KazanFirst, 27 декабря 2017
«Учить «на писателя» всерьез получается только у жизни»
Автор романа «Город Брежнев» — о жутких параллелях современности и эпохи 80-х.
— В интервью изданию «Челны ЛТД» в 2006 году вы отмечали, что, скорее всего, успех в литературных кругах вам «не светит», потому что круги эти заведомо не относятся к вашим читателям. Сегодня вы лауреат национальной премии «Большая книга», автор семи романов. Насколько для вас важна эта награда? Как удалось «зацепить» и читателей и экспертное сообщество?
— Как удалось, вот честно — не знаю. Я всегда старался писать книги, которых мне не хватало как читателю. Десять лет назад у меня было ощущение совсем лютого несовпадения моих читательских интересов и пристрастий с, так сказать, массовыми или просто заметными. Сейчас лютость ослабла. Может, я изменился, может, читательский мир, а может, оба — изменились и оказались ближе друг к другу.
Наша справка
Шамиль Идиатуллин — российский журналист и писатель. Родился в 1971 году в Ульяновске, но уже в 1973-м оказался в Челнах — родители отправились строить «КАМАЗ». Начал карьеру журналиста в газете «Рабочий КАМАЗа», затем поступил на журфак Казанского государственного университета (ныне — Казанский федеральный университет) и переехал в Казань. На третьем курсе стал сотрудником «Известий Татарстана» и проработал в издании девять лет. С 1994 года сотрудничал с издательским домом «Коммерсантъ» и в 2003 году был переведен в московский офис, где и работает по сей день.
С 2004 года публикует рассказы и повести. Автор семи романов. Победитель национальной премии «Большая книга-2017» с произведением «Город Брежнев».
С другой стороны, «Город Брежнев» посвящен теме, которая, наверное, саднит не у меня одного. Ранние 80-е, счастливое непростое детство, истоки нашей стойкости и нашей жесткости долго оставались в необсуждаемой зоне, при этом умело заведенный разговор немедленно срывал плотину — обсуждать хотелось.
С третьей стороны, я всегда пытался только за такие темы и цепляться, но как-то не везло с тем, чтобы попасться на глаза именно своему читателю. В этот раз повезло.
И вообще повезло, как ни крути.
Мои книги уже дважды входили в длинный список премии, я предполагал, что они не хуже «ГБ», стало быть, и «ГБ» сойдет с дистанции на той же вешке. «ГБ» вышел в финал, и это была огромная радость. Потом «ГБ» оказался третьим в читательском голосовании, и это было счастье. Но я списал успех на нечаянное попадание темы в сиюминутные предпочтения читателей, строго напомнив себе, что Литературная академия от широкого читателя все-таки отличается и что итоги ее голосования всегда отличаются от читательских хотя бы на пункт. Ну и я мгновенно сообразил, на кого этот пункт выпадет. И вот вам здрасьте.
Третье место в «Большой книге» — для меня это почти химическое счастье. Выходит, читателям, в том числе профессиональным и очень умным, важны вещи, которые важны для меня. И благодаря премии число таких читателей, людей, для которых моя книга может оказаться нужной и полезной, будет расти.
— Был ли в вашей жизни момент, когда вы поняли, — все, точка, хочу быть писателем? Что сейчас на первом плане — журналистика или написание книг? Сместилась ли за последние годы чаша весов от одного к другому?
— Наоборот было: я в детстве мечтал стать писателем, а когда решил, что это невозможно, придумал компромисс в виде журналистики. Не очень охотно, между прочим, но быстро смирился, привык и полюбил. Другое дело, что последние лет пятнадцать мне приходится заниматься не столько журналистикой, сколько редактурой и медиаменеджментом. Вроде получается, но тоска по письму гложет — иначе я и книг писать не начал бы, между прочим. На писательство я постоянную работу точно не променяю, в том числе из чувства самосохранения. Но от других вариантов, связанных с придумыванием сюжетов и выгонкой текстов, зарекаться не могу.
— Помните ли вы книгу, которую прочитали первой в жизни? Что это было за произведение?
