Рецензии. Книги

М

«Караван в Ваккарес»
Алистер Маклин

По жаркой провинциальной Франции ползет собравшийся со всей Европы цыганский караван — вперемешку джипы, кибитки, жилетки, усы, кинжалы и зловещие тайны. А вокруг с крайне независимым видом шныряет пара джентльменов, в которых ничто не выдает агентов английской разведки, кроме острого языка, осанки, пристрастия к боксу и факта вписанности в роман Алистера Маклина.
Я полюбил Маклина в ранней юности, прочитав подряд «Пушки Наварона», «Крейсер «Улисс»» и «Ключом был страх». Все книжки были страшно захватывающими, и все — довольно разными. Дальше было грустнее: каждый следующий роман любовь не убивал, но чуть подстужал: он заметно походил на предыдущие, что искупалось изобретательностью и здоровым цинизмом автора. И тут пришел караван в Ваккарес, представляющий собой трэш и угар, которому даже содомия не нужна.
Кабы автор был другим, я бы задорно похихикал и похвалил талант пародиста, не упустившего ни одного штампа из маклинова рукава. Но как роман Алистера Маклина книга выглядит абсолютно бессовестной и довольно беспомощной попыткой прокатиться на давно сгнившей банановой шкурке.
Честь и хвала автору, который умудрился кататься на этой шкурке еще полтора десятка лет. Но я лучше сойду.

Август 2011

«Тепло наших тел»
Айзек Марион

Р довольно байронический герой — он бледен, хорошо сложен и одержим тихой тоской. Правда, сплин героя носит физиологически обусловленный характер: Р зомби, один из миллионов живых трупов, бродящих по пустеющей планете в поисках живого мяса и мозга, из которого можно высосать воспоминания. Р немножко не такой, как все: он кое-что помнит, он может прорыкивать отдельные слоги — и однажды он высасывает из очередного мозга вирус любви к живой девушке, которую теперь будет защищать перед всем миром.
Именно про книгу господина Мариона товарищ Сталин сказал: «Эта штука посильнее «Фауста» Гете: любовь побеждает смерть». Ну или должен был сказать. Книга и ее экранизация, выходящая вот-вот, позиционируются как очередные «Сумерки» или «Голодные игры». И тема, и автор подходят в ноль: Марион — типовой МТА, который стряпал страшилки да комиксы в самиздате и в уютненьком, был замечен издательским агентом — и случилось обыкновенное американское чудо: тиражи, успех, все дела. Книжка тоже подходит: она сделана очень грамотно и старательно, она нравится мальчикам (патамушта кишки и кровишша), девочкам (патамушта любовь и ссмертельная нежность), взрослым читателям (патамушта захватывающе, с приятными трюизмами и хэппи-эндом) и критикам (патамушта перенасыщена аллюзиями, фигами и цитатами). Мне тоже понравилась — хотя я вот такой вот старательной угодливости не люблю. Но первый раз не фантомас, а всего лишь зомби — ну и няхай. А прочую франшизу можно и пропустить.

Август 2011

«Политическая история Золотой Орды»
Евгений Мыськов
Издательство Волгоградского университета, 2003 г.
Очень толковая книга, сделанная по материалам кандидатской диссертации и канувшая бы в степную пыль, кабы не тырнет (другого исхода тираж в 250 экз. не предполагает). Автор сосредоточен на узкой и весьма интересной проблеме легитимности смены власти в Улусе Джучи периода становления (1236-1313). Опираясь на правила, законы и понятия чингизовой империи и ее стремительно откалывающейся западной провинции, Мыськов обосновывает формальные соответствия или несоответствия интронизаций актуальному законодательству, ожиданиям элит и равнодействующим политических воль, всегда находивших довольно четкое выражение. Такой подход вкупе с аккуратностью исследователя позволяет не только уточнить сроки правления конкретных ханов и этапов влияния национального лидера Ногая (разные источники могут увеличивать или сокращать эти сроки в разы), но и обозначить наиболее корректные версии того, как, почему и какой частью тела вперед сошел с престола очередной властитель будущей России.
Всячески рекомендую.
Просто цитата:
Признание того, что до начала XIVв. правым крылом Золотой Орды правили представители одного династийного рода, снимает многие недоуменные вопросы, а отдельные поступки политических лидеров уже не кажутся опрометчивыми, непоследовательными и нелогичными. При таком подходе становится ясно, что после смерти Ногая законными правителями правого крыла Золотой Орды могли быть только его кровные родственники, и никто другой не имел возможности, не нарушив традиции, претендовать на это место. Хан, как верховный правитель, имел право оказывать серьезное влияние на результаты выборов и даже заменять одного претендента другим, но и для него первостепенное значение должна была иметь родовая принадлежность того или иного кандидата. Хан мог наказать или устранить любого из своих подданных, но, очевидно, не имел права без экстренной необходимости полностью истреблять целую ветвь Джучидов. В связи с этим становится ясно, почему после гибели Ногая Токта не только не разделил земли его улуса, но даже не оставил здесь своих представителей.

