«Мел», 30 октября 2018
«Условный Навальный умеет общаться с подростками лучше, чем условный Сурков»
Писатель Шамиль Идиатуллин — о том, почему без СССР мир был бы очень негуманным местом
Юля Варшавская
Не все подростки с возрастом превращаются в писателей, зато очень часто они становятся главными героями книг. Шамиль Идиатуллин, автор мистического триллера «Убыр» и романа о взрослении в эпоху застоя «Город Брежнев», рассказал, как молодёжью манипулируют политики и почему в СССР пионерами все были только на словах.
Героями ваших произведений часто становятся подростки. Чем они вас так привлекают?
Вся литература строится на конфликтах. Нет конфликта — нет произведения. А что может быть более конфликтным, чем столкновение героев в момент гормонального взрыва? Подростки — такие люди, которые сами по себе сплошная драма. Когда их внутренний конфликт сочетается с внешним, получается такой драматургический «шоколад», который нормальный автор не может упустить.
Конечно, этим нельзя злоупотреблять. Все мы были подростками, многие из нас воспитывают их прямо сейчас. Поэтому невозможно смаковать их чувства и относиться к ним с хладнокровием и любопытством заинтригованного наблюдателя. Так или иначе, писатель ставит себя на место героев и, наоборот, героев ставит на место собственных детей. Поэтому, конечно, я не бесчувственно наблюдаю за переживаниями своих героев. Наоборот, когда ты подходишь к роману с ободранной душой, нервозностью, плохими снами, ужасом — тогда может что-то получиться.
Когда вы, взрослый человек, описываете мир этих подростков, на что вы опираетесь?
Конечно, я не могу сказать, что знаю современных подростков. Или что я хорошо знаю своих детей. Кое-что я помню из своей юности. Честно говоря, детство у меня было не совсем безоблачным, но комфортным. Я много болел, но быстро понял, что мои истории про мои болезни, капельницы, воспаления лёгких и бесконечные больницы никому не будут интересны, кроме меня. Тогда я стал много читать и приглядываться к другим людям, смотреть, как они живут.
Источником моих знаний о подростках становятся детские впечатления, которые я пытаюсь восстановить в памяти. И, конечно, я наблюдаю за собственными детьми. Они каждый день меня удивляют и даже изумляют. Я могу обнаружить, что они не знают чего-то, на мой взгляд, элементарного, что должно впитываться с молоком матери. С другой стороны, они знают кучу всего, о чём я никакого представления не имею. Причём, когда они рассуждают о японской манге, я к этому отношусь спокойно. Но когда они показывают знания в каких-то академических аспектах, это меня приятно шокирует. При этом я понимаю, что дети у меня не уникальны — подростки сейчас все такие.
И какие они?
Я рад, что у нас впервые произошла реабилитация этого возраста. Мы, наконец, поняли, что современные подростки — это не мы маленькие. Самое главное, что взрослые с этим начали мириться. Модели поведения подростков, их представления о прекрасном, реакции совсем другие не потому, что они дураки или моложе. А потому, что это другие создания, другая раса, на какой-то период она отпадает от нашей расы.
Так было всегда, это не примета только нашего времени. Они отделяются от нас в момент пубертата, когда перестают быть «почкой на теле матери». Подросток может вообще не воспринимать ни общества, ни родителей, потому что в нём происходят такие атомные взрывы, с помощью которых он становится частью мира. Это очень интересный и увлекательный процесс, о котором мы до сих пор толком ничего не знаем.
Но, к счастью, в последние 20-30 лет мы начали понимать, что с этим нужно что-то делать. Не раздражаться, а смириться с неизбежностью процесса, пытаться его облегчать, помогать. Не всегда у нас это получается, но в частности литература может оказывать прикладной эффект. Ведь одна из функций литературы — облегчить человечеству выживание. Мы все на неё немного работаем.
В таком случае вам не кажется странным, что на вашей последней книге, где главный герой подросток, стоит маркер 18+?
Маркировку всё-таки ставит не автор. Сам факт того, что на книжках стоят эти страшные плюсики, меня угнетает. Я понимаю, что из-за этого маразма лишаюсь читателя — и вдруг оказываюсь в том поле, на которое я бы по своей воле не зашёл. При этом я всё-таки пишу взрослые книжки. Маркер 18+ объясняется тем, что там есть насилие и мат. Для меня не было бы проблемой убрать несколько матерных слов и сцен насилия. Но если у меня гопники готовятся к жёсткой драке на улице, а ненормативную лексику не используют — это будет неправда. Так что приходится жертвовать аудиторией ради писательской честности.
Стоит сказать, что это всё большая глупость, конечно, — пытаться оградить подростка от опасной информации в книге. Это же самый безопасный, развивающий и необходимый инструмент развития! И весь остальной мир на подростка обрушивается со страшной силой.
Как журналист вы согласны, что современные подростки более свободны и меньше подвержены пропаганде?
Они такие же, как взрослые люди. Поэтому на них прекрасно действует пропаганда, манипуляции, правильно дозированная ложь. Любого человека на самом деле можно завести куда угодно и делать с ним что угодно. Но на молодых государственная пропаганда действует слабо. Она создаётся людьми другого поколения. Если же они попытаются воздействовать на подростков с помощью других авторитетов, видеоблогеров и рэперов, то результаты могут быть совсем другими — примеров уже достаточно. Пока же мы не можем говорить о настоящей, жёсткой, цепляющей, острой всеобъемлющей пропаганде, которую знали мы, подростки в Советском Союзе.
