Рецензии. Книги

Л

«Малой кровью» (третья книга цикла «Космополиты»)
Ира Андронати, Андрей Лазарчук.

Андрей Лазарчук – не то лучший, не то один из лучших российских писателей. Это медицинский факт.
Другой факт: последние годы Лазарчук занимался вещами, смысл которых не всегда мог быть постигнут разумом самого изощренного читателя (а у Лазарчука читатель вышколенный и к загадкам привычный). Особо на этом пути воина выделяется бурное участие в новеллизациях «Х-файлов» и прочих «Людей в черном», личная верстка подарочного издания «Опоздавших к лету», пересказ озабоченного романа Хайнлайна и книжка «Штурмфогель».
Цикл «Космополиты» поначалу представлялись неким паллиативом, попыткой скрестить Лазарчука красноярского с Лазарчуком питерским (определение вольное и некорректное, базару нет). Тематика голливудская – зато подача вполне турбореалистичная. Ну, а соавторством нас не удивить.
Тем не менее, первая и вторая книги производили странное впечатление: вроде и Лазарчук, а вроде и нет. Местами – точно он. Местами, видимо, Андронати в переводе Лазарчука. Но общий-то уровень сильно выше среднего, к чему же слезы? Да так, само упало.
Дополнительный напряг был связан с длительными паузами между книгами. Лично мне для цельности восприятия первый томик пришлось перечитывать дважды, второй – однажды. Так, видимо, и будет продолжаться по мере публикации сиквелов — так сказать, нарастающим остатком. Потому что всех героев «Космополитов», даже самых экзотичных, запомнить надолго нереально. Извивы сюжета, впрочем, тоже.
Но тут, надо сказать, случился диалектический выверт. С одной стороны, оказалось, что «Малой кровью» стоит все-таки наособицу и может быть постигнуто и читателем, не знающим предысторию галактической войны, в которую втравили человечество любители нетронутого генотипа. С другой, есть все-таки существенный резон читать все части «Космополитов» подряд. Потому что кое-какие бутоны третьей книги все-таки в первых двух завязываются. А главное – только сквозное чтение позволяет почувствовать разницу между томами и оттого насладиться сполна.
«Малой кровью» — это чистый Лазарчук, без примесей. С его милитаризмом, многоуровневыми комбинациями, перепрограммированными мозгами и детьми-убийцами. С его светлым отчаянием.
В «Малой крови» вообще света много, во всех смыслах. Забавно, что человек, не очень давно объяснивший прелести стругацкого «Мира Полудня» воздействием излучателей на мир коммунаров, теперь описывает исключительно хороших людей и нелюдей, живущих в довольно хорошей стране, где президент — моральный красавец Путин, с энтузиазмом уступающий власть, а гимн – «Мы за ценой не постоим» Окуджавы. Другие люди и нелюди живут и бьются насмерть во вполне себе милых ошметках США, а то и в заброшенных колониях на том конце Галактики – и тоже ведь молодцы. И все это на руинах и пепле, на детских братских могилах. Что характерно.
Характерно также, что третья книга закрывается хэппи-эндом, типичным для «Космополитов», но необычным для Лазарчука. Но опытному любителю по этому поводу грустить негоже – примерно в такой тональности заканчивались «Все способные держать оружие», и тот финал ничего хорошего никому не сулил.
Претензии к автору по поводу того, что он пишет одно и то же, тем более не принимаются. Да, многие эпизоды «Малой кровью» откровенно рифмуются с «Солдатами Вавилона», «Транквилиумом», а то и «Кесаревной Отрадой». Вообще, Лазарчук все сильнее напоминает ветерана локальной войны в какой-нибудь запрещенной Анголе либо Шамбале. Войны, про которую совсем нельзя не чтобы писать, но даже упоминать – под страхом изъятия кадыка. При этом аллюзии и намеки не возбраняются. При этом память огненных лет ерошит череп изнутри и не дает спать.
Вот и приходится придумывать планету Шелезяку, на которой типа и гремит убивавшая тебя война. А потом, в новой книге – без которой нельзя, потому что ерошение не унимается, — можно сузить виток, и написать, что война происходит в Солнечной системе – допустим, на Меркурии. Следующая книга – очередное сокращение радиуса: Латинская Америка. В общем, скоро замахнемся на Вильяма нашего Шекспира – и узнаем, кто же это такой.
Может, уже этим летом, когда Лазарчук и Успенский допишут, наконец, давно обещанное.

Март 2006

«Марш экклезиастов»
Ирина Андронати, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский

Лет 20 назад я окончательно убедился, что лучший в мире писатель – Владислав Крапивин, заставил родителей выписать помимо «Пионера» «Уральский следопыт», где печатался автор «Голубятни», и принялся расстраиваться. Потому что повести «Тайна пирамиды» или «Тополиная рубашка» слабо соответствовали моему представлению о книгах лучшего в мире писателя. Я, помнится, даже отправил ему письмо с рядом упреков и ценных советов, и получил теплый ответ крапивинской снохи. Совершенно не помню, чего я там напредъявлял и нарекомендовал. Кажется, предлагал не повторяться, не излагать сотый раз вялые сказки про Тюмень конца 40-х, не юморить лирично на современные темы, а вернуться к жестким конфликтам типа тех, на которых строились «Журавленок» или та же «Голубятня». Лариса Крапивина меня почему-то не отчитала, Владислав Крапивин немедленно взялся за «Острова и капитаны» — и жизнь снова стала прекрасной.
Лет 10 назад, когда я уже знал, что Лазарчук и Успенский – лучшие в мире российские фантасты, я в какой-то АСТовской книжке увидел анонс их совместного романа «Посмотри в глаза чудовищ» (безумец Аль-Хазред из Конотопа, конец света, Николай Гумилев – ну, все помнят), взвыл от восторга и принялся искать. Вхолостую. В Казани книги просто не было, а приятель, которому «Чудовища» были заказаны в Москву, заявил, что купил последний экземпляр и желает его оставить себе, потому что, оказывается, круто. Гад.
Книгу на прочтение я, конечно, выбил, потом купил – в экзотичном каком-то книжном отделе хозяйственного магазина на Серова почему-то, — потом купил переиздание, потому что первую книжку замылили… Ну, и так далее. В общем, предчувствия меня не обманули. Классика, как и сказано в диагнозе.
«Гиперборейская чума» показалась странноватой и как-то откровенно амбидекстерной, что ли. В первой книге нельзя было уверенно сказать, что вот эту линию писал Лазарчук, а вот эту – Успенский, все как заверте… в начала, так и верте… до победного звонка в дверь. В «Чуме» идентификация проходила гораздо легче: видно было, что большую часть современщины (кроме откровенной юмористики) ваял Геннадьич, а большую часть флэшбэков (кроме жесткача и тонкостей темпоральных перескоков) гнал Глебыч.
При этом «Чума» была стройнее, мускулистее, и не наследовала дисквалифицирующий порок сиквелов. Их, как известно, губит желание автора дать читателю все любимые компоненты первой части, только с коэффициентом 2. А в «Чуме» не то что ящеров – даже Гумилева не было.
Кабы не Коломиец и не иоаннобогословские интонации, ни одна бы зараза не сказала, что это второй том трилогии.
Про «Марш экклезиаста» сказать подобное невозможно. Он четко привязан и к первой, и ко второй книгам. И в этом его главная беда.
Авторы попытались доказать, что можно и омуля съесть, и подняться высоко. То есть сделать классический народный сиквел, в котором увязать все разбросанные по стартовой дилогии линии и вообще, смастерить замысловатый бантик на всем, что шевелилось. И при этом сделать аутентичный лазарчуковско-успенский сиквел, в котором герои, проблемы и заморочки первых книг – лишь ступень для подскока.
Эксперимент удался. «Марш экклезиастов» отвечает на большинство вопросов, родившихся у пытливых читателей «Чудовищ» и «Чумы». При этом книга не пережевывает заявленные уже сюжеты, а бойко движется вперед, выдерживая фирменный стиль и уровень лучшего тандема (или как его там теперь назвать) современной отечественной литературы.
А книга не удалась. Не потому что там слишком много героев и слишком много сюжетных линий. Сроду это Лазарчука с Успенским не выбивало из седла. Просто пучок вышел незаарматуренным. Нет среди героев главного, нет среди сюжетных линий основной, и нет среди мелких стычек той глобальной войны, в которой не стыдно сгинуть.
Зато есть ощущение, что и Лазарчуку, и Успенскому прежние персонажи надоели настолько, что они решили просто над своими героями поиздеваться – за читательские деньги. А Андронати, выполнявшая, видимо, функцию редактора, бороться с этим не решилась.
Правда, есть подозрение, что питерская чета отодвинула Успенского от основной работы, подрядив писать только арабскую линию, ту самую, что в издании «Амфоры» выполнена почти нечитаемым шрифтом. Но это подозрение мы отбросим как недостойное и продолжим расстраиваться по совокупности факторов.
В «Посмотри в глаза чудовищ» поэт и всеобщий спаситель бился за выживание человечества с цивилизацией ящеров. В «Гиперборейской чуме» сыщик-саксофонист и добродушный врач бились за смысл жизни с бандой доисторических богов, а два красных машиниста – с интервентами и коллаборационистами. В «Марше экклезиастов» поэт и спаситель бьется головой о стенку, а остальные десятки героев то вяло, а то и резво нарезают круги по планете в поисках друг друга. Степан Николаич оказывается обаятельным подростком, но на главного подчеркнуто не тянет: авторы постоянно стягивают с него одеяло в пользу змеиного куратора и таджикского строителя, но и тех чести не удостаивают. Получается рассыпушка.
Прежние враги оказываются друзьями либо придорожными столбиками – и неминуемо сваливаются в разряд милых второстепенных персонажей. Новый враг проявляется дважды и исчезает, не оставив даже запаха серы. Может, это намек на четвертую часть. Может, очередной бантик, не докрученный до фиги.
А может, отсыл к заголовку: маршируй — не маршируй, и это тоже пройдет.
Надо найти подростка, который письмо авторам написал бы.

