«Год литературы», 14 марта 2023
Шамиль Идиатуллин: «Мы живём ради друг друга, а не убийц»
В «Редакции Елены Шубиной» выходит новый роман Шамиля Идиатуллина «До февраля». Корреспондент портала «Год Литературы» побеседовал по этому случаю с автором
Сергей Сызганцев
«До февраля» — это триллер о студентке Ане, которая находит в архиве литературного журнала рукопись романа, написанного от лица серийного убийцы. Вскоре выясняется, что описанные в нём убийства — не плод авторского воображения. Корреспондент портала «Год Литературы» Сергей Сызганцев поговорил с автором о романе и о его поездке на Международную книжную ярмарку в Нью-Дели.
«Открытость индийцев российской культуре такая, что мы можем только позавидовать»
Шамиль, хочется начать наш разговор с вашей поездки в Индию на Международную книжную ярмарку в Нью-Дели. В прошлый раз вы были в Индии 30 лет назад, в 1994 году. Что вас поразило больше – как изменилась страна или сама книжная ярмарка?
Шамиль Идиатуллин: Изменилось всё. Когда я был в Индии в прошлый раз, мне там сразу бросились в глаза две детали: одна скорее курьёзная, другая вполне показательная. Раньше все бумажные рупии в Индии были дырявые, распадавшиеся на лохмотья. Когда продавец в лавке принимал у вас купюру, он её нанизывал на стальной штырь. После нескольких нанизываний, естественно, весь центр купюры был изодран, поэтому деньги служили там максимум несколько месяцев, потом списывались. И вот я все 30 лет жил исходя из того, что в Индии так это и продолжается. Оказывается, нет, у них там современные банкноты, на доллары похожи.
Вторая вещь, которая тоже сразу бросается в глаза – тогда 99% индийского автопарка приходилось на две марки — древний Ambassador, похожий на «горбатый» «Запорожец», и лицензионную микролитражку Suzuki Maruti, а теперь автомобильный Дели ничем не отличается от любого мегаполиса. Появился средний класс. В прошлый раз был разительный контраст между богатыми и бедными. В России мобильные телефоны тогда были экзотикой, а в Дели вокруг отелей и бизнес-центров бегали толпы с мобилами. С другой стороны, когда ты выходил на улицу после семи-восьми вечера, тебе нужно было идти осторожно, чтобы ни на кого не наступить, потому что и на тротуаре, и на проезжей части плотными рядами лежали нищие – они там ночевали. Это потрясало. Сейчас такого нет.
Очень удивило и порадовало огромное количество читающих людей. На книжной выставке были толпы посетителей — у стендов с англоязычной литературой (потому что английский язык в Индии официальный), изданиями на хинди, бенгали, телугу, других языках страны, беллетристикой, нон-фикшном, янг-эдалтом, комиксами – всё это пользуется диким спросом, всё это покупается. Очереди и толкотня у касс сопоставимы с очередями из советской хроники за каким-нибудь дефицитом. Это очень радует. Есть чему учиться.
Как в Индии относятся к российским писателям и российским книгам сейчас?
Шамиль Идиатуллин: Так называемой «культуры отмены», в направленности которой против советской и российской литературы я вообще сомневаюсь, в Индии, наверное, нет совсем. Это было видно даже по наплыву посетителей на российском стенде: они зарывались в книги, слушали выступления писателей и переводчиков и постоянно просили рекомендаций в части современной российской литературы. Они [местные жители] стали меньше читать российскую и советскую литературу не потому что возникли политические причины, а потому, что Россия как культурный субъект менее активно представлена на мировом литературном рынке.
В России-то литература, в том числе отечественная, не то чтобы сильно нужна, так чего ждать от иностранцев?
Но, конечно, многое осталось и развивается. Осенью по инициативе Ранджаны Саксены и Сону Саини при Центре русских исследований Университета имени Джавахарлала Неру был создан Союз переводчиков-русистов Индии, который начал активно «работать в пас» с нашим Институтом перевода.
На выставке я разговаривал с опытным переводчиком, который переводил Шукшина на хинди или на бенгальский. Он был первым, кто это сделал, и потом с его подачи начали переводить [книги Шукшина] на другие индийские языки. Представляете, сколько нужно знать, чтобы адекватно перевести Шукшина? И русский язык, и советские реалии, и вообще необходимо понимать самого Шукшина, которого российский-то молодой читатель без словаря вряд ли поймёт. А, например, после встречи в Университете Неру один из ее участников, молодой аспирант Иршад Раджия, рассказал, что через два-три месяца выходит книжка, состоящая из 17 рассказов Чехова, которые он перевёл на маратхи (один из индийских языков. – Прим. авт.). Тоже можно представить, насколько молодой человек, которому ещё нет 30, проникся нашей культурой, чтобы понимать и переводить [русскую литературу].
