О книгах и вокруг. Literratura

Ответ на опрос портала Literratura (сентябрь 2017)

ТЕМА ТРУДА В ЛИТЕРАТУРЕ: ПОВЕСТКА ДНЯ ИЛИ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОБЕЛ?
«Велика современная русская литература (по количеству пишущегося-издающегося), а то с одним дефицит возникает, то с другим. Сейчас обнаружился с производственной тематикой», – пишет Евгений Абдуллаев в статье «Производственный роман» («Дружба народов», 2017, № 6).
Тема труда, дела, производства, заработка присутствует в современной прозе в минимальной степени. С чем связан этот «художественный пробел»? Есть ли у прозы «творческая воля» к развитию этой темы, а у читателя – потребность в ней?

Шамиль ИДИАТУЛЛИН, писатель, журналист:
Названный пробел, на мой взгляд, является серьёзным дефектом современной литературы, да и культурного освоения времени и пространства в целом. Причин тут, по-моему, три, и они взаимосвязаны. Первая – авторы боятся впасть в соцреализм или просто оказаться в одном ряду с производственными романами, которых на самом деле никто уже и не помнит – так, какие-то ошмётки про конфликт хорошего с прекрасным и почти лишённые смысла фразы типа «человек труда», «встречный план», «бригада Потапова» и «глухо бухает штамп». Вторая – сегодня нет ни соцзаказа, ни поля, на котором подобная проза могла бы массово расти: советские производственные драмы были плотью от плоти советского культурного колосса, скрученного из газет, телепрограмм и речей из радиоприёмника, а сегодняшний медийный колосс слеплен из совсем других субстанций. Третья – чтобы написать текст про завод, авиахаб, свиноферму или укладку дорог, нужно знать матчасть – а её мало кто из пишущих знает и совсем малая их часть готова изучать. Читателю такие книги нужны пока не слишком сильно – по названным причинам: старые переели, малым неинтересно. Диктатура пролетариата, индустриализация и НТР из повестки ушли, а новой повестки нет – если не считать таковой попытку зацепиться скрепами за какой-нибудь заграничный тренд, именно что постиндустриальный. При этом всякий читатель, старый и малый, смотрит не только в книгу и/или в один из множества экранов, но и работает, считает копейки, вообще ведёт активную непростую жизнь – и пусть неосознанно, но ждёт, что про эту вот жизнь литература ему и расскажет, а может, и объяснит чего. А она не рассказывает. Она стесняется или боится показаться узкотемной, старорежимной, неактуальной и отстающей от трендов, дискурсов и хайпа. Поэтому она рассказывает про моральные терзания столичных менеджеров, бизнесменов и суровых диверсантов либо отбегает в безопасные глуби истории. И так теряет читателей.
Потому что всякому читателю, как бы он ни стонал про желание отдохнуть от свинцовых мерзостей жизни, интересно читать про себя и про свою жизнь здесь и сейчас. И этого себя-здесь-сейчас читатель иногда находит – в переводной литературе либо в иностранных же сериалах. И перестаёт читать отечественную прозу. А иногда не находит. И перестаёт читать прозу вообще. Мой последний роман «Город Брежнев» критики, ясное дело, успели обозвать почти что советским производственным романом – значительная часть сюжета завязана на особенностях и бедах Камского автозавода советского периода. Честно говоря, каждую мою книгу со взрослыми главными героями хотя бы один критик да обзывал производственным романом. В «Татарском ударе» (известном также как «Rucciя») подробно прописана специфика работы в провинциальных газетах, региональных органах власти и стратегической авиации, в «Варшавском договоре» («За старшего») – особенности работы спецслужб, а «СССР™», в котором посреди сибирской тайги начинают собирать отечественные супергаджеты и «Теслы», вообще обозвали производственной утопией. Кумиром миллионов это меня не сделало – зато совесть спокойна: перед собой как упомянутым читателем (которому надо про себя-здесь-сейчас – и чтоб интересно) я был честен и постарался как мог. У меня есть опыт работы в жюри и экспертных советах статусных литературных премий, рассматривающих как изданные книги, так и рукописи неизвестных авторов. Всякий раз, когда действие книги происходит не в столицах и не в эфемерном Н-ске, а в конкретном Ульяновске, Братске или Туле с их конкретными ландшафтными извивами и местными обычаями, я радостно ухаю. Когда герой оказывается не сферическим протагонистом, жизнедеятельность которого сводится к диалогам, семейно-бытовым либо романтическим отношениям, потреблению еды и напитков и заходам в интернет, а нормальным человеком с нормальной толково описанной и значимой для сюжета и жизни работой, – я радостно гыкаю. Ухать и гыкать приходится очень редко. Но чаще, чем года три назад. Что вселяет в меня некоторый оптимизм.
Оригинал