Август 2011

Н


«Снеговик»
Ю Несбё

Харри Холе, полицейский инспектор, завязавший алкаш на грани перманентного штопора и единственный в Норвегии спец по серийным убийцам, которые вообще-то в Норвегии не водятся, обнаруживает, что последний тезис устарел. Водятся — и ежегодно встречают первый снегопад свежим трупом. Вернее, не трупом, а отрезанной женской головой или иной деталью, украшающей очередного снеговика у порога жертвы. Трупы Холе придется обнаружить — как и тот щемящий факт, что маньяк водится совсем рядом с ним.
«Снеговик» — седьмой роман цикла. Действие которого происходит на исторической родине героя и автора. До того инспектор Холе нередко трудился исключительно за бугром, расследуя преступления против норвежскоподданых. Не столько из-за своих умений, сколько из-за того, что начальство по ряду причин не может ни терпеть его присутствия, ни уволить этого упертого алика и несчастного душегуба.
До того я читал лишь первый роман цикла, «Нетопырь», про австралийские злоключения Холе. Книга оказалась сильной, странной, не очень приятной и не слишком детективной — скорее, сумбурный триллер, бегающий по спирали и систематически срывающийся то в глум, то в чернуху. «Снеговик» и на этом фоне, и безотносительно — кунштюк из совсем другой категории. Это откровенно скандинавский роман — в смысле, очень социальный, весь в бытовых складочках и классовых неувязочках, как у Валё-Шеваль, просчитанный и развесистый, как у Ларссона, но (не хочу никого обидеть) сильно грамотней и мощней как детектив — с кучей ружей, каждое из которых пробивает стену в нужный момент и совершенно неожиданно для читателя.
К завершению первой трети я легко догадался, кто кого убивает и зачем, и пару страниц упивался снисходительным сочувствием к современным детективщикам, которые ваще ничо не умеют. А на третьей странице упоения автор ткнул меня, снисходительно сочувствующего, в эту самую догадку и поинтересовался: вот этот, да? Не, не угадал. И поволок, оглушенного, до следующей блистательной догадки — которых в итоге набралось штук пять. И, естественно, только последняя оказалась правильной — потому что автор так захотел. Вернее, счел нужным напомнить: первую главку внимательно читал? Теперь понял?
Теперь понял.
Несбё будет прочитан весь.