— Первую не помню, конечно, тем более что, как почти у всех, наверное, переход от чтения мамой или дау-ани вслух к самостоятельному чтению был плавным и постепенным. Сказки, наверное, какие-нибудь, или «Малыш и Карлсон», или «Четвертая высота» — родители говорят, что я в малом возрасте очень любил ее слушать. Почему — не знаю до сих пор, хотя подростком старательно перечитал.
А лет с шести я уже читал постоянно, всегда и везде, в том числе по дороге из школы и вместо ужина. Естественно, родители пытались это безобразие пресечь, в том числе инструментальным способом: например, папа убирал детские книги (кроме предусмотренных школьной программой) на антресоли, которые заколачивал гвоздями. Соответственно, я довольно рано освоил гвоздодер и взрослые книги.
— Какие книги, авторы оказали особое влияние на ваше становление как человека?
— Первой осознанной любовью стали повести Владислава Крапивина. Я открыл его лет в восемь, обстоятельства помню до сих пор: брожу, сипя, по квартире, весь закутанный и в индийском свитере, потому что опять пневмония, рыщу в поисках чего почитать, а ничего нету, от бедности сажусь на пол листать ободранную стопку журналов «Пионер» — и залипаю в середину «Колыбельной для брата». Годам к двенадцати к Крапивину добавился Виктор Конецкий, еще года через три — братья Стругацкие. Примерно к тому же времени я после третьего, что ли, перечитывания воспитал в себе умение читать «Момент истины» Владимира Богомолова — книгу, которая поначалу казалась неплохим военным детективом, старательно испорченным дурацкими документами, а потом стала самой любимой вообще.
Эти авторы в основном и воспитали если не меня, то мое представление о литературном прекрасном. Следующие авторы либо в это прекрасное вписывались — самые разные, от Ивлина Во и Сергея Жарковского до Ю Несбе и Алексея Сальникова, либо нет (таких было больше — впрочем, на лютость несовпадения я уже сетовал).
— «Город Брежнев» вы писали больше 10 лет — с 2004 по 2015 год. Что было самым сложным в этой работе? Что помогало, заставляло завершить роман?
— Самым сложным было заставить себя взяться как следует. Я понимал, что садиться за роман надо всерьез и надолго, а уверенности в том, что это надо кому-то кроме меня, не было. Зато была надежда на то, что кто-нибудь более умелый успеет раньше, так что с меня эти обязы будут сняты. Поэтому я, добив очередной кусок «ГБ», радостно отвлекался на более актуальный и, главное, короткий современный сюжет. А потом понял, что никто про то очень важное лично для меня не напишет и что сам я, если это вот лично важное солью, перестану себя уважать. Вздохнул и сел писать.
— Во всех ваших романах в том или ином роде присутствуют элементы художественного вымысла — в «Татарском ударе», в «СССР», в «Убыр», в «Это просто игра». Сколько в произведении «Город Брежнев» реального, а сколько — фантастического?
— Все мои романы представляют собой продукт художественного вымысла от начала и до конца. «ГБ» исключением не является. При этом фантастики я почти не пишу. Очень многие герои, события, сюжетные узлы подсмотрены в жизни, но перелеплены и перемешаны так старательно, что по-любому, как принято писать в титрах некоторых фильмах, являются плодом вымысла, а все совпадения случайны.
Позднесоветское детство, юность и зрелость героев «Города Брежнева» не сильно отличаются от детства-юности-зрелости моих ровесников, меня самого, моих старших товарищей, родителей, их коллег и так далее. Но считать роман автобиографическим не стоит. Хотя никто не запретит, конечно.
Главный герой «Города Брежнева» Артур, само собой, частично срисован с меня, частично — с моего старшего брата и нескольких друзей. Я вообще пытался держаться этого подхода: писать о том, что пережил, видел или достоверно знаю сам, при этом не уходя в документализм и буквализм, а потому отчаянно тасуя и миксуя все на свете. Многие события, описанные в романе, происходили на самом деле, но не там, не так и не тогда — впрочем, это отметит любой челнинец, прочитавший «ГБ». Ну и, понятно, мне пришлось вспомнить гораздо больше, чем я когда-либо знал.
