих друг на друга людей. Их запрут в импровизированную кутузку и позволят весь день и всю ночь разбираться в себе, друг в друге и в окружающем мире, страшно непохожем и еще страшнее похожем на наш.
Камерный фантасмагорический роман, по существу – пьеса, состоящая преимущественно из диалогов и внутренних монологов, – выполнен в выпендрежной форме, любимой отчаянно юными звездами литературных студий: короткие рваные реплики без точек и прописных букв через двойной интервал. Юным звездам такая форма помогает справиться с недобром содержания и пунктуационной дисграфией. Букша – опытный автор очень сильного текста – с помощью той же формы быстро и ловко превращает раздраженного было читателя в чтеца-соавтора, которому приходится отыгрывать эти реплики, визуализируя и додумывая происходящее.
Может, я слишком много додумал от себя, но подозреваю, что более традиционное исполнение «Рамки» – по сути, антиутопии ближнего прицела с упором на социальную психологию, – особо меня бы не торкнуло. А представленный вариант торкнул, зацепил – ну и заставил сожалеть, что рекомендовать роман широкому кругу друзей и знакомых я просто не смогу – не поймут-с. А жаль.

Рецензии других членов жюри премии (теперь и с Галиной Юзефович) здесь.

«Забвения»

Илья Боровиков

Счастливый функционер Прокоп внезапно вываливается из утопического оазиса в окружающую адскую антиутопию и становится живым миноискателем одичавшего лесного племени.
«Забвения» были бы вполне уместны в томике с названием типа «Нефантасты в фантастике». В таких антологиях, призванных выгодно оттенить разгул НФ-серий, маститые прозаики полвека назад пытались преподать достойный урок отвязным бороздителям космических просторов. Получалось неловко.
Похоже, Боровиков, как и те мастера культуры, искренне изобретал велосипед, не подозревая, что все остро взволновавшие его темы давно закрыты – Стругацкими (в ассортименте «Улитка на склоне», «Обитаемый остров», «Второе нашествие марсиан»), Лукиным («Сталь разящая») и Крапивиным (Корнелий из повести «Гуси-гуси, га-га-га» похож на Прокопа просто пугающе). Иначе объяснить почти святую простоту и страстность, отличающие «Забвения», тяжко. Будь слог полегче, а герой помоложе, роман напоминал бы стандартную янг-эдалт дистопию – как известно, YA как жанр именно что пережевывает НФ-стандарты золотого века под новое не знакомое с ними поколение. При этом современный YA вдохновляется англо-американскими и немножко советско-китайско-корейскими образами тоталитаризма, а Боровиков нашел дополнительный упор в немецко-фашистском секторе – но даже это сближает «Забвение» с советской классикой типа «Попытки к бегству», почти дословной цитатой из которого украшен финал «Забвений».
Правда, все перечисленные книги отличает кристальная ясность и почти чеканный слог, а Боровиков увлечен натужным выдуванием рыхлых словесных конструкций. Странно все это, в общем.

Рецензии других членов жюри премии «Новые горизонты» здесь

“Южнорусское Овчарово”

Лора Белоиван

Приморская деревня, представленная в реальности и на гугл-картах не полностью и в мерцающем режиме, давно, тем не менее, стала заветным местом особого значения: сюда приходят отлежаться затонувшие иномарки, усталые подлодки и аварийные Су-27, отсюда все ямы ведут в Иерусалим, а колодцы — в Англию, здесь потерявшихся людей выводит с кладбища лично Франциск Ассизский, деловитые бизнесвумен выпаивают растерянных мертвецов свекольным соком, обгоревшие доски над чердаком оказываются чудотворной проекцией созвездия Большой Медведицы, – и здесь хороший человек обязательно найдет себе если не счастье, то покой.
Меланхолический образец магического реализма немножко латиноамериканского, немножко местечкового извода – с постоянным поклоном нашим мертвым, что нас не оставят в беде, и неслышным рефреном «Умер-шмумер, лишь бы был здоров», – умело подсаженный в щедринско-шукшинские декорации, которые по нынешним временам выглядят более чем годными для постоянного проживания. Рассказы Белоиван при всей их злободневности и литературном изяществе выглядят народными байками, собранными умным и умелым фольклористом, они любопытны, добры без сюсюкания и уютны почти до мимимишности — нечастая ценность по нашим временам.

Рецензии других членов жюри премии «Новые горизонты» здесь