Ноябрь 2011

«Агент силовой разведки»
Михаил Нестеров
Под грохот разваливающегося СССР к главе объединенного министерства безопасности и внутренних дел является спецагент ГРУ с рассказом о том, что спецоперации военной разведки 70 лет финансировались за счет продажи драгоценностей и уникальных предметов искусства из коллекции, тихонько хранящейся в Тунисе. И если глава ГРУ и несколько сотрудников, знающих о Восточном фонде, куда-то денутся, то все сокровища достанутся министру. Глава ГРУ и несколько сотрудников хором помирают, но сокровища достаются не министру, а инициативному спецагенту, который валит в тот же Тунис и всячески жуирует 30 лет. Пока глупый случай не поднимает со дна единственного чудом уцелевшего офицера группы «Восток».
Я не читаю современных отечественных трэш-детективов и боевиков (тут мне в нос ткнут любимой Латыниной, но это все-таки несколько иной случай). Лет пятнадцать назад, чисто чтоб не прохлопать явление (а заодно понять, что бывает с раскаявшимися фантастами), я прочитал пару романов Корецкого, был впечатлен расторможенностью фантазии, корявостью слога и страстью к нечистотам – и бросил (а, еще Деревянко, что ли, проглядел – но там совсем копец). Но время-то идет, явление ветвится и крепнет – и пришла пора проверить, не вылупилось ли из этого помета чего толковое.
«Агент силовой разведки» — книжка из серии «Спецназ ГРУ» (смотреть, насколько обширна серия и, допустим, библиография автора, мне лениво). Типичный Корецкий, доведенный до абсурда конвейерным производством. Сюжет развесисто придуман, усердно обоснован и симпатично привязан к актуальным новостям типа Катыни-2, WikiLeaks и тунисского бунта. Реализованы все эти чудеса в лучшем случае по-школярски, но в основном безобразно. Слог суконный («- Я прав? – озвучил он свою версию»), диалоги вполне пародийные
(«Габриэла отчаянно замотала головой:
— Нет, только не это! Ты готовишь покушение на маршала Сейма?!
Лугано покачал головой:
— Нет.»),
герои – петушки на палочке, каждый норовит показаться самым главным кретином, но тут же проигрывает. Более всего «Агент…» напоминает даже не книжку из серии «Черная кошка», а образец послевоенной фантастики ближнего прицела. Она тоже сочетала литературную беспомощность со стремлением поверить физикой гармонь, а герои, увидев атомный трактор, немедленно и добросовестно принимались излагать его ТТХ. На героев Нестерова ровно так же (я не преувеличиваю) действует любое оружие.
Отдельное уважение вызывает кругозор автора, который смело цитирует арабских рэперов по rbc.ru, при пересказе обстоятельств нацистского преступления ссылается на новостной сайт третьего ряда, при этом подчеркивает, что полька (которую, естественно, называет полячкой) носит классический офисный туалет от Тома Клайма, а алжирский бугай-щеголь – классические полуботинки «Честер» из гладкой кожи и со шнурком. Я уже был готов к введению в текст элитного немецкого чайника «Витёк» и дизайнерских кроссовок Abibas, но автор, к сожалению, ограничился только указанием на тотальное превосходство марки Ford над любыми другими.
При этом книжка вполне интересна, сразу с нескольких сторон, – и как честный трехгрошовый боевичок, и как инвариант освященного вековой традицией лубка, и как срез коллективного бессознательного, демонстрирующий, что для массового читателя, как и массовой серии, официально посвященной службе Родине, совершенно нормальным является текст, ни один из героев которого Родине не служит – зато практически все ее усердно предают.
Я подумаю об этом еще через пятнадцать лет.

Август 2011

А пока, пока, покалипсис
Рецензия на книгу Анны Никольской «Апокалипсис Антона Перчика» (М.; «Время», 2014 г.), опубликована в журнале «Библиотека в школе» в апреле 2014 года

В начале года в издательстве «Время» вышла повесть Анны Никольской «Апокалипсис Антона Перчика». Она дала хороший повод порассуждать об особенностях зомби-апокалипсиса в условиях среднерусской полосы, пользе заимствований и хозяйском использовании неживой природы.