Июль 2006

«Параграф 78»
Андрей Лазарчук

Во-первых, ура – это почти натуральный Лазарчук, с его драйвом, и безнадежной гордостью.
Во-вторых, увы — почти есть почти. Видно, что автор бился не над собственными измышлениями, а над сторонним материалом, который и пытался как можно разнообразнее уработать. Положение отягощалось нежеланием автоплагиатствовать – как ни крути, «Параграф 78» представляет собой поддутый пересказ двух линий из «Всех способных держать оружие» (Зден в ракетной шахте и группа Игоря в немецко-фашистской Москве – впрочем, об этом я уже говорил). Впрочем, это проблема не Лазарчука, а Охлобыстина с Хлебородовым.
Плотность текста позволяет не заметить как эту проблемку, так и некоторую неравномерность частей. Первый кусок, примерно соответствующий, видимо, вышедшей в прокат части кино, Лазарчуку был явно не слишком интересен. Он честно попытался расцветить мелодраму памфлетными и футурпублицистическими вставками – и, в принципе, преуспел, потому что любит это дело. Жаль только, что аппликационное творчество автор бросил на произвол судьбы, едва оно приобретают осмысленность. Сиди, читатель, гадай, что случилось с девушкой Аэлитой, которая первой высадилась на Марс в качестве участницы реалити-шоу (очень хороший, кстати, и солидно прописанный момент – гнуснейшее ТВ как двигатель НТП), и случайно ли спецназовскую девушку зовут Алисой. Впрочем, думать полезно.
А вот свойственный авантюрному жанру подробный пересказ того, как собирается команда суперспецов (см. «Аферу», «Одиннадцатку Оушена», «Ва-банк», «Приключения принца Флоризеля», «Мои счастливые звезды» и еще тыщу фильмов) Лазарчуку неинтересен – поэтому он ломается на четвертом, что ли, фигуранте, смущенно пробормотав что-то типа: остальных двоих отловить было не проще.
Второй кусок, соответствующий неизвестной широкому зрителю экшн-части, Лазарчуку писать было в кайф. Поклонникам, соответственно, обломились адекватные чувства от чтения. Хотя главному своему принципу автор все-таки изменил (видимо, по просьбам продюсеров): обычно-то он без предупреждения вышвыривал из текста все, что могло объяснить читателю суть происходящего, а в этот раз, несколько раз попугав, что самого главного не расскажет, не только рассказал, но и с предельным тщанием разжевал, расщепил и в вены ввел. Не скажу, что это очень сильно меня оскорбило.
Вообще, в «Параграфе» мало моментов, способных оскорбить – впрочем, я, конечно, предельно лояльный потребитель. Отмечу, однако, кой-чего.
Без опечаток в книгах, как известно, нельзя, а у Лазарчука они последнее время очень удобно скучиваются вокруг марок оружия, техники и гаджетов. Указано уже, что знаменитые оружейники называются Heckler&Koch, а никак не кехлер. Ошибкой также приходится признать фразу про одного из героев, летавшего на стратегическом бомбере Ту-22. Во-первых, в недалеком будущем вряд ли кто-нибудь сможет летать на самолете, поставленном в строй 60 годами раньше и почти в полном составе ушедшем под резак спустя полвека. Во-вторых, Ту-22 никогда не был стратегом, как и совсем не похожий на него дальний бомбер Ту-22М3, до сих пор состоящий на вооружении.
Впрочем, это буквоедство, как и замечание по поводу редактирования книги (Ириной Анронати), от которого не могу удержаться: стоило все-таки проредить вводную конструкцию «В общем», которая начинает три или четыре предложения чуть ли не подряд.
Абсолютно по-колхозному сделаны фотографии – вялые они, и поданы предельно безграмотно: микрокартинкой с гигантскими полями. Бежать в сторону ближайшего кинотеатра они меня точно не заставили.
В целом книга подтвердила, что Лазарчук находится в прекрасной технической форме и даже преодолел боязнь повториться (если эта боязнь была, конечно). Есть мнение, что он мается отсутствием подлинной темы, потому и пробавляется новеллизациями и соавторством. Есть мнение, что пора маету заканчивать и взяться за клавку по-взрослому. Благо, есть чем и зачем.
«Параграф 78» тому свидетельство.

 Март 2007

«Мой старший брат Иешуа»
Андрей Лазарчук

Сильная разочаровывающая книга. Роскошный арбалет, но мы вообще-то за микроскопом приходили.
Христианство началось как дворцовый переворот, Иешуа был принцем в изгнании, апостолы – полевыми командирами, Пилат – туповатым взяточником, Варавва – великим проповедником, а Ирод – великим царем, ну и так далее по всем героям и событиям. Все логично, убедительно и вполне правдоподобно.
Мог получиться роскошный роман – и пару раз Лазарчук показал, насколько роскошный. Увы, то ли автора слишком захватило желание сказать «нэ так всо было» по максимальному количеству пунктов, то ли он, начав первую страницу сдержанной мистификацией, решил из заданной тональности не выходить – но в итоге Радзинский пожрал Булгакова. Лазарчук мощно проворошил и переосмыслил источники, все для себя понял – но не стал писать роман. Он написал довольно большой качественно беллетризованный синопсис, в котором много фактов, подробностей, пересказов, перечислений, объяснений, толкований внутренней логики событий, происходивших два тысячелетия назад в Галилеях-Иудеях – но слишком мало сцен, диалогов и экшна, показанного глазами героев.
Десятилистовой-с-гаком синопсис легко можно было развернуть во вполне офигенную многофигурную эпопею, бьющую по глазам, нервам и душам читателя – и Лазарчук ближе к финалу показал, что делать это он умеет по-прежнему (тайная вечеря, которая на самом деле была запоздавшим совещанием отчаянного генштаба – и дальнейшее рубилово-гасилово). Увы, ему это, похоже, не очень интересно. А мне как читателю, увы, было не очень интересно изучать краткий альтернативный курс христианства (хотя интонация горькой гордости выдержана, конечно, кто спорит) или хитросплетения фирменных лазарчуковских ходов (порча, наводимая на славного человека великой целью, месть мимо кассы, украденная победа и т.д.), нанесенные на бумагу не по-лазарчуковски небрежным пунктиром.
Быть может, я не слишком укоренен в материале, чтобы словить все кайфы и восторги от того, как ловко и ладно автор опрокидывает и выворачивает наизнанку христианские мифы. Но мне представляется, что в последние две тысячи лет удивить кого-то новой трактовкой этих мифов не слишком просто. Вот оттолкнуться от них в литературно-художественных целях – это было бы уместно и актуально.
Автор решил иначе.

Октябрь 2009

«Темный мир»
Ирина Андронати, Андрей Лазарчук

Группа студентов СПбГУ отправляется в фольклорно-этнографическую экспедицию по заброшенным карельским деревушкам и прочим приютам убогого чухонца. Общение с болтливыми старичками и добродушными ведьмами (в бытовом смысле слова) перемежается мелкими и почти не пугающими хтоническими выплесками. Потом одна из девочек проваливается в гробницу неведомой лесной королевы, с неба рушится вертолет типа stealth с солдатиками, стреляющим на поражение – и герои опрокидываются в самую середку затяжной войны магов с чертями и оборотнями.
Андрей Лазарчук пишет третью подряд новеллизацию амбициозного кинопроекта. «Люди в черном» и X-files не в счет, там была массовка и поденщина – ну и выход на кинониву, с которой у автора было связано много совершенно не оправдавшихся надежд. «Жаrа», по уму-то, тоже не в счет – там все делалось в три дня, на коленке, да и если есть что-то менее сочетаемое с фамилией «Лазарчук», то это (я надеюсь) «простенькая романтическая мелодрама».
В счет «Параграф 78» и «Темный мир». Оба проекта крайне амбициозны, пафосны и сюжетно ушиблены. Создатели фильмов намеревались побить Голливуд на его территории, отталкиваясь от не слишком корректного тезиса «Умное кино вам не нравится – будем снимать глупое». На самом деле с умным кино в Отечестве хронический недобор куда хлеще голливудского, а вот глупости делать у нас получается замечательно и всю дорогу. Достаточно вспомнить историю «Параграфа 78» — даже не распальцовку продюсера и бессмысленное дробление с бурлящим сливом, а байки про легший в основу сценария ранний рассказ Охлобыстина – которого на самом деле не было, как, впрочем, и внятного сценария.
По слухам, с внятным сценарием не повезло и «Темному миру». Тем не менее, фильм, говорят, получился вполне смотрибельным и уж по-любому первым 3D-блокбастером в российском кино (в советском-то полно было). Сам проверять не намерен, хотя предыдущая работа режиссера, «Бой с тенью-2», была заметно приличней первого «Боя», снятого лично Алексеем-«Бригада»-Сидоровым, который как раз продюсер и сценарист боксерской дилогии и «Темного мира».
А книга Андронати-Лазарчука получилась просто очень хорошей.
С каким сором авторам пришлось работать, понятно по цветным вклейкам с кадрами. Ну и по отдельным репликам в тексте. То есть понятно, что Лазарчук снова, как в «Параграфе», пытался придать признаки смысла сюжету, смысла не нюхавшему – и подтягивал какие-то медицинские, технические и психологические мотивировки. В «Параграфе» это почти получилось, в «Темном мире» получилось совсем (если не считать последнюю часть книги, в непрерывной боевке которой подзахлебнулся даже опытный баталист Лазарчук – а может, снова времени не хватило). Фабульные извивы класса «Да пусть просто взорвется» удалось перепрыгнуть или обойти по длинной дуге, картонные декорации оштукатурить, а в картонных героев впрыснуть жизни с андрогенами-серотонинами, чтобы больно было. Но это не помешало рассказчику (отличный, кстати, герой получился) тоскливо заявить в связи с категорически необъяснимым эпизодом: «Ну не понимаю я, почему он перекинулся» — и читателю ясно, чья это тоска на самом деле.
Но в целом за небольшие деньги читатель получает отличный молодежный триллер, мистическую драму с плотным этноэкзотическим сопровождением (и очень добротным – утверждаю как человек, шибко интересующийся нерусской мифологией России вообще и финно-угорской – в особенности), неплохую боевку – ну и россыпь симпатичных гэгов в качестве бонуса. Остальное – мелочи. Для меня, впрочем, существенные.
Мелочь номер раз.
Отдельные персонажи, сюжетные ходы и чудища «Темного мира» интенсивно рифмуются с сольными книгами Лазарчука. В смысле, если колдун собирает магическую машину из амулетов и подрезаемых людей – то почти как в «Солдатах Вавилона», если есть запрятанная в чужом мире наследница, то это в ноль Санечка из «Кесаревны Отрады», а если отовсюду выползают пауки – то почти как в «Штурмфогеле». И поди знай, это Лазарчук забивал подручным материалом лакуны исходника, или ему просто аукаются ранние сотрясения ноосферы, теперь воплощенные в режиссерском сценарии (как аукнулась форма «Сокол» из «Всех способных держать оружие» в сценарии «Параграфа»).
Мелочь номер два.
Лазарчука часто упрекали в сливании концовки, связанной то ли с фабульной недостаточностью, то ли потерей интереса к героям.
Лазарчуку часто указывали на тяготение к чужим сюжетам – в стилистике «нэ так всо было»: в «Кесаревне» работают «Принцы Амбера», а на «Мосту Ватерлоо» — пол-Ремарка.
Многие мировые шедевры написаны с чужих слов: тем известны Шекспир, Дюма, Гоголь и кто только не.
Если соединить эти разрозненные фактики, что получается? Получается, что зря мы на Лазарчука наезжаем на тему «Пиши свои книги,а новеллизации оставь ремесленникам»? Получается, что для него это не только способ заработать на хлеб с маслом, а, как положено, вызов: можно ли сделать из мякины не конфетку даже, а манну на мильон пытливых ротков? Или что вообще получается?
Не знаю. И подожду с выводами. Хотя бы до следующего полноценного романа.

