«Питерbook», 3 марта 2012 года
ШАМИЛЬ ИДИАТУЛЛИН: «С БЕЛЛЕТРИСТИКОЙ У МЕНЯ ТИХИЙ РОМАН»
Информация к размышлению:
Шамиль Идиатуллин родился 3 декабря 1971 года в Ульяновске, вырос в Набережных Челнах. Профессиональный журналист, работал в печатных СМИ Татарстана, позже переехал в Москву. Штатный сотрудник Издательского дома «КоммерсантЪ». В фантастике дебютировал в 2005 году романом «Татарский удар». Известен также как автор романа «СССР(TM)» и повести «Эра Водолея», опубликованной на страницах журнала «Знамя», ряда статей и эссе, посвященных актуальным проблемам фантастики. В 2012 году под псевдонимом Наиль Измайлов издан третий роман автора, «Убыр». Лауреат премии им. В.И.Савченко «Открытие себя», врученной на фестивале «Портал-2011» (Киев) за роман «СССР(TM)». Женат, отец двух детей. Живет в Москве.
— Шамиль, только что в «Азбуке» вышел ваш новый роман «Убыр» — под псевдонимом Наиль Измайлов. Почему под псевдонимом: вроде бы стыдиться в этой книге автору нечего…
— «Убыр» писался, естественно, Идиатуллиным, эта фамилия до сих пор и в итоговом файле стоит. Я тоже пока не нашел, чего стыдиться в этом романе, как и в остальных своих работах. Но «Азбука» решила, что как раз от остальных работ, триллеров на социальной и политической закваске, «Убыр» заметно отличается. И тематикой, и стилем, и аудитория у него как бы подразумевается совсем иная. Издатель предложил придумать псевдоним. Я согласился. «Азбука» все-таки лучшее издательство страны, умеющее не только прекрасно выпускать книги, но и талантливо их продвигать, и четко понимающее, что следует делать и как. А мне очень интересно было посмотреть на старт книжки, формально не обремененной никаким бэкграундом. Вот, смотрю и радуюсь.
— На первый взгляд, «Убыр» — беспощадный русский хоррор, произведение вполне жанровое. Ну, может быть, русско-татарский. Но в то же время роман номинирован на премию «Книгуру», вручаемую за лучшую книгу для детей и подростков, выдвинут на «Национальный бестселлер»… А сами вы как характеризуете это произведение?
— Я, понятное дело, ни разу не литературовед. То есть корректных выступлений по поводу жанровой принадлежности и сущностных характеристик от меня ждать тяжко. С другой стороны, я не считаю, что списки каких-то премий и победы в конкурсах как-то подтверждают, что перед нами не жанровая книга, а многокаратный брильянт, которому суждено сиять в веках. Все мы знаем кучу прекрасных книг, обойденных вниманием номинаторов, и кучу книг, увешанных медалями, но чтению решительно не подлежащих.
Лучшая награда нормальному автору — понимающий читатель. И я уже чувствую себя немножко Леонидом Ильичом времен 25-го эдак съезда.
Но раз уж вы меня спросили, воспользуюсь случаем, чтобы решительно и не в первый раз, честно говоря, заявить две вещи, в которых я уверен. «Убыр» — не детская книга и не хоррор. По мне — так это просто история про жизнь и смерть, страшная сказка про детство, родительство и братство, про взросление и ответственность. Про то, как счастливое настоящее успешно забывает кошмарное или просто неуютное прошлое — и лишается будущего, вообще.
И мне кажется, что особенно «Убыра» должны понять читатели, которые недалеко отошли от детства — то есть подростки и их родители. Человеку, который сам забыл школьные годы чудесные, а дитё свое до этих годов еще не взрастил, легко воспринимать книгу как Толстой Андреева — «нас-пугают-нам-не-страшно». А мы-то знаем: страшно. Дико страшно за этих балбесов мелких. А им — за нас.
В любом случае, читатель по определению имеет куда больше прав делать выводы по поводу книги. Так что — пусть жанровый, пусть хоррор, пусть беспощадный. Не бессмысленный — и то хлеб.
— Первый ваш роман «Татарский удар» можно назвать политическим триллером с элементами антиутопии. Реальный боевик для реальных пацанов: недаром он вышел в «Мужском клубе» издательства «Крылов». Роман «СССР(TM)», появившийся пятью годами позже — утопия ближнего прицела, с явной отсылкой к творчеству Вячеслава Рыбакова и идее «наукограда». С печальной развязкой, но все-таки. «Убыр» — роман прежде всего психологический, затрагивающий локальные проблемы, без политического подтекста. С чем связана такая сложная и непредсказуемая творческая эволюция Идиатуллина-Измайлова?
— Сейчас последует цепочка попунктных придирок.
