66.ru, 25 сентября 2023
Писатель Шамиль Идиатуллин: «Я подсовываю читателям горькую пилюлю в легкоусвояемой жанровой оболочке»
Прежде чем первый роман Шамиля Идиатуллина напечатали, от рукописи отказались 14 издательств. В лучшие времена он выпустил десять книг разных жанров, включая мистический триллер, этно-фэнтези, фантастику, антиутопию, шпионский роман и детектив. За романы «Город Брежнев» и «Бывшая Ленина» ему присудили премию «Большая книга».
Книги Шамиля Идиатуллина рекомендовали нам писатели Алексей Сальников, Вера Богданова и Дмитрий Захаров. На фестивале «Красная строка» автор рассказал 66.RU фантастическую историю о том, как ему удалось встретиться с самим собой.
Роман-газета
— Коллеги не успевают за вами — говорят, вы каждый год публикуете новую книгу, а то и две. Не у всех получается работать с такой скоростью.
— На первые книги у меня уходило по три-четыре года, потом я начал себя организовывать. Сейчас не сажусь писать, пока картина в голове окончательно не сложится — тогда весь процесс занимает от восьми месяцев до полутора лет. Но бывают исключения. С «Возвращением «Пионера» я справился месяца за три, причем планировал повесть объемом пять авторских листов (авторский лист — 40 тысяч знаков, — прим. ред.), а нафигачил десять. Быстро писать я научился, работая репортером. Первая заметка вышла еще в 1988 году, а к прозе я перешел, когда стал замглавреда в республиканской газете (затем — главредом казанской редакции «Коммерсанта»). Ежедневных текстов с меня уже не спрашивали, а потребность складывать слова осталась. Раньше при знакомстве с известными писателями я предлагал им разные сюжеты, казавшиеся мне увлекательными, но никто не заинтересовался — каждый автор живет своими мыслями. Пришлось браться за дело самому. Сочинять я начал, чтобы развлечь себя и залатать дыры в литературном ландшафте — иногда хочется прочитать книгу, которой еще не существует.
— Почему вы начали с большого формата, а не с рассказов, сопоставимых по трудозатратам с работой журналиста?
— Прозу я решил писать не так, как газетные тексты. Роман в этом смысле — идеальная форма, ни в чем не совпадающая с журналистикой. В редакции я загружен допоздна, поэтому книги пишу ночами, когда нормальные люди спят, по выходным и в праздники. Это муторное занятие, отвлекающее от семейных дел — нет времени общаться с домашними, смотреть сериалы, жарить шашлыки и просто лежать на диване. Я бы, наверное, отказался от амбиций литератора, но в какой-то момент придуманные герои начинают жить своей жизнью — буквально хватают за кадык и тащат к ноутбуку. Свой рабочий график я обычно рассчитываю так, чтобы взяться за текст ближе к зиме и за новогодние каникулы, пока все пьют и гуляют, написать больше половины. Не могу сказать, что десятая книжка дается проще, чем первая, но техническая сторона становится более предсказуемой. Иногда сначала появляется заголовок. Были случаи, когда я придумывал удачное, с моей точки зрения, название книги — «СССР™» или «Бывшая Ленина» (тут разные смыслы — и название улицы, и то, что главную героиню зовут Лена) — и уже не мог отказаться от этого замысла.
— Технология — сначала заголовок, потом текст — скорее газетная.
— Это хорошая практика. Фирменные заголовки «Коммерсанта», основанные на игре слов или фразеологизмах, которые в новом контексте приобретают неожиданную окраску, необходимы, чтобы тексты с цифрами и аналитикой не казались сухими. Похожий принцип я использую для историй о важных, насыщенных смыслами вещах и подсовываю читателю эту горькую пилюлю в легкоусвояемой жанровой оболочке. Сам предпочитаю именно такую прозу — она оказывает на меня наибольшее воздействие.
— Социальный фон для романа «Бывшая Ленина» — протесты против свалки — вы тоже взяли из газеты?
— Тема, связанная со свалками, периодически всплывала в сообщениях из регионов, но быстро оказалась совершенно задавленной, поэтому я ее и выбрал. Когда начались мусорные протесты в Шиесе, получилось, что я пишу текст на злобу дня, а мне этого совсем не хотелось. Но переделывать было уже поздно. Роман выпускала Редакция Елены Шубиной, и Елена Данииловна предложила вынести на обложку людей в медицинских масках. Я сказал тогда: «Читатели могут подумать, что мы предлагаем антиутопию. В Китае люди ходят в масках, но у нас такого никогда не было — зачем этот разрыв с реальностью?» Книга вышла с другой обложкой, а через полгода начался ковид, и все надели маски. При этом в тексте упоминалась болезнь, значимая для сюжета, при которой персонаж теряет обоняние. Вероятность такого совпадения, наверное, одна сотая процента.