Октябрь 2010

«Спираль»
Андрей Лазарчук

Разведчик-старлей ни за что выпинывается из армии, оклемавшись, устраивается охранником, счастливо влюбляется и опять-таки ни за что почти теряет счастье: умная, красивенная. но шибко независимая и взбалмошная девица с визгами удаляется в одну из Зон на стыке усердно объединяющихся славянских республик будущего Союза. Зон на Земле куча (Чернобыль угодил в одну из них по совпадению), артефактов, страшных чудес и сталкеров еще больше — а значит, и вакансий в государственных, негосударственных и надгосударственных службах безопасности. Отставной старлей вербуется в одну из них поближе к той самой Зоне — и принимается возвращать любовь сперва из непоняток, потом с того света.

Поплит все-таки сломал Лазарчука. На сегодня библиография лучшего (по уровню, потенциалу и сумме сделанного) российского фантаста чуть ли не на треть состоит из прогулок (разной степени развязанности ног) по чужим мирам. До сих пор лучший российский фантаст даже на чужой территории (в том числе Дика с Хайнлайном) истово пытался играть по своим правилам, главное из которых предусматривает подсовывание второго дна, сумрачного и горького, даже в абсолютно безмозглые коробки типа «Жары». Пресловутый «С.Т.А.Л.К.Е.Р.» свою пресловутость с блеском доказал: Лазарчук дебютировал в проекте книгой, полностью подчиненной правилам этой, прости господи, вселенной.
Формально-то все как раз наоборот. Формально-то автор всех обманул, и в первую очередь массового поклонника этого проекта, привыкшего, что последний зомби брызнул червями на припеве «Алюминиевых огурцов», как раз в тот момент, когда хрущевка напротив с ультразвуковым воем распахнулась фиолетовой пастью прямо по шву панели, и Хрюндель утомленно щелкнул автоматическим переводчиком с одиночного на украинский. Потому что «Спираль» — это отличный мистический роман из современной жизни, к которой в первой половине текста привязан просто чарующе. Это умелая боевка с человеческим и самую малость нечеловеческим лицом. Это «С.Т.А.Л.К.Е.Р.», в котором «С.Т.А.Л.К.Е.Р.о.в.», Зон и прочего ребячьего смрада шиш да маленько (весьма смачный шиш, чего скрывать). Это отличный слог, спокойный драйв и расторможенное образное мышление. Это фашина аллюзий и кайфов для умелого глаза. И это, увы, сивка-бурка промеж крутых горок. А Рэдрик велел промеж горок не ходить.
Впервые Лазарчук, привычно снабдивший плоскость текста громыхающим поддончиком, четко говорит читателю, что там пусто. Нет совсем ничего. Есть победа голой техникой почти без мошенства и совсем без волшебства. Это правильно, конечно – с точки зрения бисера, Оккама и вседержателей энтропии. Не надо ломать голову над тем, при чем тут дмитровские склады, безглазые псы, убиенные татары (отмечу, что мне сей тренд решительно не нравится), немотивированные подляны, губные гармонисты бундесвера и прочие ложноножки квеста, некоторые из которых автор заботливо перечислил – чтобы подтвердить: чушики. Nevermind. Было да бельем поросло, чего вспоминать-то. Неважно, что ты несешь, свежесть ты ощутил.
Ну да, ощутил, много кто. Я получил кусок классно выписанного текста про нас с вами и хлеб с ними (опять скоропостижно оборванный приключенческими чудесами, ну да к этому нам со времен «Кесаревны Отрады» не привыкать). Подростки получили (возможно) некоторое представление о том, чего еще иногда получается из напечатанных слов. Любители альтернативной истории получили о дивный новый мир. Любители русского оружия получили кучу высококвалифицированных ТТХ и очень симпатичный (честно) образ простого русского офицера, которых своих не бросает, чужим не спускает, призывает милость к падшим, ох как стреляет, бабам нравится, а спящих представителей невероятного противника расстреливает только потому, что иначе никак. Неуловимая секта поклонников АБС получила кучу крючков и веревочек, притягивающих помянутую прости-господи-вселенную к вселенной, аллилуйя, АБС (и не только в пикниковой ее части: отсыл к центральному образу, вдохновившему АБС на «Град обреченный», в финальной части «Спирали» почти назойлив, да и в целом повесть является профессиональным упражнением на тему «Что увидел Саша за стеной» (начиная с фразы про пять моих чувств, пораженных одновременно – и увы, не в пятку)). Лазарчук получил, надеюсь, немало.
Никто не ушел обиженным. А то, что прежние елочные игрушки совсем иные чувства внутри меня вырабатывали – это только моя проблема. И я бы вообще не выступал, если бы после «Спирали» Лазарчук взялся за что-то свое, фирменное и давно анонсированное – «Рай там, где трава», «Богов ближнего боя» или «Парфянскую стрелу».
Cледующей книгой Лазарчука будет текст в проект «Обитаемый остров».

Июль 2011

«Весь этот джакч» (дилогия)
Андрей Лазарчук, Михаил Успенский

Планета Саракш, городок солекопов на границе с Пандеей. Гимназист из шахтерской семьи с дружком из военных-благородных вяло шляются в поисках приключений, пока их не берет в оборот страшненькая умница, предлагающая наладить бизнес, связанный с отловом, засолкой и продажей глубоководных деликатесов. Быдловатая солдатня сразу валит бизнес набок – и тут пацаны находят на берегу ледяного озера умирающего чужеземца с диковинным оружием. Такова завязка первого романа дилогии «Соль Саракша».

Планета Саракш через полтора десятка лет после событий первой книги (и в период, описанный в последних главах «Обитаемого острова» Аркадия и Бориса Стругацких). Власти центра провинции на границе с Пандеей, получив сигнал о скорой то ли войне, то ли беде, вывозят школьников в лесной лагерь. Там их и накрывает война-беда, смысла и сути которой никто из действующих лиц не понимает, хотя в паузах между беготней, перестрелками, похоронами товарищей и карательными вылазками судорожно пытается понять, и найти родителей – или хотя бы смысл выживания в сдохшем мире. Об этом второй роман – «Любовь и свобода».

Романы задумывались и писались для цикла «Обитаемый остров», который должен был снять часть пенок с волны, поднятой экранизацией Бондарчука, ничего не снял и бесславно заглох. Дилогия не была напечатана и не стала трилогией, как задумывалось изначально. Лишь этой осенью, выждав полтора года и убедившись в тщетности дальнейших ожиданий, Лазарчук выставил книги в довольно специальном магазине и предпринял ряд промо-акций, ставших поводом для мощных бурлений разнообразных масс. Да и пусть их.
Некоторое время назад я описывал свою реакцию на курс, выбранный любимыми авторами, термином «уважительное недоумение». Еще есть «сожаление» — в связи с тем, что Лазарчук раз за разом пытается играть на чужой поляне. Да, хорошим инвентарем. Да, по своим правилам, которые мне нравятся куда больше дефолтных. И да, впихивание в которую подряд коммерческую шнягу качественно сделанного кунштюка с социально-психологическим и философским подтекстом можно считать если не выигрышем, то достижением и подтверждением верности однажды поднятому флагу. Беда в том, что любой флаг на каком-то обширном фоне становится частью чужого флага – и не всегда того, которому хочется присягать.
Я понимаю как объективные, так и субъективные причины этого подхода. Я знаю, что мировой масскульт накопил массу примеров того, как подсаженный на низменный гумус высоколобый росток на сороковом году шараханий по колено в помянутом гумусе делает пейзаж ослепительно прекрасным — и все радуются, а также танцуют (обычно в этом месте приводится в пример сериал Dr Who, который типа обязателен к просмотру, но сугубо с шестого или какого там сезона). Я даже верю, что когда-нибудь на похожие чудеса будут способны холмики, обозначающие отеческие гробы. Но в правило грабель я верю сильнее.
Лазарчук и Успенский заслуженно относятся к видным ученикам Стругацких, в связи с чем, похоже, и считают необходимым вписываться в проекты, связанные с именами наставников. Вспомним «Время учеников», вспомним ненаписанного «Белого ферзя», вспомним сталкера с точками, в рамках которого (-ых) авторы не столько отрабатывали франшизную повинность, сколько пытались напомнить о бесточечной поре.
Сверхзадача «Всего этого джакча» сопоставимая. Успенский (очевидно, более-менее сольно написавший первую книгу дилогии) продолжает эксперименты с «Парнем из преисподней», отыгрывая не сюжетом, но духом той повести мотивы отдельных глав «Полудня» (который «XXII век»). Лазарчук же (явно ответственный за вторую книгу) со свойственной ему лютой честностью и в близком ему апокалиптическом режиме пытается ответить на вопросы, которые ставил перед молокососом по имени Мак некто по прозвищу Странник («Тебе вообще известно, что такое инфляция? Тебе известно, что надвигается голод, что земля не родит?.. Тебе известно, что мы не успели создать здесь ни запасов хлеба, ни запасов медикаментов? Ты знаешь, что это твое лучевое голодание в двадцати процентах случаев приводит к шизофрении?»).
Я не могу сказать, что эксперименты мне не понравились, а ответы показались неубедительными. Но я должен сказать, что за пределами сферического непроницаемого мира, в который добровольно загнали себя авторы, им и мне было бы проще.
Любовь и свобода плохо совместимы с неволей.