Антон Перчик – восемнадцатилетний красавчик, хипстер, бездельник и подлец, не знающий ни стыда, ни любви, ни жалости. Он два года провел в нью-йоркском колледже, бросил первый мед и больше не хочет ни учиться, ни работать, ни ухаживать за шестилетним братцем. Антон хочет ухаживать за собой, тусоваться с друзьями, водить девушек в кафешки и рассекать на «Мини Купере», купленном заботливыми родителями, которых Антон тихо презирает. До поры это удается, но внезапно мир вокруг становится недружелюбным: родители все настойчивей рекомендуют устроиться на работу и отбирают ключи от машины, друзья не врубаются, по радио и телику талдычат про метеоритные дожди. А потом мир взрывается стеной огня и грибом на горизонте – и наступает конец света, основанный на реальных событиях.
Множества путающих «апокалипсис» с «армагеддоном» и «одеть» с «надеть» давно боролись за лидерство, но первое все-таки победило – спасибо культмассовому сектору и нескольким подряд концам света, которые были громко объявлены и тихо отложены. В данном случае путаницы нет. Книга Анны Никольской не о конце света, а именно об апокалипсисе – конкретном откровении конкретного несимпатичного красавчика. И это откровение следует признать очень нужным и своевременным.
«Апокалипсис Антона Перчика» — первая книга Анны Никольской, рассчитанная на относительно взрослую аудиторию (издатель поставил метку «12+», и его можно понять, однако «16+» была бы корректней). До того автор разнообразно писала для малышей и младших подростков, добившись заметных результатов – достаточно упомянуть победу в «Книжной премии рунета» 2013 года. Для меня существенней была победа, которую автор одержала в битве за интерес моей дочери. Дочь сроду не была фанаткой чтения, но книги Никольской «Город собак» и «Приключения черной таксы» искала и осваивала старательно и с удовольствием. Книги представляли собой откровенно коммерческий добрый палп про собачек. Это не худшая экологическая ниша, как и другие ниши, активно заполняемые Никольской, которая за несколько лет помимо сентиментальных и юмористических собачьих историй успела выпустить в разных издательствах энциклопедию чудищ-юдищ, пару девачковых мелодрам, стопку познавательных книжек-малышек о котике Паласике и барашке Вгорошеке, а также сказки маленьких Ладошек и гигантских Ябл.
Я к нишевым заполнителям отношусь без особого интереса. Так же отнесся поначалу и к «Апокалипсису Антона Перчика». Даже резкость перехода от Ябл к зомби-апокалипсису выглядела не столько чарующей, сколько логичной.
Некоторое время назад, на закате эпохи масскультовых вампиров, всерьез пошла речь о том, что на смену желтоглазым сумеркам придет рассвет мертвецов – и новым героем, покорившим самую пылкую и платежеспособную аудиторию девочек 13-45 лет, станут зомби. Пошла, значит, речь, да там и иссякла. Отдельные удачи все-таки случались. Ярким примером считается книжка «Тепло наших тел» и ее экранизация – именно про эту парочку, а не про кисло-горьковскую поэму, Сталин должен был сказать «Штука посильнее «Фауста» Гете: любовь побеждает смерть». Но перекрасить бурый зомби-поток в розовый цвет, украсив по краям кристалликами и котиками, не удалось – и поток откатился в привычное маргинально-постмодернистское русло, застыть которому не дают успешные, но безнадежно мальчуковые проекты типа сериала «Живые мертвецы» и фильма «Война Z». И это правильно. Зомби поддается эстетизации куда хуже вампира, и продается все-таки не голым текстом, а картинками, желательно движущимися. Потенциального поклонника зомби буковками не зацепишь. В России, где тема зомби так и не вышла за пределы малотиражных сборников и самопальных сериалов, это особенно заметно.
Таким образом, Никольская как бы успела — и как бы опоздала. При этом выступила как раз вовремя. Потому что подростковой прозе очень не хватает текстов, сочетающих модность тренда с острым сюжетом, этической заточенностью и условием, которое лично я считаю базовым: действие книги должно происходить здесь, сейчас и со мной. Ну или почти со мной.
Для молодого читателя Антон Перчик – это ведь я или почти я (брат, друг, сосед и т.д.), живущий здесь и сейчас ленивый юнец, который не хочет учиться-работать и за что-то отвечать, а хочет фрр-фрр, мимими и развлекаться, при этом искренне полагает: «Хреновая у меня какая-то юность, слишком уж напряжная… Сплошные головняки и вынос мозга в рабочие и выходные дни».
А теперь начинается абзац, в котором присутствует неизбежный спойлер, так что тем, кто не читал книжку, но собирается, лучше это место перепрыгнуть.
Модность тренда, подхваченного книжкой Никольской, гарантирована производителем и особо обозначена уведомлением – тем самым, про «основано на реальных событиях». События произошли 31 августа 2012 года. В этот день 22-летний британский оболтус Стив Броснан, некоторое время отмахивавшийся от надоедливой родни и сообщений СМИ о надвигающемся метеоритном дожде, угодил под этот самый дождь, вырубился – а очнулся посреди выжженной планеты, по которой бродили зомби да немногочисленные выжившие люди, которых, получается, надо спасать. Стив сделал все, что смог – и стал звездой телевидения. Потому что армагеддон оказался частью масштабной постановки, затеянной знаменитым британским фокусником и гипнотизером Дерреном Брауном при поддержке родственников и друзей Стива, уставших наблюдать, как родной человек впадает в ничтожество. Премьера двухсерийного телешоу Derren Brown: Apocalypse прошла осенью 2012 года и стала поводом для пересудов, скандалов, а также для появления книги Анны Никольской (что честно указано в кратком послесловии).
Некоторые критики усмотрели в таком происхождении повести дисквалифицирующий фактор, не позволяющий относиться к тексту с уважением. Зря, по-моему.
Никольская дала читателю подсказку, прозрачную до предела, выход за который спалил бы ключевой финт вместе с сюжетом и смыслом книги. А сама по себе адаптация чужого сюжета к близким автору условиям и задачам вполне традиционна для литературы в целом (вспомним искусство антики или средневековья, усердно переосмыслявшее не самый широкий круг тем) и для отечественного детлита в особенности (вспомним «Буратино», «Старика Хоттабыча» и «Волшебника Изумрудного города»). Тем более для Анны Никольской, привыкшей писать авторские тексты на темы, заданные чужими картинками (вспомним те же Яблы, например).
Откровенность автора, кстати, спасает книгу и от более серьезных упреков. Антон признается в приязни к книге «Над пропастью во ржи» — стало быть, это герой, а не автор виноват в слишком усердном и не слишком умелом закосе под Сэлинджера. Действие происходит в мире, искусственность которого нарастает с каждой страницей – стало быть, декораторы, а не автор виноваты в картонности некоторых персонажей и ненатуральности некоторых диалогов. В основу сюжета лег воспитательный проект – стало быть, это его разработчики, а не автор, виноваты в лобовой дидактичности, то и дело распирающей страницы повести. Ну и так далее.
Произведение оценивается не по каким-то особенным счетам, которые в каждом Гамбурге свои, а по тому, насколько интересные и серьезные задачи ставит перед собой автор и насколько успешно он их решает. Анна Никольская справилась и с сюжетом, и с его локализацией, и с героем, который, как и положено, стал из мертвеца – живым. На радость родне, прочим героям и читателям – особенно читательницам, которым превращение смазливого чурбана в чувствующего человека (и по-прежнему красивого, это важно) близко и приятно. Впрочем, и менее впечатлительная аудитория рискует не увернуться.
Я к тому, что Анна Никольская опять одержала победу, существенную лично для меня. Мой сын, совсем-совсем не фанат чтения даже на фоне сестренки, при этом ровесник Антона Перчика (ну, чуть постарше), прочитал книгу Никольской с огромным интересом, а потом искренне похвалил – и, надеюсь, много думал.
Мне было бы достаточно и этого. А получил я заметно больше – мне ведь книга тоже понравилась. Она сделана со старанием и по правильным лекалам. А это очень важно — правильные лекала, аккорды и стандарты. Особенно на стадии обучения, на которой по определению и по жизни находится и должен находиться подростковый поплит.
Сеять разумное, доброе, вечное есть смысл, даже если семена завезены из-за границы, их достоинства преувеличены, а о вечности приходится только мечтать. Иначе не останется ни поля, ни воинов, ни урожая.
А перчик – не худшая культура.