И вот когда есть такой разброс – от молодого аспиранта, переводящего Чехова, до семидесятилетнего мэтра, переводившего Шукшина, – это значит, что и переводческая школа [в Индии], и литературная жизнь, и открытость индийцев к советской и российской культуре такая, что мы можем только позавидовать, потому что сами не можем похвастаться тем, что знаем ведущих индийских авторов 70-х – 90-х годов или текущего времени. Можем назвать только двух-трёх звёзд, и то – благодаря английскому переводу.
А какое у вас впечатление от самой выставки? Говорят, там была нобелевская лауреатка Анни Эрно…
Шамиль Идиатуллин: Это была крутая выставка мирового уровня. Нобелевская лауреатка представляла Францию. Послушать её было интересно, как и других писателей. Некоторые были для нас несколько экзотичными, например, какой-то дяденька в национальной одежде с головным убором, похожим на тюрбан, говорил очень экспрессивно. То ли коуч, то ли гуру. А так всё очень походило на хорошую выставку типа нашего Non/fiction или Красноярской книжной ярмарки, только умноженной раз в пять-десять и более многоязычной. Это потрясает больше всего – сколько там языков и насколько каждый их них оказывается востребованным.
«До февраля»
Выставка прошла в конце февраля – начале марта. Давайте теперь обратимся к тому, что было до февраля. То есть к вашему новому роману «До февраля». Как вы его писали?
Шамиль Идиатуллин: Сначала книга представляла собой кинопроект для одной продюсерской компании. Она попросила придумать оригинальный фильм или сериал. Я показал несколько заявок. Понравилась та, что состояла из пяти строк: 1980 год. Юная стажёрка попадает в журнал «Юность», читает рукопись в самотёке и понимает, что, во-первых, рукопись написана плоховато, во-вторых, она очень интересная, в-третьих, это первая в советской литературе история серийного убийцы и, в-четвертых, автор знает, о чём пишет, то есть, вероятно, он и есть серийный убийца.
Продюсеры спросили, можно ли перенести действие в настоящее время. А поскольку я сам всегда ратую за то, чтобы книга была про современность, я охотно согласился.
Переписал заявку, показал, они попросили меня написать пробный кусочек [сценария]. Потом попросили сделать «поэпизодник» первой серии – я сделал. Потом «посерийник» всего сезона – я сделал. Так продолжалось полгода. На стадии девятого переписывания «пилота» мне это надоело, и я спросил, что там с договором, с деньгами, будет ли кино… Мне сказали, что «кина», скорее всего, не будет, потому что главный продюсер даже не посмотрел толком заявку – занят он. Я ответил, что раз так, давайте я тогда «отвалюсь», мы ничем друг другу не обязаны, не получилось так не получилось. На том мы и расстались.
Мои киноамбции оказались неудовлетворёнными, зато у меня на руках был кусок текста, который можно было переделать в роман. Я так и сделал.
Февраль с прошлого года ассоциируется с событиями, мягко скажем, совсем не книжными. Почему вы назвали книгу именно так?
Шамиль Идиатуллин: Писал роман я сперва под тем же названием, под каким была кинозаявка – «Срез знаний». Этот термин используют в некоторых школах или вузах при тестировании, позволяющем определить владение предметом на разных стадиях обучения. Поскольку к тому времени modus operandi убийцы в романе был не очень ясен (он мог и резать), я подумал, что получается такое забавное двусмысленное словосочетание. Но чем дальше, тем меньше название мне нравилось. Я решил, что поменяю его, когда допишу – где-нибудь до февраля-марта 2022 года. Когда случился февраль, я писать, естественно, перестал. У меня опустились руки, три месяца ничего не делал. Лишь ближе к лету заставил себя продолжать делать то, что начал.
Обычно действие книги я отношу на будущий год: исходя из того, что действие романа, над которым я работаю, допустим, в 2015 году, будет происходить в 2016-м, когда книгу удастся завершить и, если повезет, опубликовать. Получается удобно: я привязываюсь к конкретному календарю, смотрю, какие там были праздники, когда выходные, раскладываю действие героев по таймингу. Пресловутый «Срез знаний», соответственно, должен был разворачиваться в 2022 году. 24 февраля 2022 года стало понятно, что это невозможно. Мир кончился. Во всех смыслах. Во многом из-за этого руки у меня и опустились. Думал, что с ним делать, начал перечитывать текст и увидел, что в нём 2022 год виден, но как будущее. И решил: значит, это 2021-й.