Декабрь 2013

«Шальные деньги»
Йенс Лапидус

Стокгольм, середина нулевых.
Сербский качок, микс-файтер и бригадир рэкетиров Мрадо жмет от груди, ломает ноги попутавшим рамсы ЧОПовцам, налаживает отмывочные точки и терзается по двум поводам: как приподняться под гнетом вышедшего в самую масть дружка Радо и как отжать любимую дочку у бывшей жены-шведки.
Мелкий чилийский пушер и бегун Хорхе, сунутый в тюрьму сербами, разрабатывает план сенсационного побега и терзается по двум поводам: как выжить и как отомстить сербам.
Нищий студент Юхан притворяется мажором, голодает неделями, чтобы купить правильную шмотку и грамм кокаина на паях с дружками, и терзается двумя вещами: как избежать разоблачения и как найти хотя бы след сестры, канувшей в столице несколько лет назад.
Герои идут к мечтам окольными и вроде бы никак не связанными тропами (выстланными страхом, кокаином и кровавой кашей) и, естественно, сходятся в финале — с не слишком предсказуемыми последствиями.
Очень странная сильная книга. Обычно сюжеты такого рода реализуются в рамках стандартного триллера-детектива-нуара либо, реже, стилизации под бандюковскую телегу, то вычурную, то нарочито бедную. Дебютант и опытный адвокат Лапидус выбрал холодную корявость. Чуть ли не большинство предложений книги имеет неполную основу: или бессубъектные, или безглагольные. «Вбежали в сортир: валяется у стены. Мордой о писсуар. Кровища/зубы наружу. Еще. Нос в гармошку» — цитата приблизительная, потому что текста под рукой нет, но принцип примерно такой, и не только в экспрессивных сценах – всю дорогу и в связи с любым героем. Поначалу такие проеды с заусенцами дико раздражают, я попервости даже книгу отложил. Но потом взялся снова – и захватило.
Странно, конечно: криминальная глобализация, этнические банды, молодой упырек на пару с умным упырьком против сильных упырей, наркотрафик, восточноевропейские проститутки, кокаиновые дискотеки и смирные полицейские, почти не вылезающие из-за страниц реденьких рапортов и донесений – ну что может быть банальней и обрыдлей. А интересно – не оторвешься. Переводчику, конечно, респект: единообразие авторского подхода не отменило разнообразия лексических пластов, жаргонов и манер речи (например, название в оригинале: Snabba Cash)– и толмач справился. Ну, споткнулся на ерунде (Мрадо заряжает револьвер обоймой и досылает патрон в ствол), так в шведских книгах без этого не обходится. Допустим, давеча я прочитал «Господина Как-его–там» Вале-Шеваль (в оригинале «Красная пожарная машина»), так там при общем достойном уровне трижды упоминается обгоревший труп в позе фехтовальщика. Мне минут пять потребовалось, чтобы выстроить цепочку фехтен-файтинг-боксинг. Ну и «походу», украсившее каждую страницу «Шальных денег», я бы все-таки с пробелом писал. Но у скандинавов свои правила.
А так – очень доволен.
Книгу прочитало пол-Швеции и еще куча стран, кино выходит в этом месяце, перевод второй части трилогии (Aldrig fucka upp) – через год. Жду.

Октябрь 2010 

«Девушка с татуировкой дракона»
Стиг Ларссон

Стокгольмский журналист средних лет, идеалист и интеллигентный бабник, признанный виновным в клевете на олигарха, от бессильной злобы и отчаяния соглашается на странное предложение другого олигарха, старенького и, в общем-то, списанного. Дедушка почему-то решил, что только такой вот честный красавчик способен найти дедушкину племянницу, невесть как сгинувшую сорок лет назад. Бессмысленное копание в древних бумагах постепенно оборачивается новыми подробностями, библейскими шифрами, серийными убийствами и стрельбой на поражение. И никто бы из этой катавасии живым не выбрался, кабы не заглавная девушка, утыканная пирсингом и психотравмами социопатка, по совместительству являющаяся гением сыска и хакером мирового масштаба.
Трилогия «Миллениум» (названа в честь журнала, в котором работает главный герой) считается главным явлением современной массовой литературы — и наконец-то не зря. Предыдущее явление по имени Дэн Браун было совсем уж откровенной дрянью без совести и элементарного профессионализма. Лично я Ларссона читать опасался и поэтому, и из-за слишком большого количества маркетинговых достоинств (завидное совпадение бестселлинга с критическими восторгами, смерть автора на взлете и все такое). Но все-таки рискнул — в основном из давней симпатии к скандинавскому детективу.
В общем, Ларссон — совестливый профи без стыда, решивший с размахом конвертнуть шведские детективные ценности — и выигравший.
Для скандинавской прозы всегда было характерно либеральное левачество — и честность. То есть герои всегда расплачивались за свои либо авторские убеждения некрасивостью, алкоголизмом, разводами, язвой двенадцатиперстной, депрессией и усталой мизантропией. Просто потому, что такова в этой жизни цена либерального левачества — как, впрочем, и любой иной радикальной истовости.
А Ларссон, сохранив традиционно шведский тускловатый фон, набор свинцовых проблем и персонажей, воспринимающих любое дуновение ветра с позиций мировой справедливости, пролетарского самосознания и защиты угнетенного меньшинства, произвел всего две операции. Он заменил главных героев голливудскими архетипами — и подлил в тональность здорового идиотизма дамского романа. В результате упрямый журналист Блумквист и трудная девушка Саландер сохранили местную внешность, замедленность движений и пылающий феминизм во взоре — зато научились действовать как победители-обаяшки, и чувствовать себя соответственно — здоровыми, крепкими и правыми. В любой ситуации, от обламывания олигархов до сожительства со старушками.
Это и стало большей половиной успеха.
Меньшая половина связана с упомянутым профессионализмом Ларссона. Сильно меньшая: все-таки сюжет слишком явно просчитан на пальцах и калькуляторе, многие эпизоды чересчур старательно срисованы с соответствующей классики типа Blow Up, а некоторые повороты действия наивны с перебором (типа демонстрируемой кучей неглупых жителей христианской страны неспособности увидеть в пятизначных, что ли, числах ссылки на библейские строки). Ну и некоторая передутость текста сказывается: между 100-страничными блоками пару раз попадаются кусочки страниц на 20, сильно тормозящие действие.
Но в целом текст, конечно, является беспощадным засасывателем промышленного масштаба. Оторваться невозможно.
Читаю второй том.

Апрель 2011

«Девушка, которая играла с огнем»
 «Девушка, которая взрывала воздушные замки»
Стиг Ларрсон

Независимый журнал «Миллениум» готовит очередное сенсационное расследование, на сей раз посвященное секс-трафику из Восточной Европы и погрязшим в этом трафике шведским чиновникам. За хлопотами пламенный репортер Микаэль Блумквист почти не вспоминает хакершу, социопатку и просто славную девушку Лизбет Саландер. А девушка жуирует на деньги, натыренные с неправедных счетов, и вяло приглядывает за врагами-женоненавистниками. Эту идиллию взрывает тройное убийство, которое грозит уничтожить «Миллениум» и Саландер — и герои начинают разруливать и просто выживать.
Трилогия «Миллениум», по сути, распадается на две части: второй и третий романы друг с другом связаны намертво, а с первым — почти символически. Это немножко облегчает страдания читателя. Первый роман, как я уже отмечал, является отличным чтивом. Третий с ним сопоставим, хоть и пожиже запева (зато всем достается по слону, а слонихам — еще и поклон). Второй том просто ужасен. Автор халтурит безбожно, переводчик ему истово помогает, запутываясь в смыслах, падежах и местоимениях. Отдельным клюквенным деревом возвышается русская тема, способная вогнать в смеховую истерику расстроенного флегматика.
К тому же Ларссон не изменяет избыточности. У него всего всегда слишком много: страниц, описаний, деталей, перечислений покупок, роялей в той самой клюкве, банальных рассуждений, пришитых сисек, либерастии, вторичных ходов, интернет-адресов и феминизма. К этому надо привыкать. И есть смысл привыкать — чтиво-то, по совокупности, отличность не растеряло.
Финчер, судя по трейлеру, тоже проникся.