«Почти серьезно…»
Юрий Никулин
У книги одна проблема – знаменитый публицист и популяризатор всего на свете Владимир Шахиджанян, рихтовавший мемуары знаменитого клоуна, все-таки слишком укоренен в журналистике 70-х, у которой при множестве достоинств была существенная нехватка цветности. Вживую Никулин рассказывал лучше, избегал канцеляризмов, штампов, не именовал людей в старой газетной стилистике («управляющий цирками Н. Стрельцов, художественный руководитель цирка Ю. Юрский, самый знаменитый клоун Карандаш, дрессировщик и клоун В. Дуров, силовой жонглер В. Херц, директор циркового училища, в прошлом жонглер В. Жанто — все они сидели в экзаменационной комиссии, которая оценивала результаты нашей работы за первый учебный год»), и уж точно не разжевывал соль шутки.
(Зато именно благодаря Шахиджаняну с книгой может познакомиться любой желающий — и совершенно бесплатно, вот здесь: http://1001.vdv.ru/books/nikulin/).
Впрочем, привычка к стилю нарабатывается (вспоминается) мгновенно, толстая книга идет влет – и нехватка живости изложения махом компенсируется живостью и цепкостью наблюдений, а также обилием редкостной фактуры, связанной с советским бытом 30-50-х годов, устройством мировых и отечественных цирков и особенностями комического производства. Некоторые истории потрясают: про униформистов, которые умело принимают на грудь срывающихся гимнастов – и многие после этого даже выживают. Про довоенных артистов балаганчиков, номер которых сводился к выпиванию десятков литров воды, чистой и с лягушками или рыбками, потом керосина, а потом изрыганию пламени и извержению воды – по желанию зрителей чистой или с лягушками-рыбками. Про гениальную украинскую овчарку, сыгравшую Мухтара по телеграмме хозяина (он вызвался помочь ровно в тот момент, когда выяснилось, что столичные собаки играть не могут, так что картина погибла). И так далее.
Впечатляет совершенно беспощадное отношение Никулина к себе: по ходу всей книги он аргументировано аттестует себя как человека не очень талантливого и осторожного на грани трусоватости. Ни у кого никогда я столь гамбургского подхода не встречал – и не встречу, наверное.
Но больше цирковых и киношных чудес меня пришибли простые факты биографии знаменитых советских клоунов. Никулин семь лет провел на войне – сперва финской, потом Отечественной (большую часть под блокадным Ленинградом), простым артиллеристом. А его напарник Шуйдин (Взяли бревнышко – и паннесли!!) всю жизнь сильно гримировал лицо, чтобы замазать страшные шрамы. Он горел в танке.
Богатыри – не мы.

