«Труд», 14 апреля 2023
Как выжить героям триллера «До февраля»
Не надо бояться взрывать каноны, убежден писатель Шамиль Идиатуллин
Дарья Ефремова
На книжной выставке Non/fiction презентовали новый роман дважды лауреата «Большой книги», одного из самых обсуждаемых авторов актуальной (а многие считают, что и провидческой) прозы Шамиля Идиатуллина «До февраля». О том, почему писателю не надо избегать не любимых им жанров, чем по сей день ценны толстые журналы и для чего культура обществу, которое вроде бы и без нее живет достаточно сытно — наш разговор.
– Шамиль, расскажите о новой книге: как возник замысел, почему решили обратиться к такому масскультному сюжету, как поиск маньяка?
– Книга родилась из сценария, который не стал сериалом. Почти три года назад на меня вышла вполне уважаемая кинокомпания и предложила написать что-нибудь специально для нее. А у меня накопился целый курган киношных заявок разного размера, формы, жанра – ну я и отгрузил киношникам штук тридцать. Там были синопсисы на две-три страницы, были куски сценариев с расписанными поэпизодниками, попадались и совсем куцые микрозаявки. Именно такую киношники и выбрали. Она была буквально на две строчки: 1980 год, стажерка «Юности» разбирает журнальную текучку и обнаруживает первую, похоже, в СССР рукопись о похождениях серийного убийцы, написанную со знанием дела, но явно не следователем и не милиционером. Продюсеры сказали «классно», но попросили перенести время действия в настоящее. Как человек, который постоянно топит за то, что литература должна быть про «здесь и сейчас», я был обеими руками «за». Написал заявку, потом развернутую заявку, потом поэпизодник, посерийник, сценарий первой серии восьмисерийного фильма, переписал его семь раз. И тут решился наконец уточнить, а что там с договором, деньгами и внятными перспективами. Спрашиваю: а что, собственно, мы вообще сейчас делаем? Они говорят: «Да ничего, просто пробуем». Я такой: «А можно я тогда пойду?». Они такие: «Можно».
И я пошел. Но сюжет меня уже не отпускал, и я решил сделать из этого книгу. Тем более, опыт уже был: предыдущий роман «Возвращение «Пионера»», как и написанная до него повесть «Светлая память», тоже возникли из сценарных заявок.
Кстати, «До февраля» все-таки не совсем детектив. Классический канон требует, чтобы читатель от первой до последней страницы не знал, кто убийца. А здесь убийца появляется уже в прологе. И герои должны не вычислить, кто скрывается под бархатной маской, а выжить. Так что это триллер — про обычных людей, которые сталкиваются с непредставимым ужасом. С маньяком, который убивает только потому, что хочет убивать и может убивать.
– Вот так все просто?
– А так и есть. Мои герои поначалу тоже не верят, что все так просто, и ищут в поступках упыря экзистенциальные мотивы, высокоактивную социопатию, достоевщину из серии «Тварь ли я дрожащая или право имею», но постепенно понимают: чтобы убить, надо хотеть убить и мочь убить. Этого же достаточно в принципе для любого преступления.
— С чем связано заглавие «До февраля»? Оно ассоциируется с началом известных событий…
— Работа над романом затянулась, и грянул февраль 2022 года. Я понял, что по факту написал исторический роман. Это уже другая страна, другая эпоха, другой мир. Кроме того, движок сюжета заключается в том, что героям по заданию начальства нужно запустить новый литературный журнал именно до февраля.
– Интересно, что у вас вдруг всплыла тема литературных журналов. Как считаете, нужны ли такие бронтозавры современному читателю или сегодня это исключительно внутренний инструментарий литературной кухни? Какую роль «толстяки» сыграли в вашей жизни?
– Самую положительную, хотя впервые я опубликовался не в журнале, а отдельной книжкой в питерском издательстве. В том далеком 2004-м я страшно обрадовался и решил, что сразу стану знаменитым, но быстро понял, что так это не работает. В книжной вселенной маршрут к результату немного другой, и важная его часть пролегает сквозь толстые литературные журналы. Следующий прозаический текст, повесть «Эра Водолея», вышел у меня в журнале «Знамя» — и с тех пор я первым делом предлагал ему свои новые тексты, пытаясь не отказывать, впрочем, и другим журналам, предлагавшим сотрудничество: «Дружбе народов», «Октябрю», «Новому миру», «Юности», «Идели» и многочисленным литературным изданиям помоложе.
«Толстяки», конечно, значительная составляющая литературной жизни – они, как и лучшие издательства с «Редакцией Елены Шубиной» во главе, а также как качественные премии, отбирают из океана книг и рукописей сперва пристойные, потом хорошие и лучшие. В этом суть и дарвинизм литпроцесса. Если закроются все «толстяки», нам будет гораздо труднее отличить хорошее от плохого. А вот нужны ли они широкой публике? Не факт. Так ведь и литература для того, чтобы плодиться, размножаться и добывать хлеб в поте лица своего, особо не нужна. Как вообще культура и искусство.
– А на ваш взгляд, зачем она нужна, в чем ее сегодняшнее предназначение?
– Создавать новые смыслы. Прежде всего для себя и для тех, кто тебе дорог.
– Современный литпроцесс во многом завязан на издательскую индустрию и премиальные институции. Верите, что книгу можно сделать как и любой и другой коммерческий проект – ради личного продвижения или поддержки того или иного социального или рыночного тренда?