Июнь 2011

«Ниязбек»
Юлия Латынина
Последний роман Юлии Латыниной в очередной раз продемонстрировал, насколько разнообразной может быть талантливая женщина, полтора десятка лет разрабатывающая один и тот же – зато искренне любимый – сюжет.
На этом пути автор перекидала кучу тонн разномастной породы, схем, характеров и жанров, но извлеченный радий складывался все в тот же паззл: благородный бандит, нечаянно попавший на войну цивилизованной армады с наивными дикарями, встает на сторону последних. По ходу дела высокомерные колонизаторы, ведомые не меньшим харизматиком, почти объегоривают дикарей, но те в последний момент изворачиваются, отковывают инструмент с винтом и опрокидывают супостата. Бандит при этом может быть бандитом, землянином, заблудившимся на чужой планете, варваром при дворе императора, следаком, олигархом или правоверным авторитетом – не суть важно. Важно, что у него трудноописуемые глаза (тут Латынина, как правило, прибегает к невероятным сравнениям типа «цвета котла с кипящим молоком»), походка хищника, постоянная боеготовность и жизнь по понятиям. И бабам такие ужас как нравятся.
Сначала Латынина писала про это фантастику. Одни называли «Вейский цикл» Адамом Смитом, писаным тушью на рисовой бумаге, другие – лучшим, что породил постсоветский фикшн. С обеими версиями спорить можно, но не нужно.
Потом Юлия Латынина уложила любимую тему в классово близкое ложе криминального романа. Цикл про Сазана, на мой взгляд, является самым недооцененным детищем автора – простым как правда и столь же сильным. Но то ли девушка его стесняется, как грехов молодости, то ли ей лень вписываться в возможные разборки издательств, в разное время издававшей серию «Бандит». Оттого часть книжек, писаных невесть почему под псевдонимом «Е.Климович», была переиздана под другим именем и другими названиями, а другая часть – не была. Потому поздние подвиги благородного разбойника Сазана хорошо известны, а ранние – почти не. Жалко: именно на первые повести легла четкая печать времени кооперативов, коммерческих ларьков и прочего раннеельцинского быта. Затем антураж, в котором существует Сазан, пришел к более-менее современному состоянию – так что историографического восторга «Разбор полетов» или «Саранча» не вызывают.
Затем настал черед экономического триллера, созданного лично Юлией Латыниной и прошедшего в ее руках полный жизненный цикл: от переходного «Стального короля» к вершинной «Охоте на изюбря» и разболтанно-публицистической «Промзоне».
Потом Юлия Леонидовна удрала штуку посильнее татьяноларинской. Она ударилась в дамский роман. Видать, потому, что других жанров на обозримой территории не осталось. Или потому, что очень хотелось попробовать. Попробовала, и по привычке два раза. «Ничья» вышла ублюдочком: и бизнесовых петель слишком много, и героиню в итоге толстый папик сгубил (а нефиг было девице от бандита отказываться) – ну какой же это дамский роман? Зато вторая попытка вышла настолько образцовой, что я по ходу чтения пару раз тяжело задумывался над тем, а зачем я это читаю. Назывался образец, натурально, строкой из мультика и повествовал про невинную девочку, которая вернулась из прекрасной заграницы в страшную Рашку, чтобы услышать последний вздох отца, узнать, что вместо наследства ей грозит не то шиш, не то пуля, впасть в истерику, выпасть из нее в объятия — кого? – правильно, благородного бандита, на пару с ним всех победить и закатить мегасвадьбу.
Тут свободные жанры совсем кончились, и после короткого размышления Латынина решила больше не выпендриваться, а просто расписывать новогазетные колонки до книжных размеров.
Результатом такого подхода стали не сборники статей и не постмодернистские новоделы, а освященные вековой традицией памфлеты. Не в смысле Мэлора Стуруа, а в смысле Поля-Луи Курье или энциклопедического словаря (злободневное публицистическое произведение, цель и пафос которого — конкретное гражданское, преимущественно социально-политическое обличение, нередко сочетается с художественной сатирой).
Решение оказалось логичным и удачным. Правда, первый блин, «Джаханнам» (про чеченцев, решивших с помощью взрыва НПЗ отравить полумиллионный дальневосточный город), вышел слишком эпическим и утяжеленным технологическими подробностями. Сказывалось наследие «Изюбря».
Зато второй заход, как положено, стал образцовым.
«Ниязбек» написан очень незамысловато, каждая глава пересказывается несколькими словами, и это одинаковые слова. Сюжет такой: честный чиновник, отсидевший в зиндане и освобожденный благородным бандитом Ниязбеком, годы спустя возвращается в Дагестан (в книге – Северная Авария-Дарго) полпредом президента и пытается навести порядок. Главные надежды он возлагает на приятеля, неожиданно оказавшегося братом Ниязбека, но того мгновенно мочат – и полпред с бандюком в течение книги пытаются доказать себе, что это сделал не действующий президент. А заодно отвечают на непростые вызовы времени типа многомиллионных взяток, драк министра с вице-спикером, ментовского беспредела и крышевания боевиков чекистами. Автор добросовестно рассказывают читателю историю всякого персонажа, объем книги растет, а читатель (как и в «Джаханнаме») понимает, что Кавказ – это особый мир, власть в котором безнадежно изуродована совком и федеральным протекционизмом, московские чиновники еще большие воры, а все честные люди вынуждены браться за оружие, чтобы биться с шайтанами-кяфирами. Вывод, примечательный сам по себе, еще и подкреплен массой примеров, большая часть которых откровенно извлечена из той же «Новой газеты».
При этом книга избавлена от обычных для Латыниной редакторских огрехов (классикой считается «Промзона», в которой дочку Извольского на соседних страницах зовут совершенно по-разному, а неосторожнее использование автором вордовской операции «Заменить все» при исправлении аббревиатуры ОРБ на РУБОП привело к появлению таких неординарных конструкций, как «глаза вывалились из оРУБОПит» и «носился как с писаной тРУБОПой») и вымученных ответов на половой вопрос. До недавнего времени Юлия Латынина была большой любительницей описывать интимные сцены в стилистике Баттхеда, пересказывающего «Цветы сливы в золотой вазе». А теперь то ли замужество счастливое повлияло, то ли кавказская тема придала строгости.
Мелкие блохи в тексте, конечно, остались. Например, никто не объяснил Латыниной, что «Аллах Акбар» — это ошибка, сопоставимая, скажем, со «Слава Бог». Но стоит надеяться, что в следующей книге она эту ошибку не исправит. Потому что если следующей книгой опять будет кавказский памфлет – получится фигня. Задуплилась – переходи на следующую делянку.
Интересно только, какую.

Май 2006

«Земля войны»
Юлия Латынина

Я уже рассказывал об особенностях предыдущей книги, «Ниязбек», и предполагал, что если новый роман Латыниной будет про Кавказ, выйдет ерунда. Вышла не просто ерунда, а довольно интересный продукт, весьма характерный для нынешнего этапа творчества писательницы. Только что она рассказала, что переиздание ее классического фанттекста «Инсайдер» будет здорово отличаться от общеизвестного варианта, так как она увлеклась процессом редактирования и на фиг все переделала. Так вот, «Земля войны» является именно что неровной калькой с «Ниязбека».
Насколько может судить доброжелательный читатель, книга писалась по двум личным причинам. Первая причина – острая неприязнь автора к не потерпевшему совсем ничего бывшему вице-генпрокурору, а ныне вице-министру юстиции с округлой фамилией. По жизни его не удалось свалить ни конкурентам, ни бесланским матерям – вот Латыниной и пришлось смачно описать, как жирная сволочь Комиссаров, открывшая торги по продаже кресла президента кавказской республики, в которой устроила натуральный Дахау, оказывается публично разоблаченной как устроительница страшного теракта и некрасиво подыхает аки собака.
Вторая причина – неудовольствие того же автора мрачной концовкой предыдущей книги и желание показать народу и власти возможность позитивной концовки при совершенно аналогичном раскладе. Оказывается, все просто. Герой предыдущей книги, честный московский чиновник, предает экстремального друга-мусульманина, чем губит все на свете и себя в том числе. А герой «Земли войны», честный московский чиновник, не предает экстремального друга-мусульманина, а наоборот, берет автомат и встает с другом-мусульманином локоть к локтю против продажных федералов и злых чеченов, чем спасает все на свете и себя в том числе. Этим принципиальные различия между «Ниязбеком» и «Землей войны» исчерпываются.
Предложенный Латыниной вариант, конечно, смехотворен – вынужден признать это как доброжелательный читатель, пытающийся быть правоверным. Косвенным подтверждением слабоватости можно считать обилие блох в тексте, характерное именно для латынинских книг, писанных при участии левой ноги. На второй странице я не удержался, схватил карандаш и начал некоторые фразы подчеркивать. Обнаружилась куча почти инопланетных вздорностей («вода хлюпала в нем туда-сюда», «подбородок, переходящий в резко вылепленную скулу», «сидел, откинув окровавленный рот», «как акулий рот вонзается в сочное мясо» (рот – это дырка, он вонзаться не может), «небритая щетина» (а бывает бритая?), «входили друг в друга, как кафель в ванной», «в кузове машины, представлявшем собой как бы цистерну»), почти чеховских согласований («под предлогом отправки нефти на Грозненский НПЗ она шла на экспорт») и обоснований (крепость «строили во времена Ермолова, и строили ее с расчетом на ядерный удар»), небрежностей (у полностью сгоревшего человека уцелела прическа) и неизбежных клише (у половины героев глаза убийцы или мертвеца, в крайнем случае – просто трудноописуемого цвета (см. предыдущую рецензию), горы сравниваются с кусками мяса, потом поданное к столу мясо – с горами, потом опять горы с кусками мяса, в которых почему-то еще бьется кровеносная система дорог). В сопоставимом по небрежности романе «Промзона» автор живописала корейца-альбиноса и туркмен с арийской внешностью. Теперь Латынина логически завершила цепочку образом исламского фундаменталиста безнадежно немецкой национальности – двухметрового блондина, естественно. Ну и полная лажа, как обычно, с датами и цифрами (перестройка грянула в 1991 году, 16-летний парень через 2 года оказывается 19-летним, а другой молодой человек через пару лет после окончания высшей школы КГБ становится подполковником).
Впрочем, это мелочи. Проблема в другом.
Чуть ли не впервые очень неприятное впечатление производит давно освоенный Латыниной прием творческого перенесения на страницы романа вполне реальных ситуаций. Например, история Беслана очень неоднозначна, и все слишком старательно забыли, что отряд террористов собирался как минимум при участии милиции и ФСБ. Но захват школы слишком чудовищен и самодостаточен, чтобы, отталкиваясь от него, наверчивать сюжет вокруг роддома, который федералы погубили, чтобы поссорить аварцев с чеченцами. Латынина навертела – и встала в одну линейку с создателями, скажем, фильма «Личный номер», снятого после «Норд-Оста» и рассказавшего о том, как чеченцы захватили цирк, а чекисты всех спасли.
Увы, свежий кавказский воздух обеспечил вполне плейшнеровский приход, в который раз утащив матерую писательницу в сектор розовых девических мечтаний. Он сохранился, наверное, в каждой женской подкорке, но по-хорошему должен скрываться. Латынина гимназическую восторженность крепкими аварскими фундаменталистами не скрывает. То есть она, конечно, добросовестно описывает свинцовые мерзости кавказской жизни, находя недобрые слова и заскорузлые детали для каждого персонажа – тем большим красавчиком ходит Джамалудин, праведность которого подтягивает до человеческого уровня даже московского чиновника. Забавный, кстати, диалог:
— Это уже не месть, Джамал, — сказал Кирилл, — это мятеж. Ты представляешь, кто твои заложники?.. Что ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты принял ислам, — спокойно ответил Джамалудин.
Кирилл опешил:
— Почему?
— Потому что мы сегодня попадем в рай, — пояснил аварец, — а ты нет. Мне будет тебя не хватать.