Январь 2008

Ибрагим Нуруллин. «Тукай» (серия «ЖЗЛ»)
«Молодая гвардия», 1977 г.
Книга совсем-совсем советская и норовящая свести смысл жизни Габдуллы Тукая к сотрудничеству с большевиками – которого, в общем-то, и не было. Жизнь, получается, прошла зря. Впрочем, фактура собрана и изложена добросовестно – и доказывает, что не зря. Хотя до обидного быстро.
Тукай, как известно, татарский Пушкин. Еще Лермонтов, Добролюбов, Гейне, Шекспир и без дураков наше все. Создал современный литературный язык, обосновал национальную идентичность, внедрил в общественное сознание необходимость прогресса, непрерывно бедовал, страдал и мучился – осиротел совсем клопиком, все детство передавался с рук на руки дальними родственниками и вообще посторонними бабушками-дедушками (так было принято), рано окривел, на первой медкомиссии узнал, что не жилец, но прожил еще десяток лет, обеспечивших татарскую литературу смыслом на десятилетия вперед, пацаном стал всенародным кумиром, почти сразу был развенчан как исписавшийся попсовик, собачился с духовенством и богатеями, при этом разок выступил на как бы корпоративе, чего дико стыдился, от женщин бегал, с друзьями цапался или молчал, последние годы дышал кусочком легких, умер в неполные 27 лет. Последние слова: «Когда последняя корректура?» Нормальный татарин знает от одного до сотни стихов Тукая наизусть.
Старые татары до сих пор говорят внукам: «Мы народ, который Тукая не уберег. Такой ведь народу один раз дается – и то не каждому. А мы не уберегли. Чего мы хотим-то теперь вообще?»
Просто цитата:
«Ночью он зашел ко мне проститься, — пишет Фатых Амирхан. — Лицо у него было по-детски просветленное.
— Завтра утром я ложусь в Клячкинскую. Ты еще будешь спать. Может, больше не увидимся. Тогда прощай!
От докторов я знал, что ему осталось жить месяц, самое большое — полтора. Я понимал: это «прощай» было последним. Но сказал ему:
— Поправляйся, до скорой встречи!
Выходя из комнаты, он обернулся.
— Нет уж, пусть встреча состоится нескоро — ты живи долго.

