Уже по краткому описанию «Бояться поздно» понятно, что сюжет романа откровенно использует (в своих целях, которые откроются только дочитавшему) распространенные сюжетные ходы. Наиболее очевидны три из них – «Герметичный детектив», «Игровая реальность» и «Временная петля». Мне было интересно, во-первых, увязать эти жанровые условности, во-вторых, сунуть в середку получившегося узла живых симпатичных людей и посмотреть, смогут ли они выкарабкаться и как.
Попутно пришлось, конечно, изучить матчасть. Возможно, связанные с нею тезисы будут интересны и читателям.
Каждый из этих тропов я попробовал представить тремя выразительными, хоть иногда и неочевидными жемчужинами.
Отделение 1. Герметичный детектив
Термин, насколько я понимаю, был придуман в 2000 году для третьего романа серии Б.Акунина про Эраста Фандорина «Левиафан» (первый был «конспирологическим», второй «шпионским», четвертый — «о наемном убийце» и т. д.). На английском языке подвид классического (либо whodunit, «кто это сделал») детектива, герои которых заперты на месте преступления, обычно называют детективом ближнего круга (closed circle mystery), а то и уютным (cozy mystery).
Классикой считается чертова дюжина книжек Агаты Кристи во главе с «Десятью негритятами» (1939) — хотя, честно скажем, «Тайна желтой комнаты» Гастона Леру появилась гораздо раньше (1907) . При этом заявленные характеристики именно этого поджанра максимально соответствуют классическим же требованиям единства места, времени и действия, восходящим к «Поэтике» Аристотеля. Чем, видимо, и объясняется востребованность и работоспособность cozy mysteries. Но все чаще условности дополнительно возгоняются техническими, социальными и просто локальными (отдельный привет французам, японцам и скандинавам) скачкáми — и превращаются в условия. Все менее, признаться, уютные и все более, до удушья, герметичные.
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. «Отель «У Погибшего альпиниста»»
Стругацкие очень хотели написать детектив, но не хотели обременения убогостью мотива и скучными объяснениями. Пример им подал Фридрих Дюрренматт, наградивший психологическую трагедию «Обещание» (1958) подзаголовком «Реквием криминальному роману». И Стругацкие написали «Еще одну отходную детективному жанру», повесть «Дело об убийстве». В ней уголовная интрига на лету подменялась фантастической, а потом и социально-психологической. Публикаторы название, конечно, поменяли, подзаголовок выкинули, а текст мяли раз за разом (отдельный праздник случился при публикации повести в детской серии: по такому случаю из повести был стремительно выжат весь алкоголь, поэтому герои мистическим образом косели, усасываясь кофе). Тем не менее, более полувека повесть находит читателей — как восторженных, так и возмущенных упомянутой подменой. Я, конечно, отношусь к первой категории.
Яна Вагнер. «Кто не спрятался»
Яна — писательница огромного таланта, красоты и обаяния. Что не менее существенно — огромного же внимания к героям и сюжету. Сюжет в каждом из четырех ее романов тяготеет к заострению путем радикального сужения круга персонажей и дозволенных им границ. Но в трех триллерах интрига все-таки носит не криминальный характер. Зато «Кто не спрятался» выписан четко по рецепту: группа знакомцев приезжает отдохнуть на отрезанный от мира курорт, наутро одного из них находят холодным. Остальное подскажет название.
Сюзанна Кларк. «Пиранези»
Двадцать лет назад вышел великий роман «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл», и с тех пор человечество изнывало в ожидании если не его продолжения, то любой другой крупной книги Кларк. Дождалось оно в 2020-м — и несознательная часть человечества высказала некоторое разочарование. Новый роман оказался совсем не крупным и никак не связанным с колоссальным дебютом Кларк про колдовской ренессанс в разгар Наполеоновских войн. Фу, сказала несознательная часть, что за неспешная и малопонятная притча про потерявшего память человека, бродящего по притопленным бумажным лабиринтам. Сознательная часть, естественно, пришла в буйный восторг. Ведь «Пиранези», как и «Стрендж-Норрелл», оказалась удивительно многослойной, сюжетно изощренной и восхитительно невозмутимой роскошью, тонко раскрывающей цепочку загадок в рамках нашего поджанра — именно что герметичного и именно что детектива.
