«Российская газета», 3 февраля 2023
Что с нами было завтра
Романы Шамиля Идиатуллина — пророчество или диагноз обществу?
Павел Басинский
Русский писатель татарского происхождения Шамиль Идиатуллин входил в литературу не с парадного крыльца. Работал в разных жанрах, подчинялся жестким издательским требованиям, сочинял себе псевдонимы – словом, долгое время искал самого себя. Одновременно активно работал как журналист. И – добился признания. Он дважды лауреат премии «Большая книга» и удостоен престижной награды имени Владислава Крапивина за роман о подростках. Его переводят на иностранные языки, кинематографисты покупают права на экранизации его произведений. Но разговор с ним мы начали с его дебютного романа «Татарский удар», который вышел в 2004 году и в котором, по сути, описаны наши дни.
Павел Басинский: Роман посвящен 1000-летию Казани. Но речь там идет о Третьей мировой войне, где всё решают цены на нефть, СМИ и высокие технологии. Татарстан пытается отделиться от России. Вмешивается НАТО (читай: США) и под предлогом помощи РФ нападает на Татарию, а на самом деле стремится расчленить и уничтожить Россию. В результате получает от татар жесткий отпор, вплоть до разрушения Белого дома крылатыми (не ядерными) ракетами. Россия победила. Татария осталась в ее составе как самый надежный союзник. А наглые янки – «гоу хоум!» Сейчас это читается круто! Чувствуешь себя пророком?
Шамиль Идиатуллин: Пророком точно нет — и вспоминать пролог, в котором главный герой, разбуженный среди ночи маленьким сыном, смотрит, как бомбят его город, последний год мне особенно больно. Писатели обычно так себе пророки, но хорошие резонаторы, у них задача такая — орать от боли, и лучше не сдерживаясь. Будущее не болит, болит настоящее. Первая книга писалась от боли за Чечню и Югославию — и, естественно, за Татарстан, которому то и дело именно что пророчили похожий сценарий. Я в него, понятно, не верил (я и в происходящее сегодня до сих пор не слишком верю и все надеюсь проснуться). Но как опытный уже журналист сгущение вероятностей я констатировал, как обыватель пугался их — а личинка писателя уже копошилась, выбиралась наружу и требовала посмотреть, а что будет, если вот эту вероятность довести до логического завершения. И я ее не удержал.
Посвящение тысячелетию Казани, как и серия «Современная фантастическая авантюра» были придуманы издателем, чтобы обезопасить себя от возможных влиятельных претензий: мол, чего вы хотите от фантастики, тем более посвященной безобидному юбилею? Я был робким дебютантом, так что не стал упираться рогом ни по этим поводам (указал только, что история про массовые бомбардировки Казани — так себе подарочек юбиляру), ни по поводу смены названия. Может, и зря — но в противном случае, книга, думаю, не вышла бы, а значит, вряд ли я написал бы вторую книгу, третью и все остальные.
Павел Басинский: Ты дважды становился лауреатом премии «Большая книга» и оба раза – за романы, отличающиеся от привычных тебе фэнтезийных триллеров. «Город Брежнев» – роман ностальгический, где всё происходит в 80-х годах. Сейчас это модная тема в литературе, как недавно были 90-е. Александр Архангельский пишет роман «Бюро проверки», Алексей Варламов – «Душа моя Павел», и РАМТ немедленно переносит его на сцену. Почему вас так тянет в это десятилетие? Потому что были молодыми и «чушь прекрасную несли»? Или есть в этом времени какой-то исторический «код»?
Шамиль Идиатуллин: Со мной-то вообще было просто: я в 80-е был подростком и мечтал стать писателем. Про что я мог написать первую книгу? Конечно же, про пиратов с лазерными гиперболоидами, эскадры которых уничтожают планету. Ее я, к счастью, немножко не дописал (страниц двести где-то, а три написанных быстро потерялись). А вторая книга, если не путаю, была уже про пионерлагерь. Я придумал шикарное название — «Королевская ночь», придумал несколько эпизодов — и переключился на журналистику (в 16 лет пошел на полную ставку в ежедневную заводскую газету, так получилось).
Как известно, каждый человек может написать одну хорошую книгу — про себя, лучше всего про детство. Тут я малость киксанул, потому что первую книгу написал про внезапную войну. Второй книгой как раз должен был стать роман про детство в 80-е годы, в интереснейшее, судьбоносное и совершенно обойденное литературой время. В 2005 году я придумал новое название, собственно, «Город Брежнев» (а старое отдал первой части романа), написал пролог и пару глав — и отложил. Испугался. Испугался объема работы, испугался запороть богатый материал, испугался изобрести велосипед, фабричное производство которого, поди, давно налажено.