И вообще, если отвлечься от названных частностей, «Землю войны» читать страшно интересно: сюжет изощрен, авторские ремарки остроумны, а диалоги иногда разнообразны. Да и интересно следить, как Латынина с разной степени изяществом ищет альтернативные способы выхода из опробованных тупиков.
Только скорее бы она уже подкорочную гимназию закончила.

 Апрель 2007

«Нелюдь»
Юлия Латынина

Во–первых, дичь полная, вопиющая и невероятная.
Во-вторых, просто суперская книжка.
Сначала во-вторых. Исходя из репутации автора, ожидалось, что пламенный публицист и жесткий оппозиционер, забывший изящную и крутосваренную вейскую молодость, соорудит очередной памфлет про свинорылых федералов, замаскированных под имперцев, которые мучают почем зря хороших чеченцев и предпринимателей, обреченных жанра ради воплотиться в сияющих республиканцев, повстанцев и просто гуманных негуманоидов. И сама Латынина не упустила случая попускать зайчиков в глаза гранями репутации — с первой же страницы, на которой появляются чуть переименованные «Объединенные машиностроительные заводы», распил бюджетных денег со стрельбой и алчные чиновники. Ну и позднее логика «сгнившая метрополия – праведная колония» выдерживается с лютой последовательностью, отличающей, впрочем, не только тексты писательницы, но и 99% фантастических сюжетов про отношения метрополий с колониями.
Латынинский-то сюжет поначалу незамысловат. Пират ван Эрлик — предатель рода человеческого и его образцовый враг, вступивший в страшную межрасовую войну на чужой стороне. Впрочем, врагов уничтожили под корень довольно быстро, и теперь пират террористничает в одиночку. Нелюдь, одно слово. Ван Эрлика ловит гэбист Трастамара, потомок учредителя империи, блестящий оперативник, беспощадный к врагам рейха и их пособникам настолько, что тоже вполне заслуживает заглавную кличку. Трастамара перевербовывает злодея, берет его на короткий поводок и отправляет со спецзаданием, итогом которого должно стать окончательное обезвраживание человечества. И тут начинаются сюжетные перевертыши: злодеи оказываются зайчиками, потом опять злодеями, потом их сносят в компост, потом они возносятся и откусывают голову врагам, которые, в свою очередь, тоже оказываются зайчиками – ну и так далее. Возможно, я просто слишком плохо знаю сюжетную беллетристику – но большая часть акробатических этюдов показалась мне свежей и задорной настолько, что я готов назвать книгу лучшей в России фантастической книгой 2007 года.
Несмотря ни на что.
А посмотреть есть на что.
Приступим к «во-первых».
Техническая сторона книги по сравнению с тактической вышла дико натужной и раздутой. Есть у меня ощущение, что я знаю причину. В древнем интервью Юлия Латынина с восторгом отзывалась о фантазии Сергея Лукьяненко – вплоть до того, что подробно пересказывала устройство плоскостных мечей и еще каких-то изобретений из золотого периода писателя. Похоже, что давний восторг все эти годы не давал покоя Латыниной, с самого начала любившей коряво пересказывать технологию производства слябов или причины помпажа авиадвигателя на малых скоростях. И в «Нелюди» она решила наконец доказать, что и сама совсем не дурак напридумывать если не молекулярный меч или ударный излучатель «Шершень», то алмазную шрапнель на аммонитной основе, плавиковую кислоту в вакуолях чужака и прочие экзоскелеты с гравицаппами. Доказала, в принципе – и я с трудом, но вынес истины типа: «Напряженность силового поля падает обратно пропорционально кубу расстояния» (почему обратно? почему кубу – пропорция она и есть пропорция, туда хоть куб, хоть порядок закладывается без специальных уточнений?), «Над столом парил конус углей, в который гости клали ломтики сырого не то мяса, не то моллюсков; угли шипели, из шара стекал пьянящий ароматный сок» (какой шар, откуда?) или «После того, как действие препарата прекратится, высшая нервная система остается слишком часто пораженной» (то есть проблема в том, что слишком? например, через каждые полтора сантиметра? а если бы через каждые три, было бы проще?).
Ладно, я-то добрый, а вот злые кащениты, ославившие Юлия Латынину стрелками осциллографа, боюсь, пополнят список именных латынинских мемов выражением «непробиваемость траверзов», которым автор блеснула при описании космического корабля.
Зато красоты стиля я вынести не смог – и пару раз даже с рычанием отбрасывал книжку, наткнувшись на очередное «Принц Севир вскарабкался на ноги» или «лысеющие волосы» все того же Севира. Еще там был «мужчина с овсяными хлопьями волос», «просвечивали белые пелены снега», существовал «оскопленный взрывом куст» (страшно представить себе, что росло на нем до взрыва), а «от всей его фигуры исходило довольство и уверенность: довольство хорошей пищи, уверенность дорогого костюма и гладко выбритых щек».
С анатомией у Латыниной всегда были трудности – и она никогда их не боялась, а наоборот, знай наворачивала побольше да побольше портретных или описательных несуразиц с переборами. Успокоил меня только карандаш, которым я принялся обводить наиболее интригующие моменты (типа «шлепая белыми носочками по травке» — надо понимать, это были очень засаленные носочки и очень плотная трава). Обвел, забыл, читаешь дальше. Красота. Вот такая: «Казалось, у него исхудали не только кожа, но и кости. И только глаза его сверкали, как плазменный росчерк растаявшей в космосе боеголовки». Честно скажу, я немного видел растаявших в космосе боеголовок, но могу предположить, что если она уже растаяла, то и росчерк давно распался на ионы, нес па?
И вот тут мы добрались до самого главного. До глаз. Глаза героев всегда играли в творчестве Юлии Латыниной важнейшую роль, сопоставимую с ролью верхней губки у известной княгини. Герои Латыниной всегда делились на второстепенных, очи которых оставались незамеченными автором, и главных – их глаза обязательно удостаивались отдельного философического описания (глаза убийцы, цвета вскипевшего чая и т.д.). В «Нелюди» творческий метод развернут и расширен до предела: текст плотно выложен бисером геройских или негеройских глаз, для специалиста составляющих, видимо, какой-то замысловатый узор. Я неспециалист, потому туповато констатирую следующее.
У ван Эрлика глаза цвета вакуума, того же цвета, что и земля после плазменного удара, глаза убийцы, большие темные, а потом почти сразу внимательные черные, совершенно пустые, наконец, это просто-таки черные боеголовки глаз. Забавно, что Латынина постоянно забывает про куда более оригинальную примету пирата, у которого перебитая осколком бровь «с этого места шла вверх» — старательно придуманная отличительная черта в итоге поминается пару раз – при том, что внешность героя описывается с пугающей регулярностью.
У Трастамары глаза с характерным фиолетовым просверком, цвета стратосферы, чуть раскосые глаза цвета индиго, рентгеновские гляделки (потом уточняется, что это «свои рентгеновские гляделки», а не чужие чьи-нибудь), немигающие фиолетовые глаза, и венец образности: «фиолетовые глаза были теплыми, как жидкий азот».
Венец не может быть один: поэтому у одного из олигархов глаза цвета жидкого азота (а еще теплые, как вакуум, и просто холодные голубые).
У сына Трастамары глаза цвета арморпласта, серые, при этом юношу отличает холодный взгляд спецназовца или преступника.
У одного мальчика глаза сперва ониксовые, потом вдруг угольно-черные.
У принца Севира карие выкаченные глаза, потом почти прозрачные, тут же – маленькие, далее – жесткие карие навыкате (два раза, последний – с нездоровым блеском). Так что «полная мучнистая кожа с распухшими сосисками пальцев совершенно не бросалась в глаза – так тверд и отрешен был взгляд его чуть навыкате карих глаз».
Куда больше повезло адмиралу «с пронзительно-серыми глазами на лысой, как шар, голове». В романе полно инопланетян, но мало кто из них может похвастаться тем, что у него глаза находятся не в голове, а на голове – видимо, непосредственно на макушке. А адмирал, что характерно, человек (хотя, написав это, я что-то засомневался).
Также в романе упоминаются «карие, с нависшими бровями глаза – знаменитые карие глаза потомков Чеслава» (у императора), «глаза такие же пронзительные и спокойные, как глаза Севира» (у инопланетянина), «умные фасеточные глаза» (2 раза, у другого инопланетянина), «бледно-желтые глазки», они же «огромные желтые гляделки», они же «большие овалы глаз» (у третьего инопланетянина, одновременно являющегося первыми двумя – нет-нет, не спрашивайте, все равно не скажу).
В общем, это не вейский цикл, не «Изюбрь» и не Сазан на Кавказе. Это «Нелюдь».
Читайте. Завидуйте. И ждите новую фантастическую книжку Юлии Латыниной.
Лично я уже изнемогаю.