– Верю, что кто-то именно так и пишет, но это точно не мой путь. Я работаю в региональном отделе ежедневной газеты — стук клавиатуры и звонки в два часа ночи для меня нормальная практика. Писать, стало быть, можно только совсем по ночам, в выходные и в праздники. И это тоже кропотливейший труд, за который к тому же платят гораздо меньше. Так что я уклоняюсь от новой книжки, пока это возможно, — просто из самосохранения. Сажусь я в текст только когда, когда герои и сюжет берут за горло так плотно, что проще их прописать, чем отбрыкиваться дальше. Но ведь мало просто написать – потом приходится раз за разом рихтовать, редактировать, переделывать огромные куски. К концу книги я выжат настолько, что и грифу нечем поживиться. Текст высасывает меня всего, оставляя жалкие остатки.
– Тем не менее вы лихо миксуете жанры: в вашем портфеле есть фантастика, актуальная, социальная, психологическая проза, роман взросления, а «Возвращение «Пионера»» где-то даже определили как young adult…
– В принципе, все, что я пишу — триллер, просто в нем присутствуют составляющие — производственные, социальные, утопические, шпионские и вот наконец дошел до процедурала – детектива. Хотя по-моему, деление на такие поджанры очень условно. «Бывшую Ленина» можно отнести к дамскому роману, он, по большому счету, о тяжелой женской доле, но это все-таки социальный психологический роман. Ну а «Возвращение «Пионера»» — вовсе не young adult, хотя там и действуют подростки. Эта книжка для таких старичков, как я, кому сейчас 45+ и кто помнит 1985 год. Для меня было важно и интересно сравнить, чем было мое поколение в ту эпоху и чем стало сегодня, но не в естественном режиме, который день за днем дотащил нас оттуда сюда, а с помощью мгновенной переброски. Как бы я 13-летний отреагировал на себя 50-летнего, на мой-его внешний вид, достижения и недостатки, представления о хорошем и плохом, на мою-его страну и мир — и наоборот. Совсем не детское это развлечение. Я вообще рассказчик взрослый и суровый, а то, что меня считают юмористом и развлекателем — недоразумение. Очень лестное, конечно.
– На одном писательском семинаре говорили – чтобы стать профессионалом, нужно научиться работать в жанре, вам не импонирующим, например, написать сентиментальную женскую прозу от лица героини или фанфик фильма про вампиров с Патиссоном. Существуют ли жанры или поджанры, которые вы терпеть не можете?
– Да, и я в них уже выступил. Например, я совсем не люблю фэнтези, я фантастику люблю, — однако ж взял и написал «Последнее время», которое журнал «Мир фантастики» признал лучшим отечественным романом года, причем бесспорным фэнтези. Жанр жанром, но если правила нарушать и делать это с выдумкой, может получится очень симпатично. Каноны можно и нужно взрывать. А вообще, я пишу книжки, которые мне интересно читать самому. Строго говоря, я не писатель, а читатель, который переквалифицировался в авторы, потому что ему стало нечего читать. В какой-то момент мне стало остро не хватать острых актуальных сюжетов, и я начал их подсовывать в переписке и даже очных наскоках писателям, которых любил, но они почему-то уклонялись от такой чести. Я понял, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, и засел за первый роман.
– Сегодня все ваши книги — события, которые парадоксальным образом обсуждаются еще до выхода в свет. Помните, когда проснулись знаменитым?
– А я знаменит? Надеюсь, деньги, женщины, успех еще впереди.(Смеется). А если серьезно, оживленные дискуссии, отголоски которых доносятся до меня и по сей день, начались уже после выхода первой книги «Татарский удар». Все гадали, что это за автор со странным именем, зачем кто-то известный взял такой неблагозвучный псевдоним, почему так пишет, сколько ему заплатили татарские сепаратисты, а сколько русские шовинисты. Это было очень забавно, но всенародной славы не принесло. Заметным автором в области мистической и фантастической литературы меня сделал, наверное, роман «Убыр», а потом уже прозвучал «Город Брежнев», за который мне и дали «Большую книгу». Мой шестой роман вообще-то.
– «Город Брежнев» экранизирует НТВ. Будете ли принимать участие, или доверяете режиссёру и сценаристу?
– Тут речь не совсем о доверии, скорее, о разделении полномочий. Я продал права на экранизацию трех книг и всякий раз выражал готовность помогать со сценарием. Но мне всякий раз говорили, что сценарист без киношного опыта и уже вышедших фильмов и сериалов не нужен, как тот скрипач. Думал, вообще уже никому не пригожусь, но буквально только что мне позвонили представители съемочной группы «Города Брежнева» и предложили поучаствовать в отборе натуры. А я не смог: полетел в Стамбул читать «Тотальный диктант». Любопытно, что Стамбул, как и сто лет назад, стал одним из центров распространения русского языка. Русский звучит, натурально, на каждом углу, а книги, авторы и культурные проекты вызывают большой интерес. «Тотальный диктант» в Стамбуле писали одновременно на двух площадках — на одной тотальным диктатором выступал я, на другой — музыканты группы «Ундервуд» Владимир Ткаченко и Максим Кучеренко. Всего в мероприятиях диктанта — а их было несколько, включая творческие встречи, филологический квиз, мастер-класс и концерт, — поучаствовало больше ста человек, причем не только носители языка, но и изучающие русский турки — им, понятно, диктовался текст чуть попроще основного.
А надежда прислониться к экранизации «Города Брежнева» у меня еще есть — например, на стадии отбора актеров. Ну и далее буду рад, конечно, помочь чем могу.
Оригинал