В романе и в сценарии журнал, вокруг которого и затевается весь сыр-бор, с самого начала почему-то предполагалось запустить до февраля. Герои повторяют это несколько раз, исходя из того, что дальше будет норм. И наше знание того, что было после февраля (жестокое, конечно, беспощадное, но показательное) очень выразительно играет с представлениями героев о том, что будет после.
Упало мне на голову это «До февраля», повертел я его в голове и понял, что это судьба — и это название.
Когда я читал роман, мне показалось, что маленькая редакция журнала «Пламя» – миниатюра нашей действительности. Чтобы не сойти с ума от жизненных передряг, герои занимаются своим делом, борются с несправедливостью и абсолютным злом…
Шамиль Идиатуллин: Ну, это, конечно, не специально было сделано, только сейчас об этом задумался, честно говоря… Но это возможно, да. Каждый из героев спасается и каждый из них пытается быть, с одной стороны, честным, с другой, чтобы ему за это ничего не было, с третьей, на многое героев толкает совесть, а они просто хотят нормально жить, нормально зарабатывать и при этом никого не стыдиться. Получается как всегда: выбери любые два пункта из трёх. Каждый выбирает по-своему. Так мы жили до прошлого года и хотелось бы жить таким же образом и дальше. Понятно, что нынешний выбор гораздо жёстче.
«Что бы я ни писал, получается триллер»
Жанр вашего нового романа «До февраля» — криминальный триллер. У вас есть как сугубо реалистичные книги (романы «Город Брежнев», «Бывшая Ленина»), так и жанровые вещи (хоррор «Убыр», этнофэнтези «Это просто игра»). Почему сейчас вы снова вернулись к жанровости?
Шамиль Идиатуллин: Честно говоря, что бы я ни писал, получается триллер. Считается, что самые реалистические романы у меня – премированные «Большой книгой» «Бывшая Ленина» и «Город Брежнев». Но это же абсолютно триллеры. Я пишу так, как мне нравится, то, что сам хотел бы прочитать. Выстраивается модель повествования, подбираются герои или они сами прибегают и говорят: всё, мы твои герои, смирись. И сюжет, по которому им приходится брести, тоже выбирается подсознательно из того, что мне должно понравиться. А жанр образуется совершенно случайным образом.
Я даже не всегда понимаю, когда происходят самые лютые отскоки от реализма. Вещи, которые оказываются фантастикой, я описывал как вполне реалистические.
«До февраля», наверное, больше всего похоже на «Бывшую Ленина», потому что [действие происходит] в том же самом регионе (Сарасовская область, выдуманная автором. – Прим. авт.), там даже есть один сквозной герой, но, надеюсь, его никто не найдёт (смеётся). С другой стороны, по степени криминального и психологического накала, по остросюжетности роман больше всего похож, наверное, на «Город Брежнев» и на роман, который у меня выходил под названием «За старшего» – это вообще шпионский триллер.
Почему происходит жанр или не жанр – даже не могу сказать. Просто сажусь писать историю, которая меня самого «забирает», мне интересно дойти до конца и узнать, чем она кончилась.
Как вы собирали информацию для написания романа?
Шамиль Идиатуллин: С линией журнала и вообще медиа было проще всего. У меня есть опыт работы в редакции, опыт наблюдения за литературными проектами и некоторое знание того, как это происходит в провинции. Трагикомичности истории поначалу придают главные герои, потому что они считают себя журналистами там, где журналистикой и не пахнет. Об этом мне было сказать проще всего. Всё, что связано с полицейской, психиатрической частью и областью серийных убийц, пришлось, конечно, изучать отдельно, додумывать и самостоятельно сводить концы.
Вообще я не фанат темы серийных убийц, мне она не очень нравится. Она меня пугает. Но сюжет меня уже забрал, а велосипед изобретать не хотелось. Поэтому пришлось прочитать и посмотреть очень много книг и сериалов [связанных с этой темой], в том числе про самых знаменитых маньяков, фэбээровских профайлеров, отечественных следователей и душегубов.
Отдельно пришлось погрузиться в дебри, связанные с делом «поволжского маньяка», который поначалу был основным прототипом моего антигероя. Его поймали, кстати, как только я дописал сценарий, а расследование завершили сразу после того, как я закончил роман. Но мой серийный убийца другой. Это моё, к сожалению, детище, и, соответственно, он укомплектован тем, что я счёл необходимым в него впихнуть.
«Мне было важно посмотреть, как жить рядом с убийцами, выжить и жить дальше»
Чем «До февраля» отличается от остальных триллеров?