Март 2011

О

«Хирургическое вмешательство»
Ольга Онойко
Ольга Онойко – пригожая дивчина, обладатель улыбки отличницы, премии «Дебют» и награды Еврокона, а заодно главная соискательница звания спасительницы русской фантастики и чуть ли не литературы. Я проверять главность не собирался, меня заставили – конкретно товарищи vad_nes и twincat. А последний, не мудрствуя, подарил заглавную книжку, за которую Онойко и получила премии и славу.
Отчитываюсь.
Если очень коротко, то так: книга неплохая, очень сырая, с искрами и блохами. Автор способный, может стать большим сочинителем, а может улететь на пойманной звезде в многотиражные, но смрадные топи грандмастерства.
Ольгу Онойко выручает несомненные талант с фантазией, а подрубает необученность и инфантилизм, распахивающие пасти на всех повествовательных уровнях. Композиция рыхлая, первые две трети сюжет раскачивается в разные стороны, толком не трогаясь с места (по Москве бродят тихие шаманы и грубые жрецы, чморящие своих богов, боги ищут спасения), наконец получает внешний толчок (а! оказывается, уже два года, как надо выручать несколько тыщ беженцев из параллельного пространства, которые ввалились в Россию через загадочную дырку, а заодно ушибленных этой дыркой россиян), быстро бежит к боевой кульминации, которая на ходу переодевается в кульминацию этическую и завершается самым ожиданным образом. Всякий раз, когда сюжет выходит на многообещающую (расставленные по стране памятники Победы – это кумирни бога войны, обеспечивающие выживание и обороноспособность страны), мистико-конспирологическую (главный жрец помянутого бога по номенклатуре является замминстра обороны) или просто традиционную (от необходимости спасти несчастных провинциалов, убиваемых не водкой с раком, а потусторонним вмешательством – и до очевидного стремления мастеров потусторонних дел слипнуться в разновозрастный любовный многоугольник) возможность развития, автор делает шаг назад и пинками гонит героев в однажды выбранную сторону, в которой «Понедельник начинается в субботу» скрещивается с «Альтистом Даниловым».
И это был бы любопытный симбиоз, кабы не язык автора. Стругацкие с Орловым писать, мягко говоря, умели. А Онойко не то чтобы не умеет – она, похоже, искренне не понимает губительность сочетания отчаянных красивостей («Свежее утро проглядывало за белизной облачных рушников») с заскорузлыми штампами. То есть с одной стороны, читателю комфортно знать, что коли фраза начинается словами «схватился, как», то непременно завершится «утопающий за соломинку» — да и с прочей идиоматикой (лелеял коварный замысел, скрючиться в три погибели, все вернется на круги своя) автор баловаться не будет. С другой стороны, авторские ремарки типа «Щелчок мышью произвел эффект разорвавшейся бомбы. Аспирант выпучил глаза и уронил челюсть. В крайнем справа столбце таблицы шли пояснения… которые заставили Даниля заподозрить, что он добрался уже до галлюцинаций посложнее» заставляют заподозрить в Ольге Онойко пристрастие к каким-то очень уж малоэффектным бомбам.
Фразы «Это было так отвратительно похоже на счастливый визг, что, скорее всего, им и являлось», «Даниль оптимистично его поприветствовал и направился вместе с любопытствующим инспектором в таинственный флигель» или «Никак не влияла, а порой даже влияла положительно» вполне уместны на сайте proza.ru, а не в лауреатской книжке.
А еще несколько цитат я просто выписал. На память.
«Дед, точно в детстве, позвал его к себе, и ученик почти что стал им».
«Манипуляции с температурой ему были не сложнее, чем с ложкой и вилкой».
«Обнаружил себя сидящим на берегу, наполовину в воде».
«Мужик-то был молодой, едва под тридцать, но вот как юноша он успел постареть».
При этом диалоги, на которых прокалывается большинство даже вполне маститых авторов, у Онойко вполне естественны и даже хороши.
Многое можно списать на нередактированность, многое (как отчаянно педерастическое восприятие одного главного героя другим главным героем или идущие почти подряд эпитеты «неописуемо», «непредставимо» и «невероятно») — на пол автора. Наверно, поэтому ей и интересней писать не про лютость побед и любовных многоугольников, а про летящие по ветру вдоль полыхающих мечей волосы юного мускулистого бога.
Трагедия (или, как умело говорил один бывший президент, не трагедия, конечно, а беда) в том, что «Хирургическое вмешательство» на самом деле – совсем не дебют, а третий или четвертый роман автора, публиковавшегося до недавних пор под мужским псевдонимом. То есть на попервость уже фиг сошлешься.
Впрочем, Ольге всего 25 лет. Захочет – научится, не захочет – все равно соберет свою долю любителей мускулистых волос, летящих по ветру вдоль мечей.
В любом случае, меня в этой доле, пожалуйста, не ищите.

