Доплыви (памяти Лукича)

Рая позвонила вечером, озабоченная. Нурычу, оказывается, задали по русскому языку выучить стихотворение современного автора. Он это дело волынил допоздна — на том основании, что «а где я его возьму».
Рая обшарила полки, убедилась, что все или поэты, или померли, и позвонила мне.
Я сразу предложил Эдуарда Успенского. По этому поводу малость пободались: у Успенского стихов мало – у Успенского стихов много, они для дошкольников – они не для дошкольников. Тут Рая сказала главное:
— Время восемь, он выучить не успеет просто. А что помнит – совсем детский сад.
Не поспоришь, решил я. Но отчаиваться было рано.
— О! А давай Летова. Он же его хорошо помнит.
— «Нас из жопы высрут вон»? – предположила Рая.
— Ну хотя бы. А лучше что-нибудь из «Звездопада». Там как раз куча песен современных авторов – Летов же не свое там поет. Окуджава там, Анчаров…
— Думаешь, он помнит? – с сомнением поинтересовалась Рая.
— Ну, ты спроси. Да он вообще все помнит.
— Кроме уроков.
Повода для споров не было. Все правда – и помнит, и кроме уроков. Но жена все равно заспорила.

— Ну как это песню как стих рассказывать? Видно же, что песня.
— Только-только-только-только этого мало, — процитировал я. – Тарковский, между прочим.
Не убедил, похоже. Во-первых, Нурыч, надеюсь, и не знает, что такое Ротару. Надо же хоть на что-то надеяться. Во-вторых, ну Тарковский, ну и что? Стыдно-не стыдно, но если ничего кроме «только этого мало» у поэта не знаешь, то и цитировать не след.
Но исходные условия-то остались – времени и ресурсов мало, танцуем с тем, что есть.
Сначала танцевали под «Звездопад». Я этот альбом слушал часто, семья тоже – куда ей деваться-то. Вот Нурыч и запомнил. Все. Нет проблемы. Ай да мы.
А вот ни фига не ай да. Я принялся вспоминать трек-лист альбома и предлагать Рае варианты. Но как только она осведомлялась у сына «Нурислам, ты «Вслепую шашка лупит» помнишь?», я тут же заявлял:
— Ой, не пойдет…
— Почему?
— Ну, при чем тут красноармейцы?
— А что? Красноармейцы. Очень хорошо.
— Замечательно просто. Кто у него в классе знает, кто такие красноармейцы? И учительница повесится. Потом, Окуджава же умер. Или это неважно? Что значит современный автор? Что он жив? Или что современник?
Попинав эту тему несколько минут, мы с Раюхой ни к чему не пришли и двинулись дальше по трек-листу. И ничего не нашли.
— Да ну на фиг, — сказала Рая. – Давай лучше Заходера или Успенского. И детские, и их он хотя бы учил.
— Ну давай, — сказал я и отрубился.
Минут через пять перезвонил, чтобы уточнить, все ли живы (кроме Заходера). Выяснилось, что пока да, но без гарантии. Нурыч помнил множество стихов, в том числе довольно разухабистых («Сидел на ветке дятел, досиделся – спятил, схватил мою подушку – раз-ло-хматил. Вот сижу теперь я, собираю перья»), но предлагать их ладно бы классу – учительнице в качестве образца современной поэзии было странно. Хотя Нурыч, конечно, был готов. Пока мы беседовали с Раюхой, в трубку то и дело врывались слабомелодичные завывания на тему советской патриотической песни 60-х. На два голоса – Динка в меру легких подтягивала.
Это меня не сбило, а накрыло сенью мысли.
— Во! — сказал я.
— Чего? – настороженно спросила Рая.
— Лошади умеют плавать.
— Да? – с сомнением сказала супруга.
— Ну. Стих классный, запоминается махом.
— А написал кто?
— Слуцкий. Ну, он умер. Ну да ну их в жопу уже с этим. Современный. Не средневековый же поэт – значит, современный.
— А он у нас есть?
— Ну, во-первых, я и так помню. Во-вторых, сейчас найду, распечатаю, принесу. А, поздно уже будет? Ладно, продиктую, а ты запишешь, если что. Потом, дома точно есть – в самодельной такой большой книге, из выдирок из «Огонька».
Рая поискала самоделку и не нашла, я пошарил в интернете и нашел. И начал диктовать.
— Лошади умеют плавать. Точка. Пишешь, Нурислам? Но не хорошо, не далеко. Написал? Ладно, давай я, а то ты потом сам не разберешь, что написал. Погоди секунду, Шамиль. Все, готова. Как там дальше – Глория по-русски значит слава? Помню ведь. Ага…
Дописала, я отрубился, они начали учить.
Я перезвонил минут через 10, чтобы узнать, что опять ничего не выходит, будто каменный цветок.
— Не запомнит он. Собьется.
— Что, совсем никак?
— Ну, читает, конечно. Но не понимает ничего. Сидит, ножкой болтает, и противным голосом: «Тыща лошадей, подков четыре тыщи…» Не зацепило. С другой стороны, что ему эти лошади, Шамиль? Маленький еще. И перескакивает все время, конечно. Не запоминает. Длинно все-таки очень.
— Длинно, — сказал я. – Да, длинно. Во!
— Чего? – более обоснованно, чем первый раз, насторожилась Рая.
— Доплыви, — сказал я.
— И как сказать? «Черный Лукич»?
— Зачем? Вадим Кузьмин. Все условия: современный, поэт, стих классный. Не про красноармейцев. И у меня в ноутбуке слова уже есть.
— Да он же петь будет.
— Не. Он, кажется, Лукича и не слышал толком.
Я был в этом почти уверен, потому что Черного Лукича (он в свое время был собратом Летова по «сибирскому панку», а потом ушел в написание очень светлых, прозрачных и истинных каких-то песенок) открыл для себя парой недель раньше, сильно на него запал, но слушал только с ноутбука – потому что были только mp3-файлы. И, соответственно, в наушниках. Раю, конечно, мое увлечение зацепило, хоть и не до крови: парой песен я ее заставил насладиться. Детей спасал поздний час: я с музыкой перед сном общался, сильно после полуночи.
— Да ладно, пока мы найдем. Диктуй, — сказал Рая после короткого раздумья.
— Пиши. Будет темная ночь после долгих боев. Запятая.
Перезванивать я уже не стал: работа затянула. Да и чего там беспокоиться – учить три строфы, самых простеньких. Если уж и с ними не сладит, то можно за будущее Нурыча не беспокоиться, а хладнокровно вить себе петельку.
Домой я приехал совсем в ночи, дети, как всегда спали. Сонные какие-то они у меня.
— Ну как?
— Ну, выучили, вроде, — сказала Рая неохотно.
— Что такое? Что-то не так.
— Да нет, все нормально. Просто я на кухне была, а он в зале учил. Сначала, конечно, кривлялся. То бубнил, то петь начинал, как любит – клоунским голосом. Весело человеку. Я пару минут потерпела, а потом к нему подошла, и говорю: «Нурик, ты представь. Ночь. Темнота. Холодное море. Все погибли. Только один моряк выжил – и плывет. Берегов не видно, ничего не видно, только звезды блестят. А он плывет. Ты представь. И только после этого читай».
Он выслушал, покивал. Я на кухню опять ушла. Ну, думаю, надолго не хватит, сейчас опять кривляться начнет – ты же знаешь… А он притих, бубнил себе под нос что-то, бубнил. А потом начал читать. Очень правильно так, с чувством. И на последних словах у него, знаешь, прямо голос зазвенел. Я к нему обернулась, хотела зааплодировать – правда, классно прочитал. А он сморщился весь, лицо вот такое, с кулачок, волосы торчат, глаза мокрые. И говорит: «Мама, он же все равно не доплывет. Утонет. Как эти лошади утонули. Все погибают всегда». И ревет уже в силу.
Я все бросила, к нему подбежала, обняла. Сама чуть не реву. Говорю: «Нурик, он выплывет. Или до берега доберется, или наш корабль придет спасть, и его поднимет. Что ты. Это же реальный случай. И песня как раз про это – как человек не сдался и победил». «Правда?» – спрашивает. И с такой надеждой смотрит. Я говорю: «Когда я тебе врала?»
— Вот бедолага, — сказал я, потому что не знал, что сказать.
— Ну, вообще… В общем. Он успокоился и спать пошел.
— По ходу, если он так прочитает, его на какой-нибудь федеральный конкурс чтецов ушлют, — предположил я.
— Ну прям, — сказала Рая. – Ты переоцениваешь школьные олимпиады. Не отругают, и ладно.
Я забеспокоился – эта возможность мне в голову как-то не приходила. А потом ожесточился.
— Блин, Рая! А что, Успенского ему в 5 классе декламировать? Или Барто? Пусть хоть один человек нормальный стих расскажет.
— Пусть, пусть. Конечно. Завелся. Шамиль.
— Что?
— А он правда выплыл?

