1. «Наукою евгеникой
Плененный до конца,
Однажды фис Олейников
Допрашивал отца:
— Скажи мне, пэр Олейников,
Былого не кляня,
Ты, верно, по евгенике
Воспитывал меня?
И молвил пэр Олейников,
Потомка возлюбя:
— Я прутиком от веника
Воспитывал тебя!
И загрустил Олейников,
Качая головой…
— Увы, — сказал, — евгеника,
Я не взращен тобой.»
2. Воспоминания Николая Чуковского: «Коля Олейников был казак, и притом типичнейший — белокурый, румяный, кудрявый, похожий лицом на Козьму Пруткова, с чубом, созданным богом для того, чтобы торчать из-под фуражки с околышком. Он был сыном богатого казака, державшего в станице кабак, и ненавидел своего отца. Он весь был пропитан ненавистью к казакам и всему казачьему. Он утверждал, что казаки — самые глупые и самые ленивые люди на свете. В казачьих землях, говорил он, умны только женщины. А мужчины — бездельники и выдающиеся дураки. Все взгляды, вкусы, пристрастия выросли в нем из ненависти к окружавшему его в детстве казачьему быту. Родня сочувствовала белым, а он стал бешеным большевиком, вступил сначала в комсомол, а потом в партию. Одностаничники судили его за это шомполами на площади,— однажды он снял рубаху и показал мне свою крепкую очень белую спину, покрытую жуткими переплетениями заживших рубцов. Он даже учился и читал книги из ненависти к тупости и невежеству своих казаков».
3. Лидия Гинзбург. «Вот что он мне как-то о себе рассказал. Юношей он ушел из донской казачьей семьи в Красную Армию. В дни наступления белых он, скрываясь, добрался до отчего дома. Но отец собственноручно выдал его белым как отступника. Его избили до полусмерти и бросили в сарай, с тем чтобы утром расстрелять с партией пленных. Но он как-то уполз и на этот раз пробрался в другую станицу, к деду. Дед оказался помягче и спрятал его. При первой возможности он опять ушел на гражданскую войну, в Красную Армию».
4. «Слушали: дело члена ВКП с июня 1920 года, билет № (…) тов. Олейникова Николая Макарьевича. Родился в 1898 году в Донской области. Отец служащий. Сам тоже служащий. Образование среднее — окончил реальное училище. Во время гражданской войны, на почве политических разногласий, убил отца. Служил в красной армии (…) Постановили: Считать проверенным. Политически развит удовлетворительно. Предложить знания углубить. (Ростов. 15 июня 1925)».
via Олег Лекманов, Александр
Хороший поэт. Признаюсь, деталями биографии как-то не интересовался, ан вон оно как…
Я поэзию вообще не люблю, и с ее существованием меня примиряли несколько ребят, в том числе тов. Свирепый как раз. Так что я в шоке вообще.
А детали-то ой какие разные:
«Да, интересно, что на Маршака, которого он терпеть не мог, НМО <Николай Макарович Олейников> показаний не дал. Вот под каким предлогом: «Я с Маршаком в ссоре, не встречаюсь с ним и потому ничего о нем сказать не могу». Очень благородно.»
http://kommersant.ru/doc/2748825
Маршак-то здорово отшутился:
«Берегись Николая Олейникова,
чей девиз — никогда не жалей никого!»
(Я первым делом про печальных чижей вспоминаю.)
Да там длиннющий пинг-понг был, от «В одиночестве Маршак допивает свой коньяк» до
«А оса уже в редакции кружится,
Маршаку всадила жало в ягодицу.
И Олейников от ужаса орет,
Убежать на Невский Шварцу не дает
Искусала бы оса всех не жалея,
Если б не было здесь автора Корнея.
Он ногами застучал,
На осу он накричал:
<Улетай-ка вон отсюда ты, оса, Убирайся в свои дикие леса!> «
Подумал было: вот почему Олейников со Шварцем играли в коридоре Госиздата в верблюдиков, а не в коников… Но вспомнилось: Макар Свирепый никогда не покидал седла. Значит ненависти к коням не было.
Со Шварцем все просто — «Дело в том, что у Шварца в зобу не. (с)»
А с лошадьми красиво:
«Прямо к дереву из мрака
Лошадь белая бежит.
Это конная атака —
Кавалерия спешит.
Налетают командиры,
Рубят травы и цветы,
На лошадках; их мундиры
Полны высшей красоты.»
Чудодесные стихи!
Да он весь такой был. Тем сильнее шок от последнего открытия.
Щиты Джян-бен-Джяна не вспомнились?
Хе. Да я про ту желчь вообще забыл. Эдип вспомнился, но случай не тот все-таки. Скорее, вся эта павликморозовская пошлятина от Анатолия Иванова, которой нас в детстве кормили, вечный зов с исчезающими тенями и непокорными сыновьями зажиточных отцов.