Январь 2008

«Особо опасен»
Джон Ле Карре

Гамбург, наши дни. По городу в горячке бродит провезенный контрабандой чеченский юнец — истеричный, забитый, набожный, недалекий и с паролем к миллионам, запрятанным в местном, при этом британском, банке ненавистным русским папой-полковником (именно так) . Вокруг юнца водят хоровод приютившая его сердобольная турецкая семья, горящая общественным долгом пригожая адвокатша и втюрившийся в адвокатшу банкир. А сверху за потягушечками, хищно расталкивая друг друга, наблюдают несколько кровавых гэбух, мечтающих мощно выступить на антитеррористическом фронте.
Полвека назад главный шпионский писатель Ле Карре начинал с романов, в которых страшный Восток просачивался в уставшее сердце Запада и пытался выжрать его изнутри. Востоком был СССР, а точкой подскока для решительного удара выступала в основном Германия. Теперь Ле Карре, как всякий на его месте порядочный и склонный к философствованиям британский литератор, закольцовывает однажды затеянную композицию «И с места они не сойдут» историей про то, что фарс, повторяющий трагедию, тоже бывает нелепо драматичным. Та же истоптанная чужаками Германия, тот же утомленный Запад, но Восток другой — исламский, взрывной и особо опасный. Автор палит с двух рук: с одной стороны, он отрабатывает сквозную для сюжета рефлексию спецслужбистов, которые клянут себя за увлеченность войной с коммунистами, позволившую прохлопать куда более страшную исламскую угрозу. С другой стороны, «Особо опасен» просто весь про то, что угроза эта раздута, в большинстве своем мало чем обоснована, и в любом случае упыри в тюрбанах просто сопляки по сравнению с упырями в галстуках.
К сожалению, к этому незамысловатому и неоригинальному построению сводится не только пафос, но и сюжет книги. Она кажется расписанной до романного объема статьей из западного аналога «Новой газеты». Есть хорошие и просто интересные куски, есть забавные герои, хлесткие фразы и фирменные лекарревские выкрутасы мрачной иронии. Но в целом текст вышел пресным, малоинтересным и картонным — даже обилие клюквы не спасает. И уж в любом случае у Юлии Латыниной фокус с расписыванием кавказских заметок в толстенные романы выходит куда мастеровитей и задорней.
Не думал, что когда-нибудь такое скажу.

Июль 2011

«Впусти меня» (Lat den ratte komma in)
Йон Айвиде Линдквист

Фильм я, конечно, хвалил, но книжку изучать боялся. И современную западную литературу почти не знаю, и упыри у них совершенно неправильные, и что мне та Швеция вообще. Еще обложка способствовала (даже если знать печальную историю ее трансформации: так было, так стало, пояснения чуть выше картинок).
Тем не менее прочитал. Имею удовольствие сообщить: книга великолепна.
Фильм забрал себе сюжет первой трети и нескольких последних страниц книги вместе с саспенсом и трогательной бытовухой, оставив за бортом почти весь экшн и паранормальные кульбиты сюжета. В итоге получился такой «Малыш и Карлсон», в котором роль Карлсона исполняет уставшая девочка-вампир. А книга – это такой «Мальчик со шпагой», в котором уставшая девочка-вампир исполняет роль всадников в буденовках.
Камрад guest-informant справедливо отметил, что в тексте много лишнего — но это то самое лишнее, которое нам как мед по ангине (да, я сегодня вернулся из Уфы). Дополнительная прелесть книги «Впусти меня», как всегда, в вышвырнутых киношниками деталях. Сюжетообразующих: девочка оказывается не девочкой, а ее квазипапа после укуса милосердия не умирает, а идет наводить шороху на всех героев и город Стокгольм в целом. И мелких: алкаши с ненавистью читают Достоевского, зачморенный герой скрывает энурез с помощью поролонового шарика в штанах, а жути в жизнь взрослых персонажей не меньше маниаков нагоняет советская подлодка, севшая на мель в шведских водах в ноябре 1981 года. И да, это тот самый 1981 год: с холодной зимой, нейтронной бомбой и русскими, которые лучше всех играют в хоккей и живут в стране под названием Советский Союз.
Может, поэтому я понимаю, что фильм как факт искусства сильнее книги — но конкретно для меня как потребителя околокультурных ценностей книжка покруче будет.
Ну и напоследок – из жизни прочитавших.
Я добил «Впусти меня» на даче и тут же побрел догоняться. А на даче сами знаете, что за книги. В общем, я предпочел территориальный принцип и взял, весь такой перекошенный, книжку прославленных, но мною игнорируемых шведских детективщиков-фантастов-коммунистов Валё-Шёваль. Ну и чо? Ну и то: читаю второй роман подряд, отрываясь только под пинки ласковой родни.
Такой он, шведский письменный стол.

Май 2010

«Чистовик»
Сергей Лукьяненко

В продвинутых средах писателя Лукьяненко, как известно, принято не любить и пытаться травить. Основания для таких стратегий разные, некоторые даже довольно внятны, но мне ближе другие среды и где-то даже пятницы. Лично я Сергея Лукьяненко не сильно люблю, но крепко уважаю. Во-первых, за раннее и, скажем так, среднее творчество, вершиной которого наперекор всем считаю квазиновеллизацию неведомой мне игры про мастера Ориона, и конкретно – «Тени снов», поздний приквел к дилогии про Кея Дача. Во-вторых и главных, за то, что Лукьяненко является единственным поставщиком моей библиотеки, продукцию которого без скандалов и иногда даже взахлеб употребляет мой сын. То есть если бы не было Лукьяненко, старшой не читал бы вообще ничего (кроме журнала «Игромания» и иногда учебников). А Лукьяненко, как ни крути, сильно лучше, чем большая часть доступной подросткам беллетристики.
В связи с этим я продолжаю собирать ПСС главного фантаста страны, легко закрывая глаза на дидактичность повествования, банальность сюжетных ходов и распальцованность рассуждений, последнее десятилетие все активнее отличающие книги самого известного российского фантаста. В конце концов, и эти недостатки автор может когда-нибудь побороть, как он уже поборол вечную путаницу с одеть-надеть. Во всяком случае, верить в это надо.
Веру подпитал «Черновик», который поначалу показался мне таким же выпрыгиванием из мякинного поля, каким десяток лет назад тоже показались и тоже поначалу «Танцы на снегу». Щемящая первая часть «Танцев» беспощадно брала за горло интонацией (тут Лукьяненко, по-моему, последний раз продемонстрировал мастерство поворотом плеча превращать кислую взрослую аудиторию в доверчивую детскую) и заставляла кричать «А дальше что было?», первая часть «Черновика» исторгала из читателя тот же крик столкновением с захватывающей и нутряной какой-то загадкой. Дальше было хуже – настолько, что я абсолютно не помню, чем там все кончилось с Тики, а перед прочтением «Чистовика» мне пришлось долго листать «Черновик», чтобы вспомнить, от какой печки мы танцуем и почему.
Остров Патмос, то есть «Чистовик», на поверку оказался довольно гладким, бойким и бледным сочинением – типичный такой Сергей Лукьяненко третьего тысячелетия. Шаблонное построение книги, более всего напоминающее компьютерную аркаду, шаблонное построение глав (сперва обширная телега на отвлеченную тему, потом демонстрация ее привлеченности: так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых), шаблонные диалоги (Никто не может изменить пред… начертание, — хрипловато повторил я. — Да? А если…) и шаблонные этические коллизии с предсказуемым финалом (Главное – на Земле, — подумал Жилин). Не скажу, что я таким набором недоволен: это совсем неплохие шаблоны, к тому же Стругацких, Крапивина и Хайнлайна я как раз люблю. И читается Лукьяненко всегда быстро и легко. Правда, именно «Чистовик» стал первой книжкой уважаемого мэтра, которую я дочитал с третьего раза и даже в больничку с собой не взял. И вот прошло две недели, а в памяти из всего «Чистовика» сохранились полторы сцены да забавный диалог, в ходе которого православный из мусульманской реальности безнадежно объясняет герою, что христианство на самом деле миролюбивая религия. Можно списать это на склероз, наркоз и новогодние синдромы, но, например, «Повелитель эллов» Зиновия Юрьева, воспоминания Юрия Никулина и «Этнография татарского народа», пройденные примерно в то же время и написанные совсем на так умело, запомнились довольно неплохо.
Наконец, вынужден отметить, что название «Чистовик» не слишком подходит к книжке с таким количеством блох. Конечно, называть польку полячку соседоборческому автору сам бог велел, но без немотивированных повторов «даже-даже» или «но-но» можно было обойтись. На самом деле, это, конечно, проблема не автора, а редактора: Автор, в конце концов, не обязан помнить, что назвал господином Андреасом сразу двух эпизодических персонажей, или что полька (полячка) Марта не рассказывала герою про крик чудища, оказавшегося ангелом смерти, поэтому благодарить ее именно за рассказ про крик герой не должен. Наконец, это дело редактора — объяснить автору двусмысленность фразы «Мое знакомство с морем ограничивалось книжкой «Остров сокровищ» и фильмом «Пираты Карибского моря», то есть ничем». Автор (герой) явно хотел сказать, что совсем не знаком с морем (боже ж ты мой), но получилось у него совсем наоборот: его знакомство с темой безгранично и абсолютно. С другой стороны, автору рубрики «Нога редактора» можно было и поменьше закладываться на благожелательных опекунов.
В любом случае, пока сын не расширил диапазон восприятия, мое знакомство с Сергеем Лукьяненко не будет ограничено ничем. Как бы ни кричали ангелы смерти.