Шамиль Идиатуллин: Моя книжка, по большому счёту, про жертв. Про, к счастью, несостоявшихся и тех, кто ими всё-таки стал, про их родственников и близких. Да, это не стандартный триллер про условного Ганнибала Лектера – убийцу – и условную Клариссу Старлинг – «следака», который его ищет. Мне всё-таки было важно понять, как жить рядом с убийцами, выжить и жить дальше. У меня герои несут страшные потери, а жить всё равно надо, нужно с этим как-то справляться. И эпилог моего романа как раз про родственников жертв, которые продолжают страдать независимо от того, понёс наказание убийца или нет. Убийца не только губит человека, он почти смертельно ранит его близких, тех, кто этого человека любил. Мы родственникам жертв не поможем, самим жертвам тем более, но мы должны помнить, что главное – они, а вовсе не упырь.
Мы живём ради друг друга, ради людей, а не ради того, чтобы помнить или ненавидеть убийц.
Да, я заметил, что убийца в вашем романе прописан не так подробно, как его жертвы. Он кажется абсолютным злом…
Шамиль Идиатуллин: Да-да. Есть некоторое очарование злом, которое отразилось на массовой культуре и вообще литературе последнего полувека. Наверное, со времён книжки Трумэна Капоте «Хладнокровное убийство» с 1950-х годов до текущего периода. Наверное, этой закваски хватит ещё лет на 10-20, пока искусство не переключится на осмысление новых глобальных потрясений.
Убийца не интересен. Мои герои постоянно проговаривают, что убийца убивает не потому, что у него какие-то раскольниковские принципы, не потому, что пытается доказать, что он достойный большего высокоактивный социопат. Просто он: А) – может убить, Б) – хочет убить. Всё. По тому же принципу начинаются войны, происходит насилие… Человек может и хочет это сделать. Он это делает и перестаёт быть человеком, а если он не человек, то он нафиг никому не интересен. Важно помогать родственникам жертвы ну и, естественно, думать, как избежать повторения. Что делать, чтобы больше никто не хотел убивать, а если хочет – не мог убивать.
«Твоя задача делать то, что должно, и будь что будет»
Вы всегда говорите, что писатели, как и журналисты, должны писать о том, что происходит вокруг. Как писать про современность в нынешних обстоятельствах?
Шамиль Идиатуллин: Очень тяжело. Журналистике, конечно, особенно, потому что она находится под неусыпным контролем людей, которые хотят контролировать и хотят наказывать. Они умеют это делать и будут делать всё активней. Писателям чуть-чуть попроще, потому что таких структур нет, есть отдельные злые и подлые люди, которые пытаются контролировать литературу, указывать, какая литература плохая, какая вредная, какая «вражеская», но, к счастью, они косплеят то, что мы проходили лет 70 назад, когда были специально обученные люди, кричавшие «фас».
А сейчас эти люди сами не помнят, что те, кто кричал «фас», в большинстве своём и оказывались следующими жертвами.
Радует то, что сейчас нет специальных структур, которые занимались бы этим на официальном уровне и, надеюсь, не появится, потому что чиновники просто не умеют читать, им это не интересно. Это нас спасает. Тем не менее никто не застрахован, никто не может чувствовать себя в абсолютной безопасности и, насколько я знаю, большая часть редакций уже прогоняет почти каждую книжку через юристов, чтобы убедиться, что не проскочит ни одна буковка, способная подвести редакцию под карательные меры.
Беда в том, что требования к литературе постоянно меняются, сегодня нельзя то, что можно было вчера, завтра будет нельзя, что совершенно невинно выглядит сегодня. Успокаивает то, что это уже было. По сравнению с тем, что описал Салтыков-Щедрин, который, гад такой, пересказал всю историю России на тысячу лет назад и вперёд, – ничего нового пока не придумали. История города Глупова продолжается, слава богу, с перерывами и пока, еще раз слава богу, не прекращает течение своё.
Вы сказали, что после 24 февраля не находили в себе сил писать дальше. Тем не менее роман вы дописали. Как снова начать работать?
Шамиль Идиатуллин: Человек, подлец, привыкает ко всему – это раз. Второе – история человечества состоит из трагедий. Литература состоит из конфликтов – это основа драматургии. Чем конфликт серьёзней, страшнее и «богаче», тем он интереснее как драматургический материал.
Люди других профессий могут не замечать глобальной трагедии, писатели не могут; им положено этим жить, от этого умирать, но пропускать через себя, как шелковичный червь делать из всяких неказистых соринок, кусочков, листочков и воздуха шёлковую нить.
Так же и мы питаемся ужасами, убийствами, собственными переживаниями, трагедиями для того, чтобы выткать повествовательное полотно. Хуже-лучше, плохое-хорошее, нужное-ненужное, может быть, уже тысячу раз сделанное другими, более опытными «червями», но это уже вопрос не твой. Твоя задача делать то, что должно, и будь что будет. Примерно этим мы и занимаемся.
