Стивен Кинг
— Э, янипонил, — сказал Стивен Кинг, посмотрев сериал Stranger Things. — Это же экранизация моей книги, которой до сих пор нет исключительно по недоразумению.
Сказал — и написал The Institute.
Теперь есть и книга, и недоразумение.
Стивен Кинг
— Э, янипонил, — сказал Стивен Кинг, посмотрев сериал Stranger Things. — Это же экранизация моей книги, которой до сих пор нет исключительно по недоразумению.
Сказал — и написал The Institute.
Теперь есть и книга, и недоразумение.
Переводчик Вебер все-таки сказочный, как и его бригада.
Русское издание романа Стивена Кинга «Кто нашел, берет себе» («Finders Keepers»):
«В последний раз опускается на колени у тела, обыскивает карманы, понимая, что опять выпачкает руки кровью и придется их мыть. Ну и ладно, вымоет.
Это Воннегут — не Ротстайн, думает он и смеется. Литературные аллюзии всегда его радовали. [19]
Сноска [19] Отсылка к роману Курта Воннегута «Бойня номер пять».»
Понятно же, что за отсылка, да?
Как непонятно?
Речь про фразу «Ну и ладно, вымоет». Самая знаменитая и расхожая цитата Воннегута.
В оригинале этот кусок звучит так:
«He kneels by the body one last time and searches the pockets, aware that he’s getting blood on his hands again and will have to wash them again. Oh well, so it goes.
That’s Vonnegut, not Rothstein, he thinks, and laughs. Literary allusions always please him.»
«So it goes» встречается в тексте романа Воннегута «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» 106 раз (сопровождая известие о чьей-то смерти). В русском переводе Риты Райт-Ковалевой — 102 раза, и еще пиццот мильонов раз — в этих ваших энторнетах, статьях и книгах. В придуманной переводчицей гениальной версии «Такие дела».
Но только не в переводе Вебера. Зачем? Читатель и так догадается — сноска же есть.
Ну вот откуда они такие берутся, зачем, и главное — почему двадцать лет не покидают прорубь?
Одни боялись Пью, другие — Флинта. А его боялся сам Стивен Кинг.
Социальные сети существенно скорректировали теорию шести рукопожатий. Хватает одного.
Стивен Кинг
Провинциальный учитель английского, одинокий и не слишком удачливый, узнает, что может изменить всё. Просто всё. Потому что может пройти грязным подвалом в погожий осенний денек 1958 года – туда, где тихо, светло, все курят, щемят негров и едят вкуснющую натуральную еду. Туда, где родители еще маленькие, а Кеннеди живой. И может остаться живым, если учитель постарается. Если протянет пять лет в блаженном прокуренном мире, не отвлекаясь на любовь, заработки и прочую жизнь, если найдет истинного убийцу и остановит его, а не подставную фигуру, и если удержится от новой экспедиции, которая обнуляет итоги предыдущей.
Успех Кинга во многом объясняется умением работать с болями и страхами национального значения. В нулевые годы автор, размазанный машиной беззлобного алкаша, был поглощен собственными болями и страхами, но сумел вернуться на исходную площадку. Он взялся за самую главную боль послевоенной Америки — и отработал поставленную задачу на отлично.
«11/22/63» — насквозь вторичный и очень интересный роман, трогательный и мастеровитый памятник римейкам и самоповторам как явлению. Кинг откровенно равняется на классическую американскую фантастику (в первую очередь Финнея, Хайнлайна и, понятно, Брэдбери), но не впадает в голое подражательства отчасти благодаря мастерству, отчасти из-за того, что ориентируется на образец, который ближе и роднее — на себя самого. В начале нового романа есть необязательный, но трогательный узелок, прихватывающий книгу к давнему роману «Оно», да и основной сюжет то и дело выхватывает куски и ходы из уже написанного и оэкраненного. Но это мелочи, а по существу нельзя не отметить, что «11/22/63» представляет собой ранний (и лучший, на мой взгляд) роман «Мертвая зона», перелицованный под лекало поздней (и неплохой) повестушки «Ур». Гиперкомпенсация этого сходства, похоже, и раздула текст до почти невыносимых размеров – однако читать тысячестраничный томище почти не утомительно: самые банальные повороты автор исполняет истово, смачно и богато, так, что читатель не чувствует себя ни обманутым, ни оскорбленным. Хотели Кинга – вот вам Кинг. Старый, добрый, совсем как настоящий. Народу нравится.
Мне – почти.
Художественный фильм Carrie, повторная экранизация дебюта Кинга, выходит в российский прокат под названием «Телекинез».
Как говорил тов. Швондер, «это какой-то… позор».
И попутно: я вчера из Баку вернулся. Так вот. Книг на титульном языке в Азербайджане выходит чуть, в любой лавке на три полки местных книг приходятся двадцать полок российских изданий — но Doctor Sleep Кинга на азербайджанском (и с воспроизводящей оригинал обложкой (название струйками дыма)) уже в продаже.
Стивен Кинг, роман «11/22/63», строка из оригинала:
«And the jeans, I must say, looked good on her. She had long, long legs. Not to mention just enough junk in her trunk.»
Официальный перевод Виктора Вебера:
«И джинсы, должен отметить, отлично на ней сидели. Само собой — длинные, длинные ноги и аппетитная попка.»