Декабрь 2007

«Конкуренты»
Сергей Лукьяненко

Некоторый кризис в творчестве Сергея Лукьяненко, совпавший с закреплением автора в статусе самого успешного фантаста России и Европы, явно не давал покоя не только преданным читателям, но и самому писателю. Репутация творца «Дозоров» ему очевидно обрыдла, однако попытки уйти в сторону – что космическую, что социально-приключенческую, — были бледноватыми (то есть как всегда: начало чарует, а дальше пошли косяки шаблонов). И автор решил вернуться к истокам – наиболее проверенным.
Как известно, дебютировал Лукьяненко (по-крупному) «Рыцарями сорока островов», а наилучшей его книжкой самые ушлые эксперты (я, например) считают трилогию по мотивам игры про орионских мастеров. Так вот, «Конкуренты» — это вполне себе римейк «Рыцарей», отталкивающийся, правда, не от повести Крапивина, а от компьютерных леталок-стрелялок (ну и слегка от гуманистических микробоевиков четвертой волны советской фантастики типа «Правил игры без правил»). Это не сразу заметно, но достаточно сравнить композицию и основные сюжетные узлы двух повестей – и общий скелет проступит как проволока сквозь пластилин. Что там, что тут героя заманивают в чуждое пространство, где следует жить единым пионерлагерным общежитьем и убивать себе подобных невнятной потехи ради. Герой с этим не мирится, сколачивает команду и берет таящегося супостата более-менее за хвост.
Герой в «Конкурентах» тоже старый-добрый – то есть не настолько старый, как квазикрапивинские мальчики из ранних текстов, но типичный для 90-х холостой любитель пива на излете молодости. Что характерно – журналист-фрилансер. В понимании Лукьяненко это человек, способный по заказу за пару часов слепить статью на любую тему одним только копи-пастом, без единого звонка (вообще-то обычно этим занимаются штатные обозреватели, а фрилансеры зарабатывают ногами, глоткой и горбом, и спаси их господь от общих мест). Понятно, что автор, раз за разом воспевающий некст-дор-лузера, ориентируется на предполагаемую аудиторию, но больно уж невеселы эти предположения.
Как и прочие обращения к проверенным методам. Допустим, Лукьяненко восьмисотый раз вяло помянул (не убил) всуе Семецкого – и теперь даже придуманный «Комсомолкой» бред выглядит не слишком ошеломительным.
Лукьяненко тряхнул стариной настолько мощно, что вернулся к изжитой было привычке писать «одеть» вместо «надеть» (а еще перепутал «командировочные» с «командированным»). Не обошлось и без прочих перлов типа «Девушка в одних трусиках и купальнике» (а что, эротично и по-современному, только плавок с лифчиком не хватает), «Отборный мат прочно занимал свою долю» (надо, кстати, стырить, чтобы при случае куртуазно поинтересоваться, не займет ли мне кто прочно мою долю) или там «- Черт, — выругался я» (это, видимо, для иностранцев, которые могут решить, что герой не выругался, а, допустим, представился – в переиздании, кстати, лучше написать: «Черт, — чертовски чертыхнулся я»). Ну и там по мелочи: персонаж по кличке Орда «был явным татарином – смуглым, скуластым, узкоглазым» (у меня есть подозрение, что Лукьяненко знаком с татарской внешностью довольно тесно – видимо, так он остраняется по Шкловскому), а персонаж по имени Зиновий на стр. 119 восклицает:«Я же сто раз просил не звать меня Зямой!» — хотя буквально на стр. 72 именно так, а не Зиной, и просил себя звать.
Есть еще, конечно, нереально прекрасное предложение «Уроните свинцовый шарик в сплетенную из резины сетку – и это будет на то, как сверкали на экране красные и зеленые огоньки» — но тут, наверное, редакторы с корректорами виноваты.
Впрочем, это придирки. Если по существу: нормальная повесть, гладкая, любопытная и абсолютно читабельная. Но и обойтись без нее можно влегкую.
Интересно, чем будет следующая повесть — авторимейком «Мальчика и тьмы» или «Сегодня, мамы»?

Октябрь 2008

«Глубокое бурение»
Алексей Лукьянов

Алексей Лукьянов прекрасный человек, умелый кузнец и опытный писатель — совершенно не мой. То есть мне такой тип прозы не нравится настолько, что даже не попадается. В свое время я, правда, прочитал «Спасителя Петрограда» и оказался по-хорошему впечатлен, но там наползло множество сопутствующих факторов: служебная необходимость плюс одновременное изучение очень пафосных образцов поп- и боллитры, на фоне которых история полуполяка-полулошади, по поручению Жандармского корпуса притворяющегося государем-императором, сносила крышу обаянием и свежестью. А в дальнейшем мне, подлецу, было интересней изучать малые Лешины формы — впрочем, и там я бурно возмущался некоторыми особенностями стиля типа «- Наверняка перестрахуется, — хрустнул сухариком Вася». Но человек растет и дорастает — и я вот решил, что дорос до «Глубокого бурения», о котором одобрительно отзывались решительно все порядочные люди.
Начал сборник московского «Снежного кома» (очень симпатичный, конечно, хотя верстаку с корректором неплохо было бы надломить пару рук, не исправивших несколько слипшихся в одно мегаслово строк), как положено, с начала, задумался, решил перескочить поближе к заглавной повести и для разгона промахнул рассказ «Мы кузнецы, и друг наш — молот».
И понял, что на этом стоит закончить. Рассказ показался мне аляповато сделанным, бессмысленным — и вообще я сто раз читал такое в период советского дотлевания. Оно называлось «фельетон», несмешно вышучивало предполагаемую злобу дня и публиковалось в заднице толстых газет и тонких журналов. Вот если закрыть глаза на кули и пиздохен цванциг, которыми старательно утыкана речь персонажей, «Мы кузнецы» — ровно такой фельетон из жизни непередовиков, решил я и тихо отложил книжку.
Но потом вспомнил, что по сарайчику об избе не судят, прищурился и взялся за «Глубокое бурение».
Оказалось здорово.
То есть запев опять как у фельетона, написанного, правда, уже в период злобного перекатывания по постсоветскому пространству — но уже есть смысл, уровень и вообще читать не стыдно, интересно и смешно.
Лукьянов утверждает, что у него нет чувства юмора, при этом все его творчество позиционируется (не им) как юмористическая то ли сатирическая фантастика, и спорить с этим трудно, хотя очень хочется. Но «Глубокое бурение» действительно дико смешной (если не сказать ржачный) гон на вечные темы.
Сюжет: сразу после того, как катаклизм смахнул Кремль и сплющил Землю, у работников затерянного во глубине уральских солей ремонтного цеха на руках предельно правильным образом (мало какой автор так не щадит себя — объяснять не буду, это читать надо) образовался чемодан, набитый тысячедолларовыми банкнотами — а куда их девать, если Америка недосягаема и неконвертируема? Работяги, подумав, начинают рыть лаз на ту сторону земной тверди — со всеми вытекающими вывертами, мексиканцами, говорящими членами и цитатой про ликующего до рассвета француза из, натурально, стихотворения «На смерть поэта».
Лукьянову очевидно не хватает редактора, который усмирил бы его тягу к необязательным попсовым цитатам или стилизациям под развеселившегося Бажова — и заодно чуть почистил текст. Например, в смысловом отношении. Коли астероид отвесно входит в атмосферу над Мособластью, он в область и воткнется, а никак не в Кремль — если я правильно понимаю, что такое отвесный и какова угловая скорость вращения планеты. Правительство не сидит в Кремле. Почему-то у Камчатки «нет связи с сушей» — а она сама влага, что ли?
Формальных заусенцев вообще как на гусенице. Куча повторов (подряд идут «тоже шуму понаделала, а МКС тоже на связь не выходила», «куда-то пропала — куда-то делось»), «еще раз повторил» в значении «просто повторил», дальше рука отмечать устала.
Но если притерпеться — удовольствие гарантировано. В любом случае других таких здоровых во всех отношениях авторов, сочетающих ум и иронию с простотой, нет в принципе.

Декабрь 2010

«Реквием по пилоту»
«В направлении Окна»
Андрей Лях

У всякого уважающего себя потребителя культурных ценностей есть список великих, но решительно недооцененных авторов. Причины и списки у всех разные, что позволяет другим потребителям и, допустим, издателям относиться к вздохам по поводу несчастной судьбы такого-то гения как к белому шуму.
Примерно так я относился к рассказам об Андрее Ляхе, совершенно классном авторе, изданном не там, не тогда и не так, и потому незамеченном и т.д. Но потом, спасибо доходящей до занудства настойчивости twincatа, решил проверить, познакомился с электронной версией, покачал головой, начал искать книги в бумаге, нашел, прочитал, имею честь доложить.
Андрей Лях – один из лучших современных писателей. Тут можно вставить несколько оговорок про некоторую похожесть на Покровского-Лазарчука-Филенко (да, я упорен), про его дурацкое самопозиционирование, пристрастие к чужим декорациям и узкой маргинальной нише, странность интересов – но я не буду, ибо сам не лучше. Совершенно понятно, почему творчество Ляха не зашло на широкую аудиторию — у него слишком акварельный подход к сюжету, слишком изощренный ум и слишком горькая ирония. Не говоря уж о том, что таргет-группа боевой фантастической серии совсем не так, как задумано автором, воспринимает диалог типа:
«- Ладно, это все присказка, теперь слушай сказку. О чем мечтало человечество на протяжении многих-многих лет?
— О счастье.
— Верно, а счастье заключается в том, чтобы построить многоцелевой универсальный истребитель-бомбардировщик, чтобы он дал и изоляцию района, и превосходство в воздухе, и для ПВО, и так далее.»
Да и вообще – непонятно, какая аудитория с легкостью заглотит такой сюжет: склонный к суициду мечтательный уродец-мажор, опекаемый кровавой гэбней, влюбляется в натуральную юную ведьму, опекаемую легализованными потусторонними бандюками, которых, в свою очередь, опекает кровавая гэбня, а бандюки по ряду причин решают мажора убить, а гэбня приставляет к мажору потустороннего же маршала, скажем так, Жукова, любителя независимости, геноцида и гонок на десяти «же». А потом все фигуры начинают резко двигаться в неожиданные стороны. И как уж тут без реквиема. И все ажурным таким стилем.
«В направлении Окна» поспокойней, но все равно сдержанно отчаянный текст про другого уже маршала Жукова, неспешно вспоминающего свое превращение из живописного ботана в разорванное пополам исчадие партизанского ада, раз за разом упирающееся разбитой головой в некрасивый берег, за которым земли для нас нет. И хоть ты сдохни.
Надо читать, короче.
Лях, пиши, а.

Январь 2010