Тогда уже окрепло представление о том, что идеальный роман на русском должен быть про начало ХХ века, революцию, Великую Отечественную, репрессии или оттепель. Но я был уверен, что настоящие писатели, более умелые и талантливые, чем я, не могут не видеть, сколь драматичны, богаты событиями и, главное, болезненно близки 80-е: время неявного слома, оказавшегося смертельным для привычного уклада, социальных алгоритмов, Советского Союза и многих его граждан и неграждан. Именно в начале 80-х, не раньше и не позже, закладывались законы, понятия и правила, руководствуясь которыми люди, выросшие в ту эпоху, и создавали страну, которая называется Российская Федерация. Как минимум для писателей пробегать мимо столь богатого материала и глупо, и нерационально, и нечестно. Стопудово кто-то уже взялся, решил я, так что подожду и спокойно почитаю. Читать-то мне нравится куда больше, чем писать.
В таком ожидании я бегал мимо материала довольно долго. Пока не понял, что если хочу прочитать такой роман, то и писать его придется самому. Дребезжаще вздохнул и сел писать. С каждой страницей находя новые сходства эпох. Цена нефти падает в полтора раза, НАТО подтягивает к нашим границам ракеты и танки, против нашей страны вводятся санкции, а наша страна вводит войска в до тех пор мало кому известную мусульманскую страну, сбит азиатский «Боинг», спортсменов не пускают на Олимпиады, газеты пишут про аресты взяточников, власти борются за нравственность и грозят карами тем, кто слушает не ту музыку и читает не те книги, руководители страны занимают престол по 18 лет и покидают его сугубо ногами вперед, и нет никакой надежды на то, что ситуация изменится. Это про что вообще, про начало 1980-х или середину 2010-х?
В 2015 году я дописал «Город Брежнев», в 2017 он вышел. Замечательные романы более умелых и талантливых коллег, названные и не названные тобой, вышли позже. Чуть-чуть я не дождался, оказывается. И почему-то не жалею.
Павел Басинский: Второй твой «большекнижный» роман «Бывшая Ленина» написан о том, что происходит буквально за окном. То есть ты опровергаешь мнение критиков и читателей, что современные писатели о современности не пишут – они ее боятся. Это для тебя было принципиальное решение? Все писатели XIX века, от Пушкина до Чехова, писали о современности. Тургенев, Гончаров, Достоевский… Годы создания «Анны Карениной в точности совпадают со временем действия в романе. А тебе нравится смотреть на то, что за окном?
Шамиль Идиатуллин: Да, конечно, это принципиальное решение и убеждение. Человек — общественное животное. Без общества у человека нет языка, любви, друзей, работы, смысла. А общество приспосабливает каждого человека под исполнение нужных обществу обязанностей. У каждой профессии есть своя функция. Писатели, журналисты и социологи — те щупальца, сосочки и нейроны, которые сообщают обществу, что с ним происходит, как оно себя чувствует, бежит ли на солнце вдоль рядов кукурузы или с полуоторванной башкой тонет в болоте. И если эти щупальца, часто неказистые и не слишком приятные, прижигаются или заменяются на более красивые и никого не расстраивающие, чтобы не мешать вранью, гибель в болоте становится куда более вероятной, а то и статистически неизбежной.
Настоящие писатели не помогают благорастворению воздухов, не делают красиво и не отвечают на проклятые вопросы. Они их ставят, они орут и не затыкаются, пока живы — и пока живо общество.
Поэтому я всегда пишу про нас здесь и сейчас — даже когда формально книжка про разведчика-нелегала, сердитых пионеров или лесных колдунов в хайтек-раю.
Павел Басинский: Интересная история с твоей, наверное, главной книгой – романной дилогией «Убыр»? Первый вопрос: почему ты выпустил ее под псевдонимом Наиль Измайлов? И второй: что это? Наш (татарский) ответ Стивену Кингу? Отечественный хоррор, замешанный на татарской мифологии? Или роман воспитания – о подростках, которые взрослеют в борьбе со взрослыми? Коротко для тех, кто роман не читал. В папу и маму вселился во время похорон родственника демон Убыр. И вот сын с сестрой должны с ним бороться, спасая и родителей, и в первую очередь – самих себя. Ты верно понимаешь матрицу любой подростковой прозы, не важно, что это – «Судьбы барабанщика» Гайдара или «Гарри Поттер». Взрослые – враги подросткам. Взрослый мир им враждебен. Идеал подростка – уйти из дома куда глаза глядят. Но и там, увы, взрослые. Вот как жить в этом ужасном взрослом мире? О чем же твой «Убыр», который хвалит критика и который переведен на иностранные языки. Кажется, и киноправа на него ты уже продал?