Во власти маньяка
— На НТВ начали снимать сериал по вашему роману «Город Брежнев», который вы издали в 2017 году. Почему им заинтересовались только сейчас?
— Переговоры — дело не быстрое. Сериал «Библиотекарь», который показывали этим летом, снят по роману Михаила Елизарова, написанному 15 лет назад. Просто киношники плохо ориентируются в литературном рынке. Практически все режиссеры, которые обращались ко мне (по советам третьих лиц), не знали, что есть такой Шамиль Идиатуллин, и совершенно не читали моих книг. Наверное, потому, что у нас нет единого информационного котла, в котором варились бы и писатели, и режиссеры, и продюсеры. Хотя Голливуд, Netflix и корейские кинематографисты давно поняли, что фильмы проще снимать, когда есть основа — книга, комикс, видеоигра, подкаст, и стараются опираться на них. Остальное — уже вопрос интерпретации. Удивительная вещь, кстати: если сразу предлагаешь кинокомпаниям много разных сюжетов, это вводит их в ступор — не в силах ничего выбрать, они уходят в растерянности.
— Как вам удалось договориться в этот раз?
— Мне повезло — экранизацией романа «Город Брежнев» загорелся Алексей Рыбин, основавший вместе с Виктором Цоем группу «Кино». Книга ему страшно понравилась — он хотел делать фильм для проката, а потом решил, что 700 страниц текста в двухчасовое кино не втиснуть. Сам нашел продюсера, сам написал сценарий — там все будет по мотивам, добавят новых персонажей, в том числе усилят линию бандитов (без них у НТВ не складывается). Я в этом не участвовал, только консультировал по реалиям 1983 года, когда происходят события. Прошлый век — считайте, уже глубокое ретро. В любом случае продукт будет другой — не тот, что родился в моей голове.
— Собственных сценариев для кино вы не пишете?
— У меня в запасе примерно 30 разных заготовок — синопсисы, куски сценариев, небольшие заявки из двух-трех строчек. Среди них был сюжет про маньяка-убийцу, который заинтересовал одну известную кинокомпанию. Я написал пилот первой серии, по просьбе заказчика семь раз его переделал, а когда поинтересовался насчет договора и гонорара, оказалось, что конкретных планов у продюсера нет и платить мне никто не собирается. Сначала я был несколько уязвлен, а потом сообразил, что у меня есть начало текста и более-менее продуманный сюжет — почему бы не написать книгу? Когда роман появился в магазинах, на меня снова вышли киношники — уже другие, чтобы купить право на экранизацию, и за ними выстраивается очередь. Так что сериал мы, возможно, еще увидим.
— С чего там все начинается?
— В одном из регионов решили воскресить закрытый в нулевые годы литературный журнал (в России много примеров, когда «толстые» журналы тихо умирали, екатеринбургский «Урал» в этом смысле — исключение). Девушка, которую назначили редактором, изучает архив и находит рукопись о серии убийств, присланную душегубом, ускользнувшим от правосудия. Сам он никуда не делся — живет в том же городе и готов убивать снова.
— Чем ваша книга отличается от других историй о серийных убийцах?
— Писать еще один триллер с маньяком, героем или антигероем мне не хотелось. Тем более, есть классика жанра и типовые конструкции, которые можно собирать в разном порядке. Нюанс в том, что авторы триллеров почти ничего не рассказывают о жертвах маньяков. При всей популярности и многозадачности этого жанра погибшие всегда остаются за кадром. Мы знаем о них только общие сведения — возраст, внешний вид, род занятий и краткую информацию о круге знакомств. Через две страницы о жертвах уже не вспоминают. В моем романе расследование ведут люди, потерявшие близких родственников. Они пытаются с этим жить и противостоять злу — к сожалению, не всегда успешно. Роман я назвал «До февраля» — это история о том, как в одночасье меняется жизнь людей. Все мы вроде бы хорошие, но любой маньяк сразу делает нас беспомощными.
Прошлое без будущего
— Вы продвигаете себя и свои книги, когда приезжаете на книжные фестивали и ярмарки. Получается, что писатель — сам себе литературный агент?
— Писатели — они не про маркетинг. То, что автор книг ездит по стране и встречается с читателями, никак не связано с его коммерческими интересами или стремлением кого-то развлечь. Это больше коммуникации, призванные наводить мосты между участниками литературного процесса: писателями, читателями, книготорговцами, библиотекарями и так далее. Обычно об этом писателей просят организаторы. Спору нет — приятно, когда твои книги хорошо продаются. Если читателей много, то и гонорары чуть больше, чем символические, но все равно литература — не такая вещь, которая позволяет жить безбедно. Я — более-менее известный в России автор, но если уйду из «Коммерсанта», чтобы заниматься только художественной прозой, и семью уморю голодом, и сам сдохну.
