"У меня с авторами сложились такие отношения, что порой мы обсуждаем идею книги еще до ее написания. А иногда, если речь идет о так называемом нон-фикшне, я эту идею и придумываю. Близкий пример тому — книга Александра Кабакова и Евгения Попова «Аксенов»."
"Потрясающий роман Александра Иличевского «Перс» мы с ним буквально кроили в четыре руки… Трудно шла книга Александра Терехова «Каменный мост». Роман сложный, нагруженный такой, с первоначальным объемом 50 авторских листов. Сталинское время, девяностые, огромный материал, который автор собирал десять лет. Конечно, ему хотелось сохранить все, а я предлагала сокращения, и, соответственно, нужно было все перекраивать, менять внутреннюю динамику текста. Непростая была работа. По-моему автор до сих пор переживает «утрату» и то, что название заменили. Роман изначально назывался «Недолго осталось»."
Проханов как раз писатель советской школы, который, очевидно, рукописи диктует. Они все гигантские, с повторами и опечатками. Он привык к тому, что было в советские времена, когда из его аморфного текстуального куска с героями и композицией делался абсолютно читабельный текст. И с этим романом <«Господин Гексоген»> был просто прыжок в воду — я ковырялся с ним три месяца, сократил его на треть, придумал финал, где Путин превращается в радугу (вытащил этот фрагмент текста из черновика, из какого-то битого файла), и попробовал сделать из большого романа политический детектив… Похожая история была с «Чертовым колесом» Гиголашвили. Он назывался «Ломка», и его никто не хотел издавать — наркотики, гигантский объем. Роман был сокращен где-то на 20 процентов и из-за этого получился более жанровым."
"Мой коллега Александр Иванов придумал эпиграф к роману «Лед» Сорокина. Мы совместно придумали название романа «Санькя», который первоначально назывался «Дорога в декабре». Название — это очень важно; думаю, что у «Дороги в декабре» никакого светлого будущего не было бы. Очень долго и не очень удачно придумывался финал романа «Одиночество-12» Ревазова."
Это из выступлений видных издательских редакторов все в том же спецпроекте "Афиши": http://www.afisha.ru/article/best-editors/
Забавно: базовые тезисы героев за редкими исключениями выглядят совершенно бесспорными и здравыми, но конкретные примеры конкретных произведений конкретных авторов конкретно обескураживают. Причем сам я чужие газетные тексты всю жизнь редактировал именно так — но так то ж газета. А с книгами, мол, все должно быть иначе. Это ж, мол, литература. Искусство, мол. Впихивание башки в дырку небосвода, мол.
Хорошо все-таки быть сбоку.
Про охранника понравилось. Который отбирает для публикации боевики.
Любовные романы отбирает секретарша, фантастику — уборщица, а детективами занимается электрик. Ну, и на интеллектуальную прозу остаётся только пожарный инспектор, приходящий раз в год.
Почти в рифму прочиталось интервью с Мостовщиковым:
«Вернее, когда я работал 7 лет в «Известиях», а я точно помню тот период начала гибели этой газеты, когда все стали говорить о заметках так: «Будет ли понятно то, что мы печатаем, воронежскому фермеру?» И это говорилось на каждой редколлегии. И это было началом конца, с моей точки зрения, потому что никто никогда не видел воронежского фермера. А я был единственным человеком, который видел его. Его привели в редакцию, это была абсолютно пьяная скотина, которая, в общем, не особенно интересовалась тем, что пишут в газетах. Он и не собирался ничего понимать.»
Как не повезло газете, как повезло книгоиздателям.
Почти в рифму прочиталось интервью с Мостовщиковым:
«Вернее, когда я работал 7 лет в «Известиях», а я точно помню тот период начала гибели этой газеты, когда все стали говорить о заметках так: «Будет ли понятно то, что мы печатаем, воронежскому фермеру?» И это говорилось на каждой редколлегии. И это было началом конца, с моей точки зрения, потому что никто никогда не видел воронежского фермера. А я был единственным человеком, который видел его. Его привели в редакцию, это была абсолютно пьяная скотина, которая, в общем, не особенно интересовалась тем, что пишут в газетах. Он и не собирался ничего понимать.»
Как не повезло газете, как повезло книгоиздателям.
Ага. А писатель потом, получая очередную премию: «Ох, уж эти редакторы… сколько крови они мне попортили!..»
Даже так: а вот кабы исходный текст был — Нобелевка бы пришла.
Даже так: а вот кабы исходный текст был — Нобелевка бы пришла.
Ага. А писатель потом, получая очередную премию: «Ох, уж эти редакторы… сколько крови они мне попортили!..»