И так на каждом шагу.
Придется все-таки доучить английский и завязать с чтением переводов. Вульгаризация — слишком широкое и заразное явление. Параллельное чтение не спасает, сил больше нет аппетитные попки терпеть.
Затяжным выходным посвящается.
Молодой Стивен Кинг с такой же супругой культурно отдыхают на природе
Удовольствия, близкие к наслаждению, можно извлекать даже из явлений, совершенно для этого не предназначенных. Например, из сокращенных переводов.
С одной стороны, сама по себе идея урезания оригинала является отменным топливом для котлов, ждущих в аду тех, кто это придумал. С другой — как известно (с), Стивен Кинг относится к числу моих любимых авторов, разлюбимейшей его книгой для меня стала «Мертвая зона», при этом очевидно, что ничего подобного автор больше не написал и не напишет. Но вот теперь я после нескольких задумчивых обнюхиваний все-таки взялся читать разлюбимейшую эту в оригинале — из педагогических в основном соображений. Пока прочитал примерно четверть (да, по складам и со словарем, не ржать). Из которой примерно половина — любимый с юности текст, а другая половина — текст ровно такого же качества и достойный, получается, ровно такой же любви — при этом абюсолютно незнакомый. Потому что перевод, подготовленный тридцать лет назад для «Иностранной литературы» (отличный, кстати) и до сих пор воспроизводимый всеми книжными изданиями, не просто покоцанный — он топором обтесанный процентов на двадцать минимум. Постепенное сумасшествие матери Джонни, отчаяние отца, полувдовство и счастливое замужество Сары, первые шаги маньяка — все с щепками улетело, перекосив изначально стройную, как выяснилось, композицию.
В юности-то мне пофиг было, и вряд ли полная версия произвела бы сильно большее впечатление, чем урезанная. Зато теперь сколько радости балбесу.
Побеждать собственноручно созданные трудности, плодить сущности и Editor`s Cut — вот наше ремесло и девиз боевой. Ура.
Вадим Эрлихман
Добросовестная, но бестолковая попытка посмотреть на феномен и биографию знаменитого писателя из России. Большую часть текста занимает старательный пересказ текстов Кинга, в первую очередь дидактико-биографических мегаэссе On Writing и Danse Macabre, а также интервью и прочих википедий. Эрлихман честно пытается вывернуть каждый абзац на свой лад, но своего у него лишь стыдливая нелюбовь к стране происхождения, что заставляет автора, с одной стороны, то и дело журить Кинга за страшные ужасы – мол, у нас бы ты понял, чего бояться надо, — а с другой, уверенно лажать чуть ли не в каждой фактурной строчке. С легкостью необыкновенной Эрлихман уверенно поминает «трижды экранизированный роман Курта Сьодмака «Мозг Донована» (наш Александр Беляев переписал его под названием «Голова профессора Доуэля»)», а абзацем ниже пытается усилить эффект: «В фантастику дезертировал и Ричард Матесон — один из любимых авторов СК. Герой его романа «Удивительный уменьшающийся человек» (1955) вдруг начал уменьшаться… В Советском Союзе переперли и этот сюжет — Ян Ларри сделал из него любимый многими роман «Необыкновенные приключения Карика и Вали»». Это ведь надо было очень постараться с оскорблением. В обоих случаях наши, естественно, успели лет на двадцать раньше – но тонкость в том еще, что именно в 1942 году, когда вышел «Мозг Донована», Беляев умер от туберкулеза в оккупированном Пушкине, а Ларри в 55-м оставался год до реабилитации после лагеря.
После этого, конечно, неудивительно, что создателя «Дюны» у Эрлихмана зовут Джеймсом, а не Фрэнком Хербертом, что советский журнал «Звезда» оказывается «армейским», что Дрю Берримор начинает восхождение на Олимп с «Воспламеняющей взглядом», а вовсе не с E.T., что Дино Де Лаурентиса автор называет исключительно студией и пишет строго в кавычках, и что режиссер Кроненберг у Эрлихмана внезапно вспоминает «о своих скандинавских корнях». Того же класса и собственные наблюдения Эрлихмана типа: «С конца 60-х ничего нового в жанре киноужасов не изобреталось — режиссеры просто использовали все более навороченные спецэффекты, изображая тех же зомби, вампиров и инопланетян». Или совсем пучеглазое: «Только в России положение безрадостное — мастера ужасов как не было, так и нет. На эту роль пытаются определить то сибиряка Юлия Буркина, то талантливого москвича Максима Чертанова, то совсем уж безвестных литературных поденщиков (не хочется называть имен). Все напрасно. Можно списать это на нашу целомудренность, но более вероятно, что российская жизнь пока слишком полна реальных ужасов, чтобы добавлять к ней еще и вымышленные.»
Признать книгу совсем глупой и бессмысленной не позволяет одна главка – про переводы Кинга в России начала 90-х. Эрлихман рассказывает историю «Кэдмена», черных суперобложек и издательских драчек изнутри – он сам переводил, а когда в книге не хватало страничек, а в голове слов, просто дописывал «Кладбище домашних животных» и «Салимов удел».
Теперь понятно, почему эти романы показались мне такими стремными.