— В Америке писатели полжизни проводят в турах по стране. Чак Паланик написал целую книгу о том, как ему приходится развлекать читателей.
— Англоязычный рынок мало чем отличается от нашего. Разница в том, что по-английски читает весь мир, поэтому тиражи больше — стартовые условия выгоднее, но абсолютное большинство авторов вынуждены еще где-то работать. Есть, правда, совсем экзотические варианты вроде Норвегии, где литераторы получают государственные стипендии только за то, что пишут книги. С одной стороны, испытываешь к ним легкое чувство зависти, с другой, понимаешь, чем это обернется в России. В советское время писателям платили только за тексты, получившие одобрение наверху, а я не готов писать исходя из навязанных представлений о том, что правильно, а что нет.
— Вы считаете, прежняя система может вернуться?
— Драгоценность сегодняшней ситуации в том, что нет главного жанра, главного течения, главного инструмента вроде социалистического реализма, под который литераторы вынуждены подстраиваться. Мы изжили это еще в прошлом веке — теперь каждый волен писать, как хочет. Но история идет по спирали. Сто лет назад — в 20-е годы прошлого века — тоже была полная свобода творчества, а потом гайки начали закручивать. Если вы сравните роман Александра Беляева «Человек-амфибия», который издали в 1927 году, с более поздними редакциями, то увидите — это совершенно разные тексты. Наверное, писателю сказали: «Старик, ты, конечно, можешь понтоваться, но учти, что твои читатели — подростки, поэтому стилистические излишества ни к чему». И в рамках правки Беляев каждый абзац сжимал до одного предложения — убирал все эпитеты, все тропы. Поэтому и остался единственным советским писателем-фантастом, разрешенным в 30-е годы и дальше, а те, кто не захотели ничего переделывать, где они? Потом — да, маятник качнулся в обратную сторону, но кто знает, когда он снова достигнет крайней точки?
— Вам самому удобнее быть писателем-реалистом или писателем-фантастом?
— Меня с самого начала стали называть фантастом. Это неправда, я всем пытался объяснить, что фантастику люблю читать, а писать не умею. А когда понял, что отмазываться бесполезно, сел и написал чисто фантастическую книжку «Это просто игра», а потом еще несколько, в том числе роман «Возвращение «Пионера».
— Если коротко, это история о попаданцах?
— Да, но история не совсем типичная. Обычно жанр строится на том, что наш современник попадает в прошлое, а такого, чтобы человек из будущего или из прошлого оказался в нашем времени, не было, и я решил этот пробел восполнить. «Пионер» — реальная ракетная программа СССР, для книжки я ее немного домыслил. Речь идет о трех пионерах-героях, которых в 1985 году отправили в космос спасать цивилизацию — с миссией они справились, но из-за гнусной теории Эйнштейна, как пел Высоцкий, вернулись на Землю в 2021 году. Тут возникла коллизия, потому что пионерам, воспитанным на советских идеалах, категорически не нравится то, что они увидели. Космодром, с которого стартовала их ракета, сносят, чтобы построить логистический терминал для «Алиэкспресс», автомобили и одежда — иностранные, кругом — церкви/мечети, люди стоят в очередь за святой водой. «Вы что натворили?» — спрашивают они современников. Но эта ситуация не абстрактная. Когда-то я тоже был пионером. В книге такой пионер прилетает из прошлого, встречает себя пятидесятилетнего, и оба пытаются выяснить, на чьей стороне правда.
— Получилось, что вы ведете диалог сам с собой.
— Человек, которому за 50, вправе сказать пионерам: вас здесь не было, и вы не можете предъявлять нам обвинения. Это логично — тот, кто ни разу не покупал лотерейный билет, не может жаловаться на отсутствие выигрыша. Надо участвовать. Но правда в словах пионеров тоже есть — бытовые проблемы советского общества мы решили, но никто не задумывается, что нас ждет в будущем. Собственно, я и написал эту книгу, осознав, что мы живем в проекте No future, повернув голову в прошлое — гордимся победой в Великой Отечественной войне и первым человеком в космосе. Наша миссия — чтить память отцов и не позволить ее запятнать, а что будет завтра, совершенно непонятно. Потому что будущее возникает, когда мы знаем, чего хотим достичь, а этого знания сейчас нет.
— В книге вы отвечаете на этот вопрос?
— Я написал ее, чтобы задать вопросы прежде всего самому себе. Претендовать на истину было бы странно, тем более, в художественной книжке, но калейдоскоп возможных ответов там можно найти.