Я исхожу из того, что литература — она вообще про частное, иначе это уже публицистика, социология, да что угодно, но не литература. К названным дисциплинам я отношусь с почтением, но читать люблю книжки про Вселенные отдельно взятых людей, уже самостоятельно сводя эти Вселенные в равнодействующие или противодействующие фронты. Не факт, что мой подход корректен или там оптимален, но другого у меня нет.
— Вы неоднократно упоминали, что эпоха, в которой разворачиваются действия романа, напоминает события, происходящие в мире сейчас, — падение цен на нефть, экономические санкции, запрет на участие спортсменов в Олимпиаде. Стоит ли в таком случае воспринимать «Город Брежнев» как некое предостережение, наставление современной молодежи, возможность учиться на ошибках прошлого? Поймут ли нынешние подростки то, что творилось в головах и душах ребят из 80-х?
— Задачи такой точно не было. Я хотел рассказать о захватывающих, важных и страшных событиях из нашей недавней, но забытой жизни.
История является вечным вызовом для авторов: во-первых, она уже случилась и не изменится, во-вторых, срослась почему-то именно так, а не иначе, в-третьих, ровно поэтому мы стали такими, а не сякими. Каждый из трех названных пунктов классно ложится в повествовательную ткань, а когда их сразу три — чего еще желать-то?
Сам-то я люблю книги «про меня здесь и сейчас» — и читать такие люблю, и писать предпочитаю. Шесть книг так и написал, а седьмую, историческую, которая вообще-то должна была стать второй, все откладывал. Потом понял, что дальше некуда.
И уже попутно выяснилось, как жутковато та жизнь, похожая на эту. Рифмы бросаются в глаза, грабли — под ноги, глупо просто этого не замечать и не учитывать. Но «ГБ» — не трактат, не поучение и не намек с уроком добрым молодцам. Другое дело, что и в этом качестве он, наверное, может кому-то пригодиться. В том числе и тем, кто родился после 1983-1984 годов, в которые происходит действие книги. Многие, судя по отзывам, понимают. Это здорово и очень меня радует. Не зря старался, значит.
Я уже писал книги от лица подростка, но тут задача была особой. Не сразу и сообразишь, что сложнее — ставить себя на место собственных детей и их приятелей в современном сюжете или вспоминать мысли и ощущения советского пацана, которым был когда-то и который довольно сильно отличался от пацанов сегодняшних.
Человек формируется его детством — это факт. Дальше — рихтовка, пусть даже самая глубокая. И тех, кто не любит и боится вспоминать свое детство, мне жаль. Тот, кто старательно забывает сущностные черты угрозы, не разглядит ее повторения и не спасет от нее ни себя, ни, например, собственных детей.
— По роману «Город Брежнев» готовятся снимать фильм. Как вы считаете, удастся ли в полной мере передать атмосферу, содержание романа на экране? Принимаете ли вы участие в написании сценария, съемках? Или это уже «поле боя» режиссера, а не писателя?
— Конечно, я очень надеюсь на удачу кинопроекта Дмитрия Стрижевского. Мне кажется, у него достаточно профессионализма и страсти, чтобы сделать сильное кино. Мы договорились, что я буду писать сценарий и оказывать необходимую помощь. При этом я исхожу из того, что кино — режиссерское искусство, так что даже не буду пытаться давить и постараюсь не выходить за естественные рамки литературной основы. Надеюсь, получится.
— Стоит ли вашим читателям ждать продолжения истории Артура Вафина? Повзрослевшего и окунувшегося уже в другие эпохи — 90-е, нулевые годы?
— Нет. Во-первых, зачем на старых дрожжах подниматься, когда новое всегда интереснее. Во-вторых, мне не хочется отбирать у читателя шанс додумать и выстроить продолжение этой истории по-своему — если я был внятен, то должен был выдать полноценный набор для такого строительства. Надеюсь, у читателя продолжение получится более обнадеживающим, чем вышло бы у меня. Мне-то будущее героев «ГБ» видится не слишком веселым. Пусть уж это видение останется при мне.
— Каковы ваши писательские привычки?