Нашим детям повезло: они могут сделать так, чтобы власть от них отстала.
С другой стороны, часть из них сейчас всё-таки зацеплена пропагандой, но не государственной, а оппозиционной. Ведь на митинги они выходят тоже не по своей воле. Чтобы выйти на митинг, нужно получить чёткий толчок. Дальше молодые люди сами интересуются и дорастают до необходимости проявить свою гражданскую позицию. Ведь они поддерживают того же Навального не потому, что с 12 лет анализировали текущие события, изучали политологию — и вот нашли способ решения и отправились на митинг. Нет, просто условный Навальный умеет общаться с этой аудиторией лучше, чем условный Сурков. Навальный её понимает и знает, чем привлечь.
Так что считать, что дети неподвластны пропаганде, неправильно. Мне бы одинаково не хотелось, чтобы мой ребёнок ходил на митинги и что-то кричал, и чтобы он безоглядно поддерживал начальство. Я насмотрелся на митинги в 80-90-х годов и не хочу видеть своего ребёнка тупым инструментом в руках власти и претендентов на неё. Политика вообще нацелена на то, чтобы делать из людей инструменты.
В книге вы описываете юношу, живущего в эпоху Брежнева. Как вы думаете, чем молодой человек, сформировавшийся в то время, отличается от современного подростка?
Нынешние времена все больше становятся похожими на ранние 80-е. А вот моим детям повезло вырасти в другие времена. У них не было необходимости надевать пионерский значок, учить речёвки, песни, слова «вступай в ряды», «будь готов, всегда готов», писать письма в защиту неизвестного им человека… Им не нужно было сочетать пафосную риторику с необходимостью драться на улицах. В моё время мы могли быть хулиганами или кем угодно в реальной жизни, но в оставшееся время должны были изображать примерных пионеров. Теперь нет хотя бы идеологической необходимости — в этом огромное отличие и преимущество жизни современных детей.
Но, с другой стороны, меня ввергает в ужас разница в других аспектах. Во-первых, инфантилизм, даже на прикладном уровне.
В советское время мы в 10-11 лет спокойно ходили в магазин за пять кварталов и стояли в огромных очередях, сами варили обед. Сегодня подростки в больших городах от таких обязательств избавлены. Второе, что меня пугает, — это вопрос безопасности. Тогда дети 6-7 лет могли ходить в школу одни, ездить в кружки через полгорода. А мы сына до 12 лет пытались водить в школу, дочь — до 14! Главное, что мы были не единственными такими сумасшедшими, и время от времени получали пугающие подтверждения, что осторожность вполне обоснована.
При этом всём современные подростки дико открыты. Мои дети спокойно оставляют во «Вконтакте» телефоны и адреса в открытом доступе — у меня от этого начинают лезть глаза на лоб. Я со своим опытом и выучкой просто не понимаю, как можно выставлять в паблик конфиденциальную информацию. Они живут в открытом мире и ничего не боятся. Это большая проблема. Они подрастут и поймут, что не везде можно оставлять свои отпечатки, следы или генетический материал. Но тем интереснее будет следующему поколению авторов.
Что должны знать подростки о Советском Союзе?
Подростки должны знать, что история у нас была была великой и забывать её нельзя, но идти с повёрнутой назад головой невозможно и опасно: налетишь на что-нибудь. Советский Союз был красивой идеей, которая многое дала миру и реализация которой, к сожалению, забрала много хорошего у его жителей. Они приняли на себя все издержки проекта вместе с его достоинствами. Если бы не было Советского Союза, Октябрьской революции, то во всём мире люди жили бы гораздо хуже. Сам по себе большевистский переворот 1917 года и попытка построить новое общество на совершенно незнакомых принципах в итоге привели к тому, что мир стал гораздо мягче, лучше, удобнее, толерантнее.
Элиты всего мира поняли, что существование в дореволюционной логике невозможно: им просто откусят голову. Надо давать права рабочим, профсоюзам, женщинам — иначе будет кровь. А сегодня мы опять хотим ненавидеть людей другой национальности или цвета кожи, хотим презирать слабаков и чужаков. Таким антисоветским получается наше желание любить Советский Союз, и так умело мы ненавидим Америку с помощью айфонов. На среднестатистическом жителе большого российского города не надето ни одной вещи отечественного производства, и при этом мы привычно считаем, что у нас великая страна с великой промышленностью. Какая-то постоянная двойственность.
Как вы пытались сохранить историческую правду в своём романе, когда есть явная тенденция романтизировать советский период?
Я просто пытался вспомнить, как это было со мной, реконструировал, как это было с моими родителями, учителями, наставниками, друзьями. Изучал документы, вспоминал, разговаривал вживую. И пытался честно обо всём этом рассказать. Любой автор, работая с исторической тканью, вынужден вносить некоторые изменения. Только так можно создать по-настоящему сильный и крепкий текст, который будет казаться более достоверным, чем сама реальность.
Мне, конечно, не хотелось врать. С этим связано то, что я на несколько лет утонул в передачах тех времён и документах. И в какой-то момент было просветление, я почувствовал себя тем самым несчастным подростком 80-х годов, который искренне верит в светлые идеалы, но в реальности живёт другими вещами. И, надеюсь, мне удалось это ощущение передать.