Сентябрь 2009

«Альтист Данилов»
Владимир Орлов
1972 год, Москва. Тощий бородач Данилов без особого пыла служит в хорошем оркестре, трясется над драгоценным альтом, ждет итальянских гастролей, бродит по пивным автоматам, вечно пролетает мимо химчистки, в которой томятся единственные приличные брюки, вяло и безуспешно отбивается от наскоков бывшей жены, вписывающей его в очереди и примерки, и лишь когда быт достает совсем нестерпимо, вспоминает, что он вообще-то демон на договоре — и отправляется купаться в молниях или резвиться в подземельях Анд. А потом в размеренную жизнь врываются земная любовь, неземная музыка и чертовы интриги.
«Альтиста Данилова» я до сих пор не читал, хотя сюжет знаю года так с 84-го. Именно этот роман нам вкратце и весьма вольно пересказал лагерный вожатый, которого мы спросили, а читал ли он «Мастера и Маргариту». Когда булгаковский текст попал таки мне в руки, я сильно удивился, не обнаружив браслета с переключателем «человек-демон». Про путаницу я догадался сам, и «Альтиста Данилова» купил в букинисте довольно давно, но руки все не доходили (аннотация в совписовском издании 1983 года, кстати, была конспиративной до безумия: «В романе «Альтист Данилов» рассказывается о становлении личности талантливого артиста одного из столичных театров. Обстоятельства складываются так, что Данилов — натура благородная и совестливая — вынужден сделать решительный жизненный выбор»). Наконец дошли.
«Альтист Данилов» — очень крепкий и не очень интересный роман. Он хорош классическим слогом, изощренным психологическим рисунком, но не заставляет переживать за героев ни даже всерьез поверить в их уязвимость. Оголтелый фанат «Хромой судьбы» (вроде меня) вообще может рассматривать роман Орлова как промежуточное звено в цепочке Булгаков-Стругацкие. При этом книга имеет несомненную сатирическую и историческую ценность — как превосходно детализированный портрет советской эпохи в ее высшем и самом сытом проявлении. Огромные мистические куски, посвященные космическим битвам или коловращению героя в слоях демонического мира, придуманы любовно и старательно, но бледнеют и отваливаются на фоне походя схваченной реалистической детали потребительской столицы типа тех же пивных автоматов или стадного инстинкта, заставлявшего московский полусвет выстраиваться в очередь к любому модному музыканту или синему быку, на фоне которых важно засветиться.
Вот в такую бессмысленную сыто-стадную эпоху роман и есть смысл читать.
В общем, угадал я со временем.

Май 2012