Отделение 2. Игровая реальность
Цивилизация началась играми, ими, поди, и закончится (доиграемся, в смысле). А литературная пирамида с табличкой «Герой в игровой реальности» стоит, пожалуй, на дилогии Кэрролла про Алису: первая повесть, напомню, строится на карточных правилах, вторая — на шахматных. Ураганный рост пирамиды должен был стартовать в 1980-е благодаря взаимоподстегивающему распространению персональных компьютеров, видеоигр, игровых приставок — ну и киберпанка, конечно. Но киберпанки оказались ребятами серьезными и злыми, им было не до игрушек — не то что традиционным фантастам: например, Орсон Скотт Кард еще в «Игре Эндера» (1985) приспособил видеостимуляцию для борьбы с инопланетными захватчиками.
А у истоков поджанра вообще оказался знаменитый совершенно не этим Терри Пратчетт с повестью «Только ты можешь спасти человечество» (1992), а также чем только не знаменитый Виктор Пелевин с «Принцем Госплана» (1991). Первый цикл про засасывающую игровую реальность, «Иноземье», запустил Тэд Уильямс в 1996 году. И вот тут понеслось — да так и несется до сих пор. Отдельными драйверами темы на Востоке выступают ранобэ, а на Западе — литRPG, и нарабатываемый в их рамках контент по объему сопоставим, пожалуй, с каталогом прочей фантастики, издаваемой едва ли не в любой произвольно взятой стране.
Но и авторы прочей фантастики не менее безжалостно запихивают героев в видеоигры в целях самых разнообразных и часто противоположных. Нил Стивенсон, еще в «Лавине» (1992) расписавший генплан киберспейса на десятилетия вперед, в «Вирусе Reamde» (2011) решал в виртуальном формате финансовые вопросы мирового значения, а в «Падении, или Додже в Аду» — практического бессмертия. А Лю Цысинь в пику Карду именно видеоигру, напомню, сделал оружием инопланетных захватчиков («Задача трех тел», 2006).
Тут же, потому что более негде, отмечу свою подростковую повесть «Это просто игра» (2016), необязательным, но очевидным образом связанную с «Бояться поздно».
И еще тут же, потому что более вообще негде, отмечу две книги, на разительное сходство пары эпизодов которых с соответствующими эпизодами «Бояться поздно» мне указал один знаток по имени Константин Мильчин (по совместительству шеф-редактор Bookmate): «Внутренний порок» Томаса Пинчона (2009) и «Игру в кроликов» Терри Майлза (2021). Я их, увы, не читал, но теперь, ура, придется.
Уильям Гибсон. «Периферийные устройства»
Гибсон — медицински и юридически признанный отец киберпанка и книжного виртуала, что подтверждает каждым романом. И каждый роман по идее можно подтянуть на это отделение нашей полки — но остановимся на «Периферийных устройствах», в которых видеоигра оказывается и движком сюжета, и пространством для самоорганизации и выживания героев. Книга, к слову, заметно отличается от сериальной экранизации — особенно в финальной части.
Эдуард Веркин. Цикл «Хроника Страны мечты»
Пока Веркин считался подростковым автором, я везде яростно указывал, что вообще-то это крутейший автор вне возрастных и жанровых категорий, к тому же единственный панчер современной отечественной литературы. Теперь, когда «Остров Сахалин» (2018) и «снарк. снарк» (2022) убедили в этом мировую общественность, пришло время напоминать, что Веркин по-прежнему грандиозный подростковый писатель и изобретательный фантаст, а его пенталогия, начатая «Местом снов» – отрада не только для взрослых, но и для вдумчивых читателей старше 12 лет.
Дэвид Бишоф. «Недетские игры»
Повесть Бишофа не переиздавалась на русском более 30 лет и вряд ли воспринималась кем-то всерьез, поскольку представляет собой новеллизацию малоизвестного кино. Но в середине 1980-хд ля меня и сверстников это была история года, книга мечты и топовая фантастика — живой перевод довольно ладной приключенческой повести про пацана, который с помощью компьютера едва не устроил ядерную войну, а потом спас от нее мир. Повесть в 1986 году печаталась в «Ровеснике» (В пяти номерах! Ждать продолжения та еще мука была.), а вскоре вышла в сборнике остродефицитной серии «Зарубежная фантастика» — вместе с новеллизацией спилберговского «E.T.»
Спилберга я, естественно, успел посмотреть сто лет назад, а до киноосновы «Недетских игр», фильма WarGames, добрался только пару лет назад, когда допридумывал «Бояться поздно». Хороший фильм, между прочем. И повесть хорошая (я перечитал).
Простите старика.