Шамиль Идиатуллин: На псевдониме настояло издательство. Предыдущая моя книжка расходилась так себе (отчасти по техническим причинам — печать подвела, так что тираж дошел до магазинов месяца через два после завершения промокампании), торговля больше никакого Идиатуллина не хотела, да и слово «убыр» казалось слишком непонятным — то ли ухряб, то ли абырвалг, ладно хоть такси Uber тогда еще не появилось. Поэтому мне категорически предложили изменить название и придумать псевдоним. Я побухтел, но согласился — исходя из принципа «Профессионалам видней», — и насочинял с полсотни имен и названий. Книга ждала выпуска года полтора. За это время издатель успел передумать насчет названия и согласился на родное. На родное имя, к сожалению, не согласился. Автора «Убыру» вернули только при переиздании дилогии.
«Убыр» обзывают по-всякому — хоррором, фантастикой, этнотриллером, подростковой и даже детской литературой. Читатель всегда прав, но автор тоже имеет право на свое мнение. Оно такое: это не детская, а родительская книжка, которая выросла из трех источников и составных частей. Первый и главный источник — отцовский ужас, известный, наверное, любым родителям с расторможенной фантазией: «А вдруг со мной что случится — что тогда будет с детьми?А вдруг главной угрозой стану я сам — такое же, увы, сплошь и рядом бывает?» Второй — моя симпатия к хоррору и раздражение по поводу того, что мы привыкли бояться чужим страхом, американским, скандинаовским или японским, хотя запасы своего в Поволжье, на Урале и в Центральном Черноземье абсолютно неисчерпаемы. Третий — родной для меня татарский фольклор, который я почти случайно начал изучать и в котором обнаружил бездны интересного, жуткого и свежего.
Так получилась история взросления, которую мне, между прочим, до сих пор не может простить любимая супруга: «Как ты мог своих детей в такое сунуть?» А я сам после отписывания очередной жуткой сцены с участием четырнадцатилетнего мальчика и его семилетней сестры валился с предынфарктом. К счастью, пишу я долго, так что мои дети к завершению даже первой книги оказались заметно старше героев — только это и спасло.
Киноправа я продал, да, — и на обоих «Убыров», и еще на две книжки. Теперь стандартный перечень «Дожить до…» дополнен не слишком стандартным «…экранизаций».
Павел Басинский:Что у тебя в чернильнице? Какой новой книги нам ждать и в каком издательстве?
Шамиль Идиатуллин: Осенью я дописал роман «До февраля»— опять триллер, на сей раз криминальный, психологический и немного филологический. Редакция Елены Шубиной планирует издать книгу в марте.
КЛЮЧЕВОЙ ВОПРОС
Павел Басинский: Когда мы с тобой были в писательской поездке в Венгрию, я заметил: ты не куришь, принципиально не пьешь алкоголь и не ешь свинину. Ты – осознанный мусульманин? Если – да, то с чем это связано? С татарским происхождением или просто с выбором веры? Каково быть мусульманином в России? В Европе с этим серьезные проблемы. Роман Мишеля Уэльбека «Покорность» с его антимусульманским пафосом стал бестселлером, но и породил грандиозный скандал. Что ты думаешь об этом?
Шамиль Идиатуллин: Я, конечно, мусульманин, как это принято теперь говорить, соблюдающий, и даже хаджи. Это мой осознанный выбор, сперва эмоциональный, логический и культурный, затем подкрепленный душевным расположением и верой во всех смыслах слова. Мой народ происходит преимущественно от кипчаков и волжских болгар, государство которых официально стало мусульманским за полвека до крещения Киевской Руси. Татары возникли как нация благодаря исламу и сохранили себя до сих пор благодаря исламу. Мы живые, местные и коренные. Я вырос в атеистическое время в атеистической среде, к исламу пришел в зрелом возрасте и обрел благодаря ему значительную и важную часть себя — и как самостоятельной личности, и как части народа, и как создания милосердного Господа.
Лепка образа врага относится к любимым национальным развлечениям. Я рад, что в последние годы этот образ перестали раскрашивать в мусульманские цвета — и горюю, конечно, что на смену им немедленно пришли еще какие-то цвета, призванные вызывать ненависть. Аллах создал человека для счастья и любви, а не для горя и злобы. За ненависть, натравливание и рассказы о том, что мы лучше остальных, отвечает дьявол. Он ответит.
