Выложу сугубо для себя тезисы, которыми сыпал в некоторой дискуссии про «Остров Сахалин». Они не то чтобы слишком ценны, но сам по себе я бы из себя их не выдавил — так что прикопаю здесь.
Предупреждение: спойлеры в количествах.
— Эдик идеологически делает две вещи:
1. Взрывает суть постапа изнутри — показывая, что он рядом, он наш, он беспощаден, и сдутая позолота цивилизации оставляет после себя куда бОльшую дикость, чем чистая первобытность.
2. Вводит шкловское остранение, перенося субъектность с нас на японцев. Это дает простакам право вестись на нарратив, а читателю поизощреннее легким движением руки сдвигать события влево по карте и прикидывать еще более ужасные варианты.
А так да, я согласен, книга про то, что на каком-то периоде озверения превратиться обратно в человечество нельзя — можно только дать начало новому человечеству (ну или кому там получится) и быстренько вымирать
— Если рассматривать «ОС» в контексте, так сказать, всего творчества автора, нельзя обойтись без упоминания романа «Облачный полк», с которым «Остров Сахалин» рифмуется и идейно, и даже композиционно.
— Я бы подчеркнул мрачную авторскую иронию в выборе профессии и миссии главной героини, которая ищет ростки будущего вокруг себя, в первую очередь, в удаленном экзотическом аду, а обнаруживает — неожиданно, — внутри себя, потому ее ребенок и есть будущее человечества. Но он не появился бы и не стал будущим человечества без поездки на Сахалин, встречи с Артемом (естественно), а также Ершом и корейскими слепышами (превратившими Сирень в другого человека).
Сирень была холодной красоткой без эмпатии, которая позднее, в рукописи, явно канализировала свое отношение к остальным социальным стратам, делегировав его Артему и Чеку. До поездки сочувствие к калечным незаконным унтерменшам было для нее невозможной штукой — а в итоге она, как видим, была готова погибнуть за них и с ними.
— И хэппи-энд как раз дисперсный, как красота — сугубо в глазах смотрящего.
— Тут значимо, что рассказчик — единственная и абсолютно ненадежная точка наррации. И это автор жирно подчеркивает. При этом Сирень в одно рыло работает Фениксом, совестью человечества, литературой и богоматерью.
А ее текст, с одной стороны, обязательное отправление служебного долга, с другой — последняя книга этого вот человечества (и если повезет — первая книга нового человечества), в-третьих, попытка объяснить современникам, чего они натворили (в этом отличие от Чехова, который милость к падшим призывал: Сирени призывать милость не к кому, она может лишь надеяться на неповторение такого), в-четвертых и главных, это отчаянная попытка Сирени найти смысл в случившемся — ну и во всем дальнейшем.
