«Знамя», №11, 2019
Социальность в литературе: новый поворот?
КРУГЛЫЙ СТОЛ (фрагмент)
Для разговора о «новой социальности» в словесных искусствах мы собрали, намереваясь рассмотреть тему с разных сторон, и прозаиков, и поэтов (отдавая, конечно, себе отчёт в неминуемой условности такого деления: многие собеседники совмещают в себе обе позиции, дополняя их ещё другими — эссеиста, критика, публициста, теоретика искусства…) Стремясь к максимальной отчётливости полученной картины, мы всё же разделили наших респондентов на две группы: «прозаическую» и «поэтическую». (И тем яснее стало видно, что различия между их взглядами, на самом деле, в минимальной степени — если вообще — определяются тем, прозой или поэзией они занимаются по преимуществу. Причина их, всё-таки, решающим образом в индивидуальной оптике).
Всем участникам разговора — чтобы лучше была видна разница во взглядах на происходящее — мы задали одни и те же вопросы:
(1) В современной литературе явно намечается новый поворот к социальности. Так ли это, по-вашему?
(2) И если да, в чём, как вы думаете, причина этого?
(3) В чём вы видите новизну этой тенденции? Отличается ли, на ваш взгляд, новейшая социальность от «чернухи» девяностых, чем и почему?
(4) Как вы думаете, есть ли сегодня уже художественно значимые тексты в этой области?
Шамиль Идиатуллин, прозаик, журналист:
«Причина поворота к социальности — в самой сути литературы»
(1–2) Причина поворота к социальности, я думаю, — в самой сути литературы. Она, как известно, про людей, а человек — существо общественное. Вопрос сводится даже не к трюизмам и цитатам вроде «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя».
Литература — секреция общественного организма. Одиночный организм, не знающий общества, её не вырабатывает, потому что для этого необходимы средства языка, а одиночке язык не нужен. Семейная ячейка в сферическом вакууме тоже субъектом литературы не является — по ряду вполне очевидных причин, на которых нет смысла останавливаться. Литература — общественный продукт, который нужен только живущим в обществе людям, какими бы интровертными байронистами они себя ни ощущали. Соответственно, и литераторам (хорошо, рассказчикам) представители более почтенных профессий, весомо-грубо-зримо обеспечивающих витальные потребности и выживание общества, с древнейших времён не откусывают головы только потому, что рассказчики эти не только и не столько забавляют намахавшихся производителей весомого и кусомого общественного продукта, но цельно, пусть и не всегда внятно, объясняют, что, собственно, происходит и как с этим жить.
Если рассказчик будет перепевать гимны про славное прошлое, он быстро окажется ненужным — все запомнили гимны и правильный взгляд на прошлое с третьего раза, спасибо. Если он будет сулить сытое светлое будущее, тоже быстро надоест, — потому что до будущего ещё дошагать надо, а у нас ножка болит.
Поэтому рассказчик должен рассказывать про слушателя-читателя, иногда в неузнаваемом и невыразимо прекрасном или ужасном, но в любом случае примеряемом образе. Про здесь, сейчас и в этих вот условиях, которые абсолютно социальны и весьма отличны от того, что было даже пару лет назад. Про динамичные события с обозначением перспективы, в том числе обратной. Про интересное и важное.
Только это наполняет отношения рассказчика и читателя смыслом.
(3) Основная новизна — в том, что этим четверть века мало кто занимался. Читатели и писатели настолько массово и дружно выработали испуганно-брезгливое отношение к текучке, которая вообще-то и должна составлять хлеб, соль, масло и колбасу литературного процесса, что быстренько перенесли отношение «прошли — и слава Богу» с девяностых на последующие годы. Достаточно посмотреть финальные списки литературных премий и топы книжных продаж, чтобы убедиться, что (если не брать палп, который, в любом случае, стремительно усыхает, естественным образом уступая экологическую нишу цифровым развлечениям) востребованы в первую очередь исторические повествования. Отчасти это связано с инерцией: подобно тому как подростковое чтение во всём мире спас Гарри Поттер, массовое чтение в России спас Эраст Фандорин. Литературная общественность по обе стороны печатного станка подсела на хруст французской булки и принялась извлекать его из самых разных обстоятельств, держась единственного условия: обстоятельства должны относиться к давно минувшему времени.
В тучные нулевые такой подход усугубился отвращением к государственным попыткам наладить производство казенно оптимистических текстов, фильмов и песен. В непростые десятые отвращение наложилось на нежелание ввязываться в социальный конфликт, который большинству авторов и читателей представляется чужим, нарочитым и настолько неприятным, что скорей бы уж он рассосался как-то без нашего участия и внимания.
Потом стало очевидно, что политика зажмуренных глаз как не работала последние тысячи лет, так не работает и сегодня, — в том числе в литературе. Социалочка стала затекать в тексты, так что последние годы за этот участок микрофронта популярной, но качественной (но популярной) литературы отвечает не один отдельно взятый Виктор Пелевин, который как впрягся в соцполитаспект в конце 1980-х, так этот воз и пёр — ко всеобщему удовольствию. Теперь книжек хороших, разных и актуальных стало сильно больше.
Я не уверен, что нынешний подход заметно отличается от практики девяностых. Как не уверен и в том, что тексты девяностых были массово социальными и уж тем более чернушными (девяностые в отечественной литературе были таким потерянным и дисперсным временем, что требуют отдельного не осмысления даже, а тщательного воспоминания-реконструкции с собиранием размазанных клочков по закоулочкам). Я уверен лишь в том, что поворот к социальности, к исследованию современного человека в семейном и общественном окружении является естественным и неизбежным.
(4) Безусловно. Мария Галина, Алексей Сальников, Эдуард Веркин, Линор Горалик, Ксения Букша, Андрей Рубанов, Дмитрий Захаров, — это если навскидку, — пишут в основном про нас здесь и сейчас, очень по-разному и очень здорово. Каждый год мой личный список авторов, за которыми необходимо следить, пополняется на пару-тройку имён. И в большинстве это очень умные, умелые и чуткие писатели, тексты которых важны и нужны именно мне сегодняшнему. Это радует и обнадёживает.