Вот песня Лукича:
http://chernilukich.kroogi.com/ru/download/2142735-Doplyvi.html

Вот ее слова:
Будет темная ночь после долгих боев,
Броненосец сгорит и под воду уйдет;
Поплывут по волнам, по бескрайним морям
Бескозырки к далеким родным берегам.

Кто сказал, что нельзя переплыть океан?
Это грустная шутка, это хитрый обман.
Я сумею доплыть под сиянием звезд,
Я хочу увидать край, где много берез.

А вот завершение истории.

Никуда Нурислама, конечно, не отправили. Учительница сухо поблагодарила его и велела к районному смотру разучить другой стих, предусмотрительно распечатанный 12-м кеглем. Нурыч добросовестно выучил, прочитал – и на этом все успокоились. Еще бы. Посмотрел я этот стих. Чума полная – что-то про качнувшуюся ветвь, которая напомнила лирической героине о набегах злой Орды. Отдаю должное чувству юмора и меры учительницы.

Но это все неважно. Другое важно — Нурыч написал концовку «Доплыви». На следующий же день.

И вот она:

Но вот в дали что-то блеснуло слегка
Жаль, но это мираж наверняка
Но вот блеснуло снова,
И ближе намного
Матрос тот поплыл посмотреть
Он видит корабль, огромный корабль, емиу опмогают залезть.
Оказалось,что выжил только он
И вновь он услышал тот самый звон.

Теперь не помешает ни один шквал гроз
Доплыть друзьям в край, где много берез.
Ведь теперь никто уже не может твердить
Что океан нельзя переплыть.