— Писательская привычка у меня одна — не писать, пока возможно. Мне очень не нравится само занятие, это как чирей выдавливать: долго, муторно и лучше без посторонних глаз. К тому же забирает от полутора-двух лет до трех-пяти, в течение которых я рассеян, раздражителен плюс время от времени запрещаю себе читать худлит и смотреть фильмы с сериалами, чтобы не отвлекаться и не подпадать под чужой слог, ритм и смысл. А не читать для меня — мука мученическая. Гораздо приятнее просто жить, читать, трепаться с детьми или валяться на диване в свое удовольствие. Так я и стараюсь делать, пока очередная история не возьмет за горло совсем плотно, не позволяя ни вздохнуть, ни уснуть. Тогда я, неслышно бурча, выползаю из теплой кровати и сажусь за комп.
— Где и в какое время дня вам работается наиболее плодотворно?
— Писать приходится ночами, ранним утром, а также в выходные и по праздникам — то есть в нерабочее время, при том, что рабочий день у меня ненормированный. При таких вводных особо не покапризничаешь, так что особых привычек и условий у меня нет, как нет и писательского кабинета. Где получится придумать и набить абзац, там это и случается: в магазине, в самолете, в машине, когда дочку с тренировки жду.
— Ждете ли вы вдохновения, чтобы сесть за роман, или придерживаетесь правила «ни дня без строчки»?
— Если уже начал книгу, есть интерес, конечно, поскорее спихнуть с себя это ярмо. Поэтому я стараюсь как можно детальней продумывать план и как можно быстрее его реализовывать. В поставленные сроки, конечно, ни разу уложиться не удалось, но накопленный опыт все равно позволяет выпрыгивать из этого состояния быстрее и с меньшими моральными потерями.
— Не секрет, что система образования в целом более заточена на развитие технических возможностей детей. А отбор талантов зачастую идет только в музыкальных, танцевальных, спортивных сферах. Есть ли у молодых писателей в России возможность развиться и достичь успехов? Ведь фактически «на писателя» нигде не учат, да и начать публиковаться за свой счет могут не все.
— С одной стороны, сегодня опубликоваться гораздо легче, чем пятнадцать лет назад, тем более в советские времена. Куча издательств ежемесячно издает тысячи книг на все вкусы, и шанс, что ваша книга окажется востребованной, очень велик. Я уж не говорю про сетевые публикации, которые в принципе дают как минимум сопоставимое с бумажным количество читателей, а то и в разы, если не на порядки, большее. Плюс есть премии, в том числе специальные, рассчитанные именно на молодых авторов, и это свято место пусто, к счастью, не остается: стоило объявить о паузе знаменитому «Дебюту», как ему на смену пришел очень достойный и интересный «Лицей».
С другой стороны, тиражи стали совсем мизерными, как и степень общественного интереса к книгам. Больше половины россиян за последний год прочитали меньше одной книги, книжные рубрики вымыты из большинства СМИ, ну и так далее.
С третьей стороны (что-то я злоупотребляю диалектической избыточностью, прошу прощения), несмотря ни на это, ни на то, что книга сегодня существует в заведомо проигрышном соревновании с горами куда более яркого и доступного развлекательного контента, число упорных читателей до сих пор вполне сопоставимо с советским. И это совсем искушенный, закаленный, алмазной твердости читатель. Писать для такого — честь и удача.
А учить «на писателя» всерьез получается только у жизни — восемьдесят лет работы того же Литинститута хорошо доказывают, что успех, талант и профессионализм писателя не очень коррелируют с тем, что написано у него в дипломе.
Теперь главное: за свой счет издаваться не надо никогда и никому. Это тупиковый путь, который выгоден только жуликам, разводящим тщеславных новичков. Ни славы, ни денег такое издание не принесет, зато перечеркнет дорогу в нормальное издательство: там автора, заплатившего за выпуск своей книги, считают заведомо несостоятельным, увы.
— Что бы вы пожелали себе и своим читателям в наступающем 2018 году?
— Давайте будем здоровыми, счастливыми, старательными, любознательными и привыкнем ставить себя на место собеседника, родственника, соперника и просто раздражающего субъекта. Это интересно, и это часто помогает.
Оригинал
Вернуться к списку интервью