Реальные пацаны мне до сих пор высказывают баритональное «фе» в связи с тем, что «Татарский удар» (который я привык все-таки называть «Rucciя», и даже тихо этим не одолевшим издателя вариантом гордился, покуда не началась вакханалия «Духless-ов» и «Любоff-on-ов») шибко сложно написан и не позволяет четко понять, за кого там автор. Спасибо редактору «Крылова» Юрию Гаврюченкову — он оценил и пробил издание романа, не слишком вписывавшегося в формат «Мужского клуба». Забавно, что от романа отказалась, помимо прочих, и моя любимая «Азбука», редактор которой Василий Владимирский, кажется, не заглядывая в текст, сообщил, что издательство триллеры не печатает. Чуть позже Василий Владимирский стал редактором «Крылова» — и мне до сих пор интересно, принял бы он в этом качестве «Rucciю».
С влиянием горячо любимого мною Рыбакова вообще смешно. Роман «Rucciя», в котором заметной деталью сюжета было введение сил НАТО в Россию, я писал почти пять лет, и на середине едва не забросил это дело, потому что появился «На будущий год в Москве» — как раз про оккупацию России натовцами. «СССР(TM)» писался сопоставимый срок, и тоже чуть не был заброшен на середине, потому что вышла первая часть рыбаковской дилогии про наукоград в медвежьем углу. Я на это и Вячеславу Михайловичу, и Вселенной давно пожаловался. Вячеслав Михайлович развел руками и выразил сожаление. Вселенная сдержанно усмехнулась. Книги я дописал, обе получились совсем про другое, Вячеслав Михайлович подтвердил, я очень рад.
Кстати, при желании можно сказать, что «Rucciя» и «СССР(TM)» вообще про одно и то же: про конфликт строптивого региона с метрополией. Просто в одном случае отработана методика относительно мирного решения, в другом — наоборот.
«Убыр», опять же при желании, можно зарифмовать с повестью «Эра Водолея», вышедшей шесть лет назад в журнале «Знамя». Там тоже была татарская глубинка и внезапная страшная сказка на фоне вполне нормальной повседневности. Но «Убыр», конечно, гораздо более личная и болезненная книга. В ней выписано почти все, что последние лет семь терзало меня в связи с темами детских и родительских страхов, а также пропасти, в которой теряются корни человека, семьи и народа.
Политика штука крайне интересная и временами захватывающая почти всех. Но все равно главное — на Земле, у тебя в доме, конкретно — в детской. И все равно нравственный закон внутри нас важнее звездного неба над нами.
Хотя и без звезд нам никуда, кто спорит.
— Герои всех ваших романов — мусульмане, причем мусульмане интеллигентные, с татарскими корнями. И далеко не всегда это принципиально важно для фабулы: например, в «СССР(TM)» повествование могло вестись от лица хоть русского, хоть украинца, хоть китайца. Понимаю, что такие персонажи вам особенно близки, но все-таки не кажется ли вам эта тема излишне навязчивой?
— Про мусульман все-таки большое преувеличение.
В первом романе верующих людей нет в принципе — разве что на короткий срок под огнем, как гласит известная строка Егора Летова, перефразирующая американскую армейскую поговорку. В «Эре Водолея» и «Убыре» с мусульманами также напряг, там герои, по крайней мере, поначалу, не верят ни во что и никому, чем отчасти и вызваны их беды. А в «СССР(TM)» тот факт, что главный герой и его супруга пытаются жить по канонам Ислама, но в силу отчаянной молодости, недоученности и самонадеянности порой воспринимают их не слишком адекватно, играет заметную роль в сюжете.
С другой стороны, если постараться, то героя можно сделать и бразильцем синтоистского вероисповедания — беды не будет. Но будет лажа. Много ли романов, написанных, скажем, русским автором про американцев, или французом про русских, способны удержать от глумливого гогота, соответственно, американцев и русских?
Писать, как известно, надо про то, что знаешь. Так получилось, что я татарин и мусульманин, родня у меня преимущественно такая же, как и большинство близких друзей. Этот круг ведь не слишком интенсивно обновляется — несмотря на то, что я восемь лет как живу в Москве. Соответственно, взгляды, ТТХ и психология именно такого героя мне более-менее знакомы и близки. От них и танцую. Другое дело, что у меня в книгах обычно толпа героев, и доля татар в этой толпе, как мне представлялось, более-менее среднестатистическая. Если это представление ложное, мне жаль. Будем исправляться.
— Как вы сочетаете работу в газете «Коммерсантъ», где вам филонить не приходится, с занятием художественной литературой? Более того — фантастикой в широком понимании?
— А-а-а! Не пишу я фантастику! Я ее читать люблю, а писать не умею — что угодно другое получается, только не фантастика.
Хотя, если в широком понимании… Ну ладно, вам, опять же, видней.
А по существу вопроса — естественно, работа в «Коммерсанте» остается основной и любимой, а с беллетристикой у меня тихий роман. Как большинство порядочных романов, этот разворачивается по ночам и выходным. Оттого мои книжки и пишутся так долго. Раньше было вообще по Чуковскому, «от трех до пяти». Теперь рука чуть набилась, но все равно пулеметные темпы ни мне, ни читателям не грозят.
Это ли не счастье?
© Шамиль Идиатуллин, Василий Владимирский, 03.03.2012
Вернуться к списку интервью