Отделение 3. Временная петля
Этот прием, заставляющий героя раз за разом переживать один и тот же день или иной кусок жизни, а то и всю жизнь, получил массовую известность благодаря фильму «День сурка» (1993). Прием был, конечно, не новым: достаточно сказать, что минимум два американских писателя, Ричард Лупофф и Леон Арден, пытались засудить создателей фильма за плагиат. Советские же зрители резонно указывали на первенство фильма «Зеркало для героя» по одноименной повести Святослава Рыбаса (1983).
На самом деле троп «начни сначала» стал страшно популярным в англо-американской фантастике еще в середине ХХ века с подачи Малколма Джеймисона (рассказ Doubled and Redoubled, 1941) и Роберта Хайнлайна (рассказ «По собственным следам», 1941). А восходит он, что характерно, не только к беллетризованному военно-тактическому пособию Эрнеста Суинтона «Оборона Дафферз Дрифт» (1904), но и к повестям Фаддея Булгарина «Три листка из дома сумасшедших, или Психическое исцеление неизлечимой болезни» (1834) и особенно Петра Успенского «Странная жизнь Ивана Осокина» (1910). Самым известным образцом времен Золотого века научной фантастики следует считать, видимо, роман «Конец Вечности» (1955) Айзека Азимова.
Далее «петля времени» то забывалась авторами на десятилетия, то внезапно становилась страшно востребованной для самых различных целей. Из относительно свежих раскрученных примеров можно вспомнить бульварную мелодраму (Кэтрин Уэбб, «Пятнадцать жизней Гарри Огаста», 2014), параноидальный детектив (Стюарт Тертон, «Семь смертей Эвелины Хардкасл», 2018) или эсхатологический триллер (Том Светерлич, «Исчезнувший мир», 2018).
С.Ярославцев. (Аркадий Стругацкий). «Подробности жизни Никиты Воронцова»
Писатель «Братья Стругацкие» покинул нас в 1991 году, но до сих пор остается основой и путеводной звездой. В начале 1970-х, по словам Бориса Стругацкого, «мы придумали сюжет про человека, сознание которого крутилось по замкнутому кольцу времени». Похожий концепт («предупредить генералиссимуса насчет войны») четверть века спустя свел с ума массу активных графоманов, породив феномен попаданчества — ведь графоманам были неведомы сомнения, в отличие от Стругацких («Идея неслучайности, предопределенности, неизбежности истории мучила нас, раздражала и вдохновляла»). В итоге Аркадий Стругацкий написал историю героя, который бесконечно проживает одну и ту же жизнь, в момент смерти возвращаясь в себя четырнадцатилетнего, в старательно забытый и благополучно миновавший 1937-й, – так написал, как можно было напечатать в незабываемом и непреходящем 1984-м.
Нил Стивенсон, Николь Галланд. «Взлет и падение ДОДО»
Считается, что книги Стивенсона делятся на великие и странные — и просто на странные. С этим трудно спорить. Предметом споров остается лишь состав второй категории. «ДОДО» многие считают вторичной, легкомысленной либо, наоборот, затянутой и тяготеющей к стандартам ромфанта. Глупости это все, конечно. «ДОДО» — шикарная книга в шикарном переводе, остроумная во многих смыслах, фантастически изобретательная и изобретательно фантастическая, ловко проскальзывающая по грани занудного заклепочничества, чтобы улететь к следующему хулиганскому выверту. Отходная попаданчеству, энциклопедия криптоистории с последующим подтверждением, бюрократические интриги политкорректной Америки в альковной тьме Византии, заговор ведьм в мессенджерах, парад гиков, нубов и нердов всех мастей, викинговский ритуал казни в тележке Walmart — ну и дебош временных петель, как в аранском вязании. Блеск и счастье.
Кейт Аткинсон «Жизнь после жизни»
Метельной ночью 1910 года Урсула Тодд родилась мертвой, в детсадовском возрасте утонула, выпала из окна и умерла от «испанки», пережила ранний аборт, была забита до смерти мужем-кретином, так и не познав счастья материнства, застрелила Гитлера и была изрешечена штурмовиками, стала ближайшей подружкой Евы Браун, погибла при бомбежке Лондона, предпочла убить себя и дочку, чтобы не достаться наступающим на Берлин большевикам, тихо умерла нестарой старушкой. Каждая смерть оказывалась поводом родиться заново — и жить, не помня прошлых жизней, но делая все, чтобы не убили. Все, что можно и нельзя.
Весь мир любит Аткинсон за детективный цикл про Джексона Броуди. Но и в прочих романах писательница умеет оживлять вполне картонный жанр горьким и теплым словом. Это как минимум поучительно, а иногда вполне душеспасительно — особенно во времена, которые необходимо пережить